Вдруг в их разговор грубо вмешался звук истерично завывающей сирены. Он ревел и приближался вместе с огромной пожарной машиной, освещающей себе дорогу красно-синими огнями. Пожарники на полной скорости пронеслись по дороге в сторону цирка. Только сейчас Эдуард и Лилия заметили беснующееся пламя пожара над тем местом, где был цирк.

– Пожар. Пламя. Вот какое пламя вы нагадали мне? – прошептал Эдуард.

Со стороны пустыря, где бушевал пожар, послышался топот конских копыт. Звук нарастал, и на берегу, освещаемом луной, появились бегущие галопом лошади. Группа лошадей скакала в сторону Эдуарда и Лилии.

– Мамочки! Это братья! Они нашли нас, – вскрикнула Лилия.

Они забежали за валун, и вовремя, потому что в это время табун пронёсся в двадцати метрах от них. Лошади были без наездников. Только на первой лошади, в авангарде группы, сидел низко пригнувшийся человек.

– Если это был один из твоих братьев, то у него очень хорошие лошади, – сказал Эдуард, провожая взглядом уносящихся в ночь лошадей.

– Нет, это не мой брат. Но я его где-то видела.

– К чёрту его. Скорее, у нас мало времени.

С этими словами Эдуард взял Лилию за руку и быстро зашагал прочь. Они прошли по тропинке мимо парапета, выбрались на другую улицу и побежали по направлению к гостинице.

– Лилия, у вас паспорт с собой?

– У меня его никогда не было.

– Плохо. Придётся договариваться с проводником.

– Эдик…

– Что?

– Перестань меня называть на «вы». Ненавижу, когда мне выкают.

* * *

…«Советские поезда – самые поездатые поезда в мире!» – этот народный лозунг был злой усмешкой в адрес разбушевавшегося советского агитпропа. В каждом министерстве или любом другом государственном учреждении сидели такие восторженные оптимисты, которые то ли сами верили, то ли надеялись, что народ поверит: в Советском Союзе всё самое лучшее! Нет, в великой стране, конечно же, было чем гордиться, но когда повод для гордости под бдительным присмотром спускался сверху, он начинал отдавать партийными духами «Красная Москва» и казёнщиной правительственных коридоров. Периодически на свет появлялся свежий лозунг с обязательным словом «самый», призванный донести до людей очередную радостную истину. К примеру, лозунг «Советские курорты – самые лучшие курорты в мире» должен был успокоить людей, к которым ненароком могла забрести в голову предательская мысль, что на свете могут быть и другие курорты. «Советский народ – самый счастливый народ в мире» – этот лозунг должен был охватить ещё большую массу людей, которая не могла себе позволить на своём примере проверить подлинность лозунга про курорты. И вдогонку следовал лозунг, призванный закрепить достигнутый успех: «Советский Союз – самая лучшая страна в мире». Из-за слишком частого употребления в государственных посылах слова «самый» такие правдивые лозунги, как «Наш Шерлок Холмс – самый лучший Шерлок Холмс в мире» или «Советский Союз – самая читающая страна в мире», терялись в громогласном оптимистическом хаосе. В безмерном количестве плакатов и лозунгов, подстерегающих советского человека за каждым углом, сама собой появлялась мысль, что впору было создавать новую государственную структуру под названием «Министерство по делам Оптимистического Максимализма».

…Стук колёс поезда «Сочи – Москва» задавал ритм течению жизни пассажиров. Вагон плавно покачивался на уходящих за горизонт рельсах и скрипел каждым стальным болтиком своей железной души. В знойном воздухе седьмого купе немым укором всему министерству путей сообщения служил вид наглухо закрытой форточки. Никакие физические усилия не могли сдвинуть с места упрямую створку, задвинутую каким-то добросовестным и, судя по всему, очень сильным работником проводниковой братии. Кто это сделал, никто не знал, что не мешало каждому, кому посчастливилось ехать в этом купе, вспоминать его с особым трёхэтажным удовольствием. Жара была такая, что сидеть при закрытых дверях было невозможно. За окошком весело мелькали ночные огни. Из соседнего купе доносился богатырский храп.

Эдуард и Лилия сидели за столиком. В тусклом освещении купе девушка всматривалась в своё отражение в маленьком зеркальце. Здоровенный синяк под правым глазом настолько резко диссонировал с другими частями ангельского личика, что казался неудачным театральным гримом.

Девушка дотронулась до вспухшей щеки и поморщилась от боли.

– Не переживай, дорогая, через неделю всё пройдёт, – успокоил её Эдуард.

– Мне так страшно! – невпопад ответила Лилия.

– Я же сказал, что пройдёт.

– Я не этого боюсь. Раньше я не выезжала дальше Сочи, а тут Москва, неизвестность…

– Любимая, я тебя в обиду не дам. Теперь у тебя будет новый дом и новая семья. Ты веришь мне? – сказал Эдуард и пересел поближе к цыганке.

– Очень хочу верить… – прошептала Лилия, перекошенной стороной повернувшись к Эдуарду.

За окном замелькали фонари, поезд потихоньку сбавил ход. Впереди, в неярком освещении электричества, появилась какая-то маленькая станция. В тишине ночи послышался смех проводников и весёлый мат сцепщиков, и, словно бы подтверждая малозначительность станции, состав тут же тронулся, сделав остановку лишь на две минуты.

Спустя несколько минут, к удивлению Эдуарда, купившего все места, в открытую дверь седьмого купе вошёл человек с дорожной спортивной сумкой в руках. Его широкие плечи обтягивала лёгкая парчовая куртка, а ноги – модные импортные джинсы. На запястье красовались часы «Электроника 5».

– Здравствуйте, люди добрые! – весело поздоровался вошедший.

– Здравствуйте… – удивился Эдуард новому пассажиру.

– Ого, по-моему, мы уже встречались! – сказал пассажир, оказавшийся Павлом.

– Да-да, на пляже, – узнал того Эдуард.

– Точно! Надо же, какая встреча! А вы что, уже уезжаете? Короткий же у вас получился отпуск.

– Так получилось, что мне срочно нужно вернуться в Москву.

– Понимаю. Сам туда спешу.

– А это моя… ээ… спутница, Лилия.

– Очень приятно, – сказал Павел и взглянул на Лилию.

Девушка, забыв обо всём, смотрела на Павла. Из-за недавно приобретённой физической особенности её лицо не совсем точно передавало переживаемые чувства, от чего было непонятно: то ли она испугалась, то ли была ужасно рада видеть новоявленного соседа по купе.

– По-моему, я не совсем вовремя, – замялся Павел. – Вы тут, по-видимому, что-то… серьёзное обсуждали.

– Нет-нет… – спохватился Эдуард. – Не обращайте внимания. Лилия неудачно упала с лестницы.

И чтобы как-то перевести разговор, спросил:

– А у вас что, гастроли уже закончились?

– А вы не в курсе? Цирк же вчера вечером сгорел.

– Какой ужас! Мы видели зарево, но я и не думал, что это горит цирк! – искренне удивился Эдуард.

– Да уж, горело так, что мама не горюй.

– А жертвы есть?

– Да я, честно говоря, не в курсе. Пойду покурю, – с этими словами Павел достал сигареты и вышел из купе.

– Нет, это всё-таки возмутительно! – чуть погодя обратился Эдуард к Лилии.

– Что, дорогой? – очнулась от задумчивости девушка.

– Я же купил все места в этом купе, чтобы нас никто не смущал.

– Ну, не сердись. Всё же бывает. Может, он ошибся купе.

– Нет, я этого так не оставлю! Я сейчас же поговорю с проводником.

На этом Эдуард с самым решительным видом вышел из купе и пошёл искать подлого проводника. Не найдя его в своём вагоне, он решил перейти в следующий. Там за общим столом собрались несколько проводников из разных вагонов. Они отмечали чей-то день рождения.

Один из «вагоновожатых», держа в вытянутой руке гранёный стакан с прозрачной жидкостью, важно вещал:

– Давайте выпьем за Палыча. Золотой человек, что и говорить! Столько лет хожу с ним в рейды, ещё ни разу не подставил, не подвёл. Нету этой подлянки у него…

Судя по стеснительно потупленному взору и признательной улыбке, Палычем был сидящий у окна мужчина, по совместительству оказавшийся ещё и проводником вагона, в котором ехал Эдуард.