– Почему вы находитесь в городе в неурочное время, товарищ курсант? У вас в билете указано время увольнения с десяти утра, а сейчас только девять сорок пять?

– Так с утренней тренировки еду, товарищ капитан. – Чуть виновато ответил мой "коллега".

– Каким видом спорта занимаетесь? – Поинтересовался начальник патруля.

– Борьбой. Дзюдо!

– И как успехи?

– Чемпион Ленинграда.

– Ладно, успехов в учебе и борьбе! – вернул увольнительный билет начальник патруля и двинулся со своими патрульными в сторону автовокзала. На сердце «отлегло». Как позже признался Юрка, все про себя молился, чтобы «лох» не появился не ко времени. Но нужно отдать должное нашему "многоуважаемому клиенту", что он появился как раз вовремя и даже с некоторым опозданием. Повстречавшись у входа метрополитена, они направились ко мне. Впереди шел смущенный предстоящей «сделкой» Юрик, а следом за ним… настоящий великан, человек – гора! При Юркиных метр восемьдесят пять на фоне чертежника он выглядел карликом, а я так вообще лилипутом при Гулливере. Позже Юрка так хохотал при виде тогда моей испуганной бледно – серой от страха рожи. Я честно признался, что в первый момент "знакомства с клиентом чуть в штаны не наложил от перспективы быть раздавленным как клоп в случае неудачного исхода операции". Наверное, во мне "умер великий комик"!? Но я так натурально сыграл свою роль, что клиент принял "все за чистую монету" и даже не заметил подвоха. С перепугу быть пойманным я бежал без оглядки почти до самого Исаакия.

– Стой, Костяк, стой! – кричал, весело смеясь Юрка. Мы сделали "это"!

– Да уж, – согласился, остановившись и отдышавшись, я, боязливо оглядываясь по сторонам. НУ, Юрок, я и присрал по правде сказать! Где ты такого «Вия» нашел?!

– А я, глядя на тебя, чуть не заржал. Ты прямо онемел как соляной столб. Я тебя толкаю, а ты ни гу-гу. Но молодец все же, потом.

И мы, весело смеясь над своими страхами и клиентом, отправились в училище. В понедельник мы в "передовом авангарде учебного отряда" на «отлично» защитили курсовые и снова "пустились во все тяжкое". Ведь на дворе царствовала Весна! Время любить и радоваться наступившей Юности. А время с конца второго курса и по начало пятого самое счастливое и беззаботное для любого курсанта. Когда заслуженного адмирала спросили:

– Когда вы были наиболее счастливы?

– Когда я был холостым желторотым лейтенантом! – ответил пожилой и отмеченный наградами "морской волк".

Через неделю наступали продолжительные майские праздники, и естественно, что мы к ним «готовились». Как обычно, накануне больших увольнительных все становиться «послушными» и «пушистыми». Ведь кому охота "про дневалить вне очереди" все майские праздники?! Объявляется "большая приборка". Все драится, моется, чистится, убирается и натирается. Полный аврал! Мое "рабочее место" было на кафедре "Сопротивление материалов", где я стал невольным свидетелем одного интереснейшего разговора?! Кафедра " Сопротивление материалов" размещалась в отдельно стоящем небольшом двухэтажном здании во внутреннем дворе Адмиралтейства и относилась к нашему факультету. Начальником кафедры был капитан первого ранга, но лекции нам читал отставной полковник – летчик Михаил Иванович, а практические занятия проводила очень симпатичная и миловидная женщина Татьяна Петровна. Вот между этими внешне такими разными и по половому признаку, и возрасту, и по внешности людьми и произошел этот интереснейший диалог, вольным или невольным свидетелем я и стал. И мне даже пришлось дать клятву, которую теперь по прошествии двадцати пяти лет могу нарушить и рассказать.

Внешне Михаил Иванович был неприметным, невысокого роста и достаточно физически и в плане здоровья крепким еще мужчиной, несмотря на участие в ВОВ, о чем свидетельствовали боевые ордена и медали. Татьяна Петровна же напротив, была высокой красивой женщиной " чуть за сорок" с большими бирюзовыми как блюдца озер голубыми глазами. Она так грациозно курила папиросы "Герцеговина Флор" при помощи длинного янтарного мундштука и изящных музыкальных пальчиков как у пианистов, что у многих «сопливых» мальчишек в "заду дыханье замирало". И это последнее обстоятельство, кажется, ее забавляло!?

Итак, в этот предпраздничный день эта «сладкая» парочка задержалась почему-то на кафедре. Они сидели в преподавательской комнате и сначала просто весело болтали о работе и глупостях, которые совершают некоторые курсанты. Я начал приборку в лаборатории, не обращая на преподавателей никакого внимания. Почти закончив в основном зале, я решил спросить на счет приборки в преподавательской и предварительно постучав в открытую дверь, заглянул в кабинет. К этому моменту на столе Михаила Ивановича уже стояла початая бутылка грузинского коньяка, и лежали нарезанные дольками апельсины. Тем более нужно было быстрее заканчивать с приборкой, дабы " не обламывать людям кайфа".

– Давай уже заканчивай, Константин и прибери все! Тебе, кстати, сколько лет?

– Девятнадцать!

– Девятнадцать!? – Задумчиво повторил Михаил Иванович. – Вот Танечка, ровно сорок лет назад тоже в девятнадцать лет я попал на фронт, в знаменитый полк Кожедуба. В этот самый день!? Сорок четвертого года!? Самого страшного по потерям года! Мы сбивали сотнями, нас – тысячами!? Я сам в октябре дважды «горел», хотя к тому моменту уже сбил семерых "немцев"!? Если бы не «Батя» (как мы называли Ивана Кожедуба), «догорать» бы мне в бурьяне как многие мои друзья-товарищи! Давайте помянем их память вечную! Мы, " не чокаясь", выпили коньяк. Немного помолчав, Михаил Иванович продолжил свой рассказ:

– В марте сорок пятого сбил своего последнего «немца», одиннадцатого! Реактивный "мессер"!? У них уже тогда появились такие "монстры"!? Затем – Дальний Восток, война с Японией, академия… Пожалуй, что нация только дважды объединялась в едином патриотическом порыве: Великая Победа и когда Юра полетел в космос!

Он снова налил и выпил коньяк молча один – нам не предложив. О чем-то своем задумался, уставившись в "одну точку". Театральная пауза затянулась… Затем снова налил себе рюмку:

– Мой друг и «ведомый» Вася погиб в Корее (кстати, Герой Советского Союза), а меня сбили и через месяц обменяли на американцев. Теперь вот мальчишкам сопромат читаю, Танечка?! А мог бы уже дивизией или даже корпусом командовать! Да… не прощают у нас плен, не прощают!? – и он снова выпил один, "по – ходу" помянув погибшего в том роковом воздушном бою товарища.

– Какие же они… подонки!? Читать сопромат в «закрытой» "системе" мальчишкам можно, а авиаполком даже командовать нельзя! – И он жестом указал на потолок. Над нами размещался Особый отдел Училища.

– Тише, Михаил Иванович, прошу вас! – Взмолилась Татьяна Петровна и выразительно посмотрела на меня и пожилого полковника. – Не дай Бог, «они» услышат?

– Не услышат. Они уже все домой ушли. Да и что обо мне они еще не знают?

– А если? – и женщина кивнула в мою сторону.

– Он не побежит! Не побежишь «стучать» на старого летчика? – с усмешкой спросил полковник меня.

– Не бегал и не собираюсь начинать, Михаил Иванович! – честно ответил я.

– Я знаю, Танечка, что Константин не побежит. Кто туда бегает «туда», я всех их вижу и знаю.

Даже кто из их класса «туда» бегает и «стучит» на своих товарищей. Но тебе, Костя, я не скажу. Вы, молодежь, парни горячие и жестокие. Предательства вы не прощаете, я по себе знаю, ведь тоже когда-то и я был молодым и бескомпромиссным. Дров наломаете! И себе, и ему всю жизнь сломаете. Ладно, иди в роту! Но то, что тут услышал, забудь!

– Уже забыл, Михаил Иванович! – и я забыл об этом удивительном разговоре на целых тридцать лет.

Явившись в ротное помещение в прекрасном расположении духа я нос к носу столкнулся с дежурным по роте старшиной второй статьи Андрюхой Ивановым, который был курсом старше и командиром отделения в «водолазном» классе (на третьем курсе он станет старшиной нашей роты):