Значит, фронт расположен южнее. Осторожно разворачиваю самолет. От нервного напряжения на лбу выступает испарина. Принять отражение за пожар! Допустить потерю пространственной ориентировки! Такого со мной еще не случалось. Мы просто случайно остались живыми...

Голенков опять поднял руку и указал на мелькающие впереди огоньки. Это трассирующие пули. Они красноватым пунктиром проносятся над землей и исчезают, будто сгорают. Теперь мы уж точно подлетаем к линии фронта. Пули летят примерно на северо-запад. Значит, огонь ведут вражеские пулеметы и автоматы. А там, где они вспыхивают, находятся позиции врага.

Склонившись над бортовым прицелом, Петр выводит самолет в точку сброса. Главное, не отбомбиться по своим, не перепутать чужие и наши окопы. Сейчас не так важно, сколько фашистов мы уничтожим. Конечно, чем больше, тем лучше. Главное то, что нас видит пехота. Самолет над противником. Бортовые огни включены. Через секунду взрывы придавят солдат к земле - и все на глазах у красноармейцев. В такое ненастье, в момент отступления летчики прилетели на помощь...

Петр давит на кнопку - и две бомбы срываются с крыльев. Проходят мгновения - и пламя их взрывов освещает низкую облачность за хвостом самолета. Снова маневр. Опять довороты. И еще две бомбы устремляются вниз. Начинаем третий заход. Кажется, враги опомнились. С земли нам навстречу летят красноватые шарики. Выключаю бортовые огни. Петр бросает последние бомбы. Но есть еще пулеметы...

Голенков и Кистяев начинают стрельбу одновременно. От длинных очередей машина немножечко вздрагивает. Теперь наши пули несутся навстречу противнику и затухают в районе фашистских позиций. Пехотинцы наверняка наблюдают за этой дуэлью. Ведь мы летаем над их головами. Вряд ли они останутся равнодушными и не поддержат нас своим огоньком...

Раздается последний выстрел. В обеих лентах патроны кончились. Пора возвращаться. Энергично вывожу самолет на обратный курс и миганием огней посылаю привет солдатам. Теперь впереди у нас самое сложное: найти в снегопаде аэродром и благополучно на нем приземлиться...

* * *

Световое пятно прожектора возникает далеко в стороне, совсем не там, где мы ожидали его увидеть.

- Ошибся я здорово, - с огорчением говорит Голенков. - Видишь, куда уклонились?

- Отлично, Петро! - возражаю я весело, чтоб хоть немного его подбодрить. - Ты справился просто классически. Сейчас мы усядемся - и будет порядок.

Два прожектора, включаясь поочередно, непрерывно освещают аэродром. За время войны я впервые вижу их свет на своем летном поле. Обычно для маскировки мы производим посадку вдоль линии керосиновых фонарей. Начинаю снижение, ориентируясь только по курсу и световому пятну. На высоте около пятидесяти метров замечаю темные вершины деревьев. Чуть впереди виднеется кромка леса. За ней должно быть летное поле. Газ убран полностью. Плавно выравниваю машину. Она продолжает лететь с небольшим снижением. Проходят томительные секунды, и, плавно коснувшись земли, самолет быстро катится по посадочной полосе.

- Уф-ф-ф! Кажется, мы и приехали, - отдувается Голенков, снимая очки и защитную маску, сшитую из мягких кротовых шкурок. - Получилось как в сказке. Пером, пожалуй, такое и не опишешь.

Владимиров встречает нас на стоянке. Он уже получил приказание готовить машину к повторному вылету. А мы направляемся в стартовый домик доложить результаты вылета и немного погреться около дышащей жаром железной печурки.

Самолеты садятся один за другим. Скоро в домике становится людно. Прибывающие сразу включаются в разговор, делятся впечатлениями, уточняют данные о погоде. Минут через тридцать, получив сигнал о готовности, мы опять направляемся к самолету...

Сегодня трудно даже представить, как в ту ночь, в то ненастье мы сделали по шесть вылетов на экипаж, сбросили на противника двести тридцать две бомбы и расстреляли восемьдесят четыре тысячи патронов. Гончаренко, Блинов и Колесник подавили огонь трех артиллерийских батарей. Экипажи Блинова и Зорина обнаружили автоколонну с включенными фарами и подожгли несколько машин. Немало фашистов полегло от взрывов бомб и наших пуль. Но главный сюрприз преподнесла нам пехота. Не успели мы сесть за завтрак, как в столовую вошел капитан Ковель и объявил:

- Сегодня ночью на нашем участке фронта войска 54-й армии отразили все атаки противника и контрударом отбросили его на два километра! За отличное взаимодействие с наземными войсками и высокую эффективность ударов командарм Федюнинский передает всем нам горячее солдатское спасибо, а летчикам и штурманам объявляет благодарность.

Тогда от радости моментально исчезла усталость. Захотелось петь и дурачиться. Впервые нас еле разогнали на отдых.

"15 ноября. На фронте установилось затишье, зато у нас активность повысилась. Погода установилась хорошая, и каждый экипаж в течение ночи успевает сделать не менее пяти вылетов. Техники так наловчились готовить машины между полетами, что и для перекура времена не хватает.

Бомбим эшелоны на станциях и скопления войск в обогревательных пунктах. Ночи стоят морозные, и фашисты, прогнав местных жителей, поочередно отводят войсковые подразделения на кратковременный отдых в прифронтовые деревни. Там они отогреваются и отсыпаются, а мы стараемся "максимально украсить" им этот отдых. По данным разведки, прямым попаданием в дом экипаж Колесника сразу отправил на вечный покой свыше двадцати гитлеровцев. Для начала вроде неплохо".

"21 ноября. Сильным ударом противник снова прорвал наш фронт, захватил железнодорожную станцию Войбокало и перерезал железную дорогу Волхов Назия. Теперь ожесточенные бои идут уже западнее Волховстроя. От переднего края до берега Ладожского озера гитлеровцев отделяет не более двадцати километров. Считая, что цель в основном достигнута, они стремятся сделать последний рывок и зажать Ленинград мертвой хваткой. Но наша пехота срывает их планы. Вместе с балтийскими моряками красноармейцы творят чудеса. Каждые сутки они отбивают десятки атак. Линия боевого соприкосновения то продвинется чуть на север, то опять смещается на юг, и оставшиеся желанные километры снова становятся непроходимыми для фашистов.

Мы интенсивно бомбим и штурмуем резервы врага, наносим удары по батареям, автоколоннам и железнодорожным эшелонам. В эскадрилье осталось всего шесть самолетов, но они летают почти непрерывно, совершая в ночь по пять-шесть вылетов. Фашисты встречают нас шквальным зенитным огнем. Количество пробоин на самолетах увеличивается с каждым вылетом. Но техника не дают им простаивать ни минуты. Специально созданная бригада успевает устранить повреждения в перерывах между полетами".

"24 ноября. Мы потеряли экипаж заместителя командира эскадрильи капитана Климова. На рассвете его внезапно атаковал "мессершмитт". Самолет загорелся и врезался в землю. С капитаном погибли штурман эскадрильи старший лейтенант Григорий Сарочук и начальник связи младший лейтенант Юрий Максимов. Наша маленькая семья понесла еще одну невосполнимую утрату. Даже не верится, что мы их больше никогда не увидим".

"28 ноября. Кажется, теперь фашисты выдохлись окончательно. По дорогам подвоз резервов почти прекратился. Гитлеровцы уже не рвутся вперед, а стараются удержаться на захваченных рубежах, так как войска генерала Федюнинского их непрерывно контратакуют.

Но на Центральном фронте положение пока не улучшилось. Фашисты снова кричат на весь мир о начале "последнего генерального штурма"..."

В то утро вражеские самолеты разбросали массу листовок. В них говорилось, что солдаты фельдмаршала фон Бока видят московские улицы через бинокли, а его войска полны решимости выполнить приказ фюрера и ворваться в нашу столицу.

Около полудня на проходящем около аэродрома шоссе показалась колонна военнопленных. Их было около сотни, а конвоиров лишь трое. В овчинных полушубках, стеганых ватных штанах и добротных валенках, наши солдаты выглядели богатырями. Парни как на подбор, рослые, сильные. А фашисты шли скрюченные от холода, в ветхих шинельках, в пилотках, надвинутых на уши. У некоторых ботинки были обмотаны соломой, а шея, уши и руки замотаны разным тряпьем.