Просьбу Ивана сразу же поддержали и Оганезов и Челноков. Выслушал их Филаретов, пообещал разобраться.

Случилось это позавчера, а сегодня... На орден гляжу и справку вновь и вновь перечитываю. Выходит, не зря Филаретов сказал на прощание:

- Друзья у тебя в полку настоящие. Они помнят тебя и ждут с нетерпением...

"16 сентября. В ночь на пятнадцатое в районе Таллина сбит еще один экипаж в составе капитана Пушкина, старшего лейтенанта Новоселова и сержанта Строкова.

Гибнут и гибнут боевые товарищи один за другим, и сердце томится в каком-то тоскливом предчувствии. Кажется, этому горю не будет конца. К нам в госпиталь раненые поступают почти непрерывно. Их провозят по коридору на медицинских тележках, несут на носилках. На лица посмотришь: большинство молодые, красивые. Этим парням нужно бы в заводском цеху у станка или в поле на тракторе работать. А они распластались на койках беспомощно, хватают воздух по-рыбьи открытыми ртами или от боли зубами скрежещут. Поглядишь в помутневшие от страданий глаза, и душа обливается кровью..."

"20 сентября. А Зосимов - молодец! Уже улыбается. У него терпение адское. Делает вид, что боли не чувствует, хоть лежит, как и прежде, под марлевым колпаком. Уходя от него, Данович сияет. Первоначальная неуверенность в благополучном исходе начала забываться; Опыт удался блестяще, и он поистине счастлив.

Моя нога заживает нормально. Уже получил разрешение ходить без ограничения нагрузки. Но в полк Данович пока не выписывает. Говорит, что лучше перелечиться неделю, чем черев неделю вернуться на месяц. Переспорить его невозможно и приходится соглашаться..."

"25 сентября. Подходит момент расставания с госпиталем. Выписка запланирована на завтра. Пока хожу, опираясь на палку. Нога чуть побаливает в бедре и в колене, но сгибается полностью. Теперь для окончательного выздоровления необходимо лишь время.

Когда узнал, что назначена выписка, возникло какое-то сложное чувство. С одной стороны, захотелось немедленно убежать без оглядки, чтобы не томиться от вынужденного безделья, не видеть страданий и мук окружающих. С другой - очень жаль покинуть хороших людей без надежды когда-либо встретиться и расплатиться добром за добро. Сердечные, трудолюбивые, невзыскательные, сколько терпения, ласки, простой человеческой теплоты отдают они раненым! Все это нельзя ни измерить, ни взвесить, а можно только прочувствовать.

Зосимов смотрит на меня с нескрываемой завистью. Я уезжаю здоровый, а ему даже двигаться не разрешают. Хорошо, что хоть сняли колпак и лежит он теперь под одеялом. Его состояние мне понятно. Бывает обидно смотреть на ходячих, еще не зная, будешь ли сам нормально передвигаться".

"26 сентября. Выписался из госпиталя и снова вернулся в полк..."

От станции я медленно брел по безлюдным улочкам Всеволожского поселка, сбивая палкой с ветвистых деревьев пожелтевшие листья. Кажется, только вчера начиналась весна и эти деревца в буйном цветении наряжались зеленым убранством. А теперь уже осень, и безжизненно падают листья, устилая шуршащим ковром пожелтевшую землю.

Вдали показалась островерхая крыша нашего общежития. Душу заполнил прилив безудержной радости. Захотелось быстрее увидеть товарищей, посидеть среди них, покурить, послушать их разговоры. Сразу же вспомнил, что многих уже не увижу, и к сердцу подкралась щемящая грусть.

Недалеко от ворот сломал о колено давно надоевшую палку и не хромая вошел во двор. Наконец-то я дома - под родным приветливым кровом! Именно под родным. Здесь боевые друзья - мои крылатые братья. И даже сестренка имеется - наша официантка Тося.

В окне промелькнуло лицо Алексеева. Через секунду он выбежал на крыльцо и бросился мне на шею. За ним подбежали Кошелев, Чванов, Колесник и Кудряшов. Кругом замелькали знакомые лица. Друзья жали руки, хлопали по плечам, интересовались состоянием здоровья.

После ужина, проводив ребят до автобуса, вместе с Виктором Алексеевым задержались на улице. Было приятно стоять и смотреть, как на блеклом темнеющем небе одна за другой загораются звездочки, ощущать теплоту нашей дружеской встречи, сознавать, что теперь я действительно дома.

"12 октября. Уже несколько дней нет погоды. Небо обложено низкими плотными тучами. Порывистый ветер пригибает макушки деревьев, заливает оконные стекла осенней моросью. Вечером летчики даже не выезжают на аэродром..."

В один из таких вечеров познакомился с молоденькой девушкой. Зовут ее Ниной. Совсем недавно шестнадцать исполнилось. Худенькая. Личико бледное до синевы. А глаза большие, серьезные, будто у взрослой. И рассуждать приучилась неторопливо. Лишь иногда вдруг собьется и залепечет отрывисто, сбивчиво, совсем как ребенок. И смеется по-детски заливисто. Горя за время войны она хватила с избытком. В сорок первом на фронте погиб отец. Мама зимой умерла от голода. Так и остались в блокаде вдвоем с восьмилетней сестренкой. Помнит, как в самое тяжкое время пухла от голода, иногда теряла сознание, но даже не представляет, как выжила и сестренку уберегла...

На веранде под звуки баяна стихийно начинаются танцы. А мы садимся в сторонке и наблюдаем, как веселятся товарищи. К полуночи танцы заканчиваются. Ребята надевают регланы и гурьбой провожают девушек до центра поселка. В темноте я на улицу не выхожу. Боюсь поскользнуться и снова вывихнуть ногу.

"19 октября. Сегодня днем шесть экипажей летали с торпедами в Финский залив на охоту. Василий Балебин со штурманом Николаем Комаровым и Иван Кудряшов со штурманом Виктором Чвановым сквозь сильный дождь прорвались за остров Гогланд и внезапно обнаружили миноносец и транспорт. Атаковали противника с ходу, молниеносно. Теперь на счету у экипажа Балебина два утопленных корабля, а экипаж Ивана Кудряшова открыл личный счет потопленным транспортам.

У меня самочувствие замечательное, болей в бедре и колене не ощущаю. Но Дроздов к полетам не допускает, говорит, что нужно дождаться, пока окрепну по-настоящему. Думаю, дело не в этом. После ремонта мою машину отдали лейтенанту Новицкому. Он к ней уже прилетался, привык. И отбирать неудобно может обидеться. Иван Новицкий - хороший летчик, прекрасный товарищ, но уже долгое время сидел на земле без машины. Поэтому Дроздов и не хочет портить ему настроение. Значит, придется теперь сидеть мне. Говорят, что скоро пригонят новые самолеты..."

"20 октября. В Финском заливе, на траверзе острова Нарген, Алексей Пятков со штурманом Евгением Шевченко обнаружили и потопили вражеский транспорт водоизмещением две тысячи пятьсот тонн, а при возвращении провели успешный воздушный бой с "фоккерами"..."

Кораблей охранения в этот раз не было. Низкая облачность с моросью обеспечили внезапность и успех удара. Однако на обратном маршруте дождь прекратился и погода начала улучшаться. Постепенно облака совсем поредели, и показалось ясное небо. До Кронштадта оставалось всего пятнадцать - двадцать минут полета, когда им повстречалась четверка финских истребителей. Щюцкоровцы на "фоккерах" атаковали самолет Алексея Пяткова с хвоста двумя парами. Воздушные стрелки гвардии старшие сержанты Быков и Лукашов приготовились к отражению их ударов.

Снизившись к самой воде, Пятков разгоняет машину до максимальной скорости. Истребители медленно приближаются. Первой же длинной очередью Быков сбивает ведущего головной пары. Тупоносый "фоккер" врезается в воду. Ведущего второй пары с близкой дистанции расстреливает Лукашов. Желтоватое пламя неровными языками вырывается из-под моторного капота на коротенький фюзеляж истребителя, и он отворачивает в направлении Койвисто. Оставшись без вожаков, ведомые отказываются от продолжения боя. Маневрируя на порядочном удалении, они провожают Пяткова почти до Кронштадта и скрываются в нависших над берегом облаках.

На разборе этого вылета Челноков подчеркнул, что фашисты, видимо, поняли и по достоинству оценили нарастающую интенсивность и высокую эффективность торпедных ударов балтийских летчиков и срочно предпринимают ответные меры. Поэтому нам надо немедленно начать отработку новых тактических приемов, чтобы более скрытно торпедоносцы могли выходить на морские коммуникации противника.