Сегодня война опять нанесла нам жестокий удар. Ночью не вернулся с задания экипаж лейтенанта Михаила Ручкина. Штурманом с ним летал старший лейтенант Алексей Жандаров, стрелком-радистом краснофлотец Крылов..."

Ручкин - мой однокашник. Мы летали в училище в одной летной группе и вместе прибыли в эскадрилью. Летчик он был смелый и опытный. В июле при возвращении с боевого задания на его самолете отказал мотор. Посадив машину на воду недалеко от финского берега, Михаил обнаружил, что осколком снаряда перебит бензопровод. До рассвета всем экипажем они пытались найти какой-нибудь выход и срастить изломанные концы. Но приспособить что-либо не удавалось.

Утром их обнаружили финны с ближайшего острова. На берегу появились солдаты со шлюпкой. Михаил обстрелял их из пулемета. Солдаты укрылись за каменными валунами и больше активности не проявляли.

- Раз не стреляют, значит, подмогу вызвали, сволочи, - сказал Михаил экипажу. - Решили взять нас живыми. Когда появятся катера, будем отбиваться из пулеметов. Пистолеты нам пригодятся для стрельбы в упор, если они подойдут вплотную. А пока подготовим самолет к затоплению.

Спустился он в "лодку", чтобы донные люки проверить, и увидел, что резервный масляный бак соединен с основной магистралью гибким резиновым шлангом. Решение созрело мгновенно. Быстро сняв шланг, он вставил в него концы разорванного бензопровода. Как на зло, диаметр резинового шланга оказался несколько большим, чем диаметр дюралевой трубки. Сняв рубашку, Михаил разорвал ее на полосы, подмотал концы трубки и, плотно загнав их в шланг, затянул хомуты.

Когда фашистские катера выскочили из-за острова, Ручкин уже запустил мотор. Финны открыли пулеметный огонь, но машина взлетела и на бреющем скрылась за небольшим островком.

Однако на этом их приключения еще не закончились. Минут через пять мотор снова остановился. Опять пришлось садиться между островами. Самолет не успел закончить пробег, а штурман Алексей Жандаров уже карабкался по центроплану, где от вибрации вторично рассоединился резиновый шланг. Разорвана на полосы очередная рубашка. И опять быстроходные катера обстреляли их в момент взлета.

Когда мотор отказал в третий раз, Михаил решил действовать по-другому. Соединив бензопровод, он посадил стрелка-радиста краснофлотца Крылова на центроплан, ремнями привязал его к стойкам подмоторной рамы и показал, как нужно предохранить бензопровод от расстыковки. Затем перед носом у катеров он вывел самолет на реданы, убавил обороты мотору и, как глиссер, понесся по водной поверхности. Катера погнались за ним, но быстро отстали и скрылись за горизонтом.

Без достаточного обдува мотор постепенно перегревался. Оторвавшись от противника на значительное расстояние, Ручкин прекратил руление и, пользуясь передышкой, надежно состыковал бензопровод со шлангом, привязав его к подмоторной раме. Крылова оставить на центроплане он не решился. Беднягу так трепало воздушным потоком, что он мог не выдержать и свалиться под воздушный винт.

На горизонте опять показались черные точки. За ними вскипали белоснежные буруны. Казалось, что стремительные катера пытаются оторваться от нагонявшего их огромного пенного вала. Но вода в моторе уже охладилась, и самолет легко заскользил по зеркальной поверхности залива...

Более пятидесяти километров продолжалась погоня. Наконец катера отстали совсем. Может, поняли, что не догнать им огромную белую птицу? А может быть, испугались встречи с нашими кораблями? Только последние сто пятьдесят километров Ручкин проплыл без помех и к вечеру был у нашего берега.

Здорово он тогда отличился. Можно сказать, сухим со дна моря вынырнул. А в этот раз, хоть и бомбил у самой линии фронта, вернуться не смог...

"23 сентября. За три ночи сделал всего пять вылетов, и с каждым полетом машину трясет все сильнее. Если об этом узнает батя, то еще раз отругает и запретит нам летать. Тогда придется сидеть на земле целый месяц и ждать окончания ремонта "старушки". Посовещались мы в экипаже и решили пока никому ничего не докладывать.

Волхов скоро замерзнет. Ночью к его берегам прикипают полоски льда, а на темной воде образуется "сало". Мы перекатили машины на сухопутную взлетно-посадочную площадку и поставили на колесные шасси. Получилось, что раз летаем все время над сушей, то и машины стали совсем сухопутные".

"25 сентября. На Ленинградском и Волховском фронтах фашисты, кажется, выдохлись. Они прекратили атаки, роют окопы и рвы, укрепляют позиции для обороны. А наша пехота теперь непрерывно контратакует врага у Синявино и метр за метром упорно прогрызает блокаду.

Положение в Ленинграде ужасное. Бомбежками и обстрелами из дальнобойных орудий фашисты варварски разрушают жилые кварталы. От осколков и под развалинами зданий бессмысленно гибнет мирное население. Разведав место расположения продовольственных запасов, гитлеровцы разбомбили и сожгли Бадаевские склады. А ведь в городе вместе с многомиллионным населением окружены и отрезаны от страны сотни тысяч солдат и матросов. Вот почему не жалеют себя бойцы, рвутся вперед сквозь болота и топи Синявина. Рвутся в окопы врага - в штыковую атаку. Нужно спасти ленинградцев от гибели, защитить от голодной смерти..."

Помню, тогда и у нас, за чертой блокады, тоже урезали норму продуктов. Даже у летчиков от пайка не осталось и половины. Хлеба стали давать по четыреста граммов только за завтраком и сразу всю норму. Выпекался он из какой-то особой, очень черной, суррогатной муки. Получишь продолговатый, тяжелый, будто налитый свинцом, кирпичик, а резать его нельзя - превращается в крошку. Поэтому и съедали хлеб сразу, в один присест. Кроме того, в суточный рацион входили: два кусочка сахара (один мы сразу отдавали в пользу ленинградских детишек), три малюсеньких порции горохового пюре (на завтрак, обед и ужин), одна тарелка жиденького горохового супа (на обед) и неограниченное количество кипятка с заваркой из морковного чая. Летчики исхудали, по держались бодро. Техникам приходилось труднее. Ночью они боевые полеты обеспечивали, днем неисправности устраняли и обслуживали самолеты согласно регламентам, то есть трудились на аэродроме почти круглые сутки. А хлебная норма у них была вдвое меньше. Тогда Владимиров так исхудал, что мы диву давались: в чем у него душа только держится? Казалось, что из кожи скелет выпирает и без рентгена можно проверить все косточки.

"27 сентября. Ночью случилось такое, что и сейчас не могу успокоиться. Из-за ошибки ведущего штурмана мы чуть не сели на аэродроме противника. Подробности этого страшного случая запишу немного позднее, когда перестанут дрожать руки и я приду в себя окончательно..."

В ту ночь мы летали парами. Я был ведомым у капитана Климова. Погода стояла отличная: над головой звездное небо, и видимость изумительная. Но именно тот полет для меня оказался сложнее, чем все предыдущие. В строю нужно левую руку не отрывая держать на секторе газа, а управлять штурвалом только правой рукой. Вот тут неожиданно и сказалась вибрация самолета. Удержать штурвал одной правой рукой я не мог. Баранка буквально вырывалась из пальцев, и приходилось все время хвататься левой то за штурвал, то за сектор газа. Ведь если хоть чуть отпустишь ведущего, он сразу скроется в темноте...

Наш маршрут пролегал над лесистой местностью. Ориентиров под нами не было. Но штурман отряда старший лейтенант Савченко провел нас до цели словно по струночке. Отбомбившись по переправе, мы легли на обратный курс.

Домой лететь было проще. Уже не волновали вопросы поиска цели, а также где, когда и чем именно встретит тебя противник. Да и результаты удара виднелись издалека. В ночной темноте два пожара освещали багровыми отблесками изуродованные автомашины врага. Вот тут-то мы что-то и упустили. Наверное, расслабившись, Савченко плохо следил за курсом и вместо Волхова вывел пару на реку Свирь. Считая себя уже дома, мы полетели вдоль берега к ее устью. А у фашистов в том месте аэродром расположен - точь-в-точь как у нас. На нем и огни для посадки включили: садитесь, мол, милости просим...