Молодой человек поднял свою дорожную сумку: "Вот мой саквояж".
– Да-а! – Нищий он что ли. Кто же ездит в чужой стране без дорожных сундуков. Одно слово – иностранец. – Вы билет покупали?
– Я купил билет у очень любезной девушки.
– Так что же вы мне голову морочите? Она вам должна была все разобъяснить.
– Видите ли, господин нелюбезный синьор, у нее был занят рот.
– Надо было подождать, пока она проглотит свой пирог и спросить.
– Я не мог.
– Все иностранцы такие торопыги… – Возница стал в позу, которая должна была означать наставление, – Понимать надо, человек не может без еды…
– Я испугался, что он ее съест.
– Пирог? Может, вы и правы. Если она будет столько есть – это добром не кончится!
– Что вы, что вы! Я… Вы меня не поняли. – Иностранец рассеянно потер висок, соображая, как бы получше выйти из затруднительного положения. – Там был молодой человек. И он… как это… сделал набег на ее прелестные уста. Он был такой пылкий итальянец, такой нетерпеливый, что я уже приготовился ее защищать.
– Ах, Луиджи! – развеселился Возница – Что за негодник! Стоит мне собраться в рейс, как он тут как тут!
– Вы знаете этого молодого человека?
– Знаю ли я его? – толстые щеки задрожали от негодования. – Знаю ли я его! Да он целый год окучивает мою Маркелу.
– Окучивает? – Молодой человек удивленно уставился на Возницу. – Окучивать это – картошка?
– Картошка? А, нет! Ухлестывает, пристает, жениться хочет! Вот!
– Поздравляю! У вас очаровательная дочь!
Гордый Возница подбоченился. – Я старался. Да только вот втюхалась она в этого недотепу Луиджи. У него и несчастного чентезимо никогда нет. Знаете, как он говорит? Возница нахмурил лоб, как бы припоминая чужую глупость: "Кошелек покупают, чтобы хранить в нем много лир, а в кармане при этом позвякивает несколько чентезимо. Все слышат, как звенит мелочь, и видят оттопыренный карман. Но у меня карманы дырявые, значит, никто не услышит, что я иду по улице. А раз никто не услышит, то и никто не приставит нож к горлу, – жизнь или кошелек!" Вот как говорит этот недотепа Луиджи.
– Какой разумный молодой человек! – восхитился иностранец.
– Вы находите? – не поверил Возница.
– Конечно. Нельзя же потерять то, чего нет. Очень разумный и обстоятельный. Да и дочь ваша, по-моему, не стала бы жаловать всяких там грабителей.
– Еще как не жалует! – Возница прислонился к дилижансу и приготовился к долгому повествованию. – Тут по осени к ней ворвались двое грабителей в масках.
– Что же это делается в благословенной Венеции, – всплеснул руками молодой человек.
– В благословенной Венеции еще и не такое делается, – укоризненно заметил Возница. – Особенно летом. Вот уж когда…
– А как же ваша дочь? – Нетерпеливо перебил его иностранец.
– Ах, да. Ворвались они, и ну кричать, деньги требовать, ножичками своими размахивать. А доченька моя ненаглядная рот вытерла, – вы же видели, она все время что-то жует, – и перцем им в глаза! А когда составляли протокол, она потребовала, чтобы ей возместили обед, – ведь пришлось сильно потратиться на приправу. Каково? – Довольный собой, Возница утер взмокший от напряженных воспоминаний лоб.
– Чего не сделаешь от страха! – Собеседник еле успел спрятать улыбку.
– Так вы думает, что она этих грабителей испугалась? – захлебываясь смехом, выдавил из себя Возница.
– Она же молоденькая девушка!
– Вы ее видели в полный рост?
– Нет, я покупал билет, а она сидела на стуле, и даже не шелохнулась, когда на ней повис молодой человек. Ваш Луиджи.
– И совсем он не мой, – обиделся Возница, – Он – прачкин. А, если вы на что намекаете, так это зря. Я на нее даже и не смотрел никогда. А ту оплеуху, которая меня в канал свалила, она мне отвесила по ошибке, – просто я мимо шел и ей под руку подвернулся. Так дело и было. – Возница потер вспотевшими ладонями по штанам и продолжал ворчливым тоном. – Если вам напели что про меня, – это все пустое. Не слушайте. Вот уже 20 лет, как мое ремесло покоя завистникам не дает. Мы с женой дружно живем. А, когда она меня поколачивает, так-то любя, – игры у нас такие. То я ее, то она – меня. С молодости еще повелось. Ежели ей захотелось приласкать от души, – потом у аптекаря доход на неделю обеспечен. И дочка вся в нее.
– Очень милая девушка, – только и смог сказать молодой человек.
– Я Маркелу в дверь пропихиваю. – Восхищение так и рвалось наружу. Наверное, Возница это знал, – потому сильно затягивался широким сыромятным ремнем. – Ей самой не влезть. А на рождество она может одним кулаком кабанчика уложить.
– Тем грабителям, можно сказать, повезло.
– Не то слово! Когда она поднялась со стула, они заикаться стали!
– Луиджи не просто смелый человек! У него еще и отменный вкус.
– Вы не шутите? – Возница не сильно жаловал насмешников.
– Шутили грабители.
– Нет, вы скажите. Вы, правда, так думаете? – Толстяк наступал. Сзади была лужа, и молодой человек совсем не хотел промочить башмаки. Они, к слову, и так были худые, а путь предстоял дальний: "Чтоб мне никогда не уехать из Венеции! – патетическая клятва спасла лужу от вторжения.
– Прошу вас садиться. – Возница услужливо засуетился. – Тут восемь сидений, вот здесь – удобные. А это место самое лучшее. Сюда и навоз не долетит, и дуть не будет. Сам я, знаете ли, сквозняков опасаюсь, годы уже.
– У вас прекрасный вид. Я заметил, итальянцы, вообще, очень молодо выглядят. – Путешественника приятно удивила забота постороннего человека. Он всегда восторженно откликался на добрые проявления. Любая малость могла тронуть его впечатлительное сердце.
– Приметливый вы народ – иностранцы. Прошу вас, не зовите меня больше нелюбезным синьором.
– Хорошо, – улыбка меняла бледное лицо, оно сразу становилось обаятельным, – любезный синьор Возница.
Возница даже крякнул от удовольствия. – А в Верону мы прибудем поутру, если Бог даст, и ночью не будет приключений.
– Какие же могут с нами приключения случиться?
– Дилижанс – он, конечно, не карман с чинтезимо, однако, тарахтит сильно на дороге.
– Можно рессоры маслом смазать.
– Масло только скрип лечит, а грохот от кареты ночью далеко слышен, – Возница опасливо оглянулся, – Вот тут под сиденьем мушкет. Он, конечно, ржавый весь, по при луне впечатляет.
– Я не подведу, можете не сомневаться, – Поэт произнес это, как настоящий заговорщик, – шепотом и почти не раскрывая рта.
– Я все-таки свечку поставил. И вы Богу своему помолитесь!
– У нас один Бог!
– Тогда – с Богом! Синьоры! Синьоры! Рассаживайтесь! Занимайте свои места! Поторапливайтесь, синьоры! Ночной дилижанс Венеция-Верона отправляется!
На громкий голос Возницы с разных сторон к дилижансу поспешают трое. Невысокий 40-летний мужчина придерживает от ветра шляпу и старается обходить лужи. Молодой человек попробовал определить род его занятий. Но ни одежда, ни возраст, ни весь облик этого человека не подбросили ни малейшего намека на что-то существенное.
Он с трудом поспевал за Старухой и мальчиком. Молодой человек подумал, что это семья. Но Старуха несла тяжелую поклажу одна и покрикивала на мальца. Они явно находились в родственных отношениях. У обоих были круглые лица и оттопыренные нижние губы. Располневшую фигуру пожилой женщины прикрывал шерстяной плащ. Ветер поднимал его полы, а Старуха сердито их поправляла. Она выглядела усталой и затурканной.
Темное одеяние не позволяло разобрать, было ли оно просто черным или серым пополам с коричневым. После ярких красок карнавала – вид был очень простоватый. Но иностранец подумал об этом так, вскользь, – его собственная одежда тоже мало напоминала праздничное облачение.
Но больше всего его поразило то, как эта женщина несла свою ношу – две большие корзины. Она подтаскивала их поочередно короткими пробежками. Щеки ее раздувались, как настоящие меха. Молодой человек так засмотрелся на эту картину, что увидел вместо женщины что-то вроде паровоза с вагоном. Он уже покатался на таких в Германии, – занятное изобретение и полезное. Только он собрался сказать, что к корзинам надо бы приделать колеса, как над ухом оглушительно закричали.
