Завканц умело использовала монопольные позиции в собственных интересах, твёрдо руководствуясь стержневым принципом дипломатии – взаимностью (в переводе на более понятный язык звучавшим как «ты – мне, я – тебе»). Количество аккуратно, дабы не поранить драгоценные зубчики, срезанных ею с конвертов марок, здешних и иностранных, дорогих и дешёвых, обыкновенных и экзотических, измерялось тысячами. В хлопотном хозяйстве под названием «документооборот», значимость которого, к сожалению, не все в посольстве могли оценить подобающим образом, начальница ощущала себя экспертом высшей квалификации. Ассортимент местной почтовой утвари, всех этих бандеролей и пакетов, ярлыков и штемпелей, она научилась идентифицировать с первого взгляда, метко распознавая своим профессиональным взглядом всё подозрительное и нестандартное. Вот и на сей раз острый взор Глафиры Игнатьевны привлёк диковинный красочный конверт с необычной маркой, светившийся всеми цветами радуги. На его левой половине жирным шрифтом была пропечатана загадочная цифра «1».
В качестве получателя неординарного послания значился «господин Славин Фьодор». Атташе Славина в посольстве уважали, несмотря на его молодость, неопытность и замкнутость. Он не лез на рожон, стремился не выпендриваться, был почтителен со старшими, вроде бы не рыл коллегам ямы и в меру возможного проявлял готовность оказать помощь – подменить на дежурстве, подбросить на служебном автомобиле в магазин или аптеку, а то и милостиво взять на экскурсию в другой город. У немоторизованных посольских жителей последняя услуга расценивалась как знак особого доверия. По возвращении на родину всем хотелось похвастаться как можно более развёрнутыми впечатлениями о пребывании за рубежом, но подсобрать таковые удавалось не каждому. Вырваться в сопредельные государства, хотя они располагались под боком, в те годы железной дисциплины и чекистской бдительности считалось делом абсолютно нереальным. Такие поездки строго-настрого запрещались инструкциями ЦК. Даже остро необходимый выезд по служебным делам надлежало заблаговременно согласовывать с центром. Да и путешествия по территории государства, в котором судьба начертала представлять интересы отечества, были сопряжены с преодолением подчас непреодолимых барьеров.
Согласно правилам, доминировавшим в ту мирную эпоху холодной войны, посещение сотрудником советского посольства другого города за пределами отведённой зоны обитания предполагало предварительное оповещение местного министерства иностранных дел в виде специальной ноты с указанием полного маршрута, мест остановок, размещения и прочих пикантных подробностей. А перед этим требовалось получить разрешение на выезд со стороны собственного руководства. Оно-то во многих случаях и становилось основным камнем преткновения. Вопросы «А зачем, а почему, а что ты там не видал?» интересовали ответственных в представительстве лиц не в меньшей мере, чем враждебные спецслужбы. Федька Славин принадлежал к тем скромным мастеровым, которым каким-то непонятным образом удавалось уговорить строгих начальников дать добро на поездки за пределы столицы. А как ещё прикажете расширять деловой кругозор (о чём проели плешь на производственных совещаниях), если не изучать достопримечательности близлежащих населённых пунктов? Иногда по доброте душевной он позволял присоседиться к его семейной компании и завканцу.
С учётом этих и других обстоятельств Глафира Игнатьевна также испытывала к Фёдору некоторое чувство симпатии сродни материнской. На своём специфическом уровне она старалась защитить того от нападок его непосредственного руководителя – советника, вечно недовольного и ворчавшего по любому поводу. Такие мерзкие личности, люто-бешено ненавидевшие и откровенно презиравшие всех, кто ниже статусом, составляли на советской дипслужбе микроскопическое меньшинство, но всё-таки водились и в центральном, и в загранаппарате. В покровительстве, хотя бы и со стороны канцелярии и машбюро, обладавших правом всего лишь совещательного голоса, молодой сотрудник, впервые выехавший на работу в посольство и ещё не шибко освоившийся в интригах заграничной обстановки, явно нуждался. Вследствие, очевидно, врождённой застенчивости и неважнецких языковых знаний, т. е. недостаточной развитости двух существенных предпосылок успешного дипломатического труда, Славин за два года командировки так и не смог разжиться полагавшимися знакомствами в местных политических кругах. Неприличный факт сей советского дипломата, безусловно, не украшал, на что ему не раз указывалось на партийных собраниях.
Поэтому Фёдору редко приходила корреспонденция со стороны. Ячейку напротив его фамилии заполняли преимущественно здешние газеты с поступавшей из центра по международной почте «Правдой» (оформлять на неё подписку за кровные валютные обязали весь персонал) да всё та же реклама. С местной прессой он по распределению обязанностей должен был знакомиться каждое утро и о стóящих публикациях докладывать наверх, что случалось, честно говоря, нечасто. Конкуренты равного должностного уровня днями, а иногда и ночами бороздили открытые и закрытые просторы государства пребывания. А этот чудак, невзирая на советы старших и опытных сослуживцев, предпочитал просиживать штаны в душных посольских стенах. Общение с окружающей средой протекало главным образом на перекурах в компании себе подобных. В те непросвещённые годы табачный дым в посольстве, внутри и снаружи, стоял коромыслом. По численности товарищество курильщиков уступало только абсолютному и беспрекословному лидеру – партийной организации, противников никотина можно было пересчитать по пальцам. Поэтому прибытие странного послания на имя скромняги атташе, до сих пор не замеченного в широких связях с местными гражданами, заведующая канцелярией, как один из наиболее осведомлённых членов коллектива, посчитала далеко не рядовым событием. О чём она, любопытством распираемая, не преминула тут же оповестить адресата.
Примчавшийся на зов Фёдор или, как его величали всё чаще, Фёдор Петрович мгновенно охладил пыл своей доброжелательницы, разочаровав её в высшей степени. Ничего-то необычного в отправлении, оказывается, нет и быть не может. И конверты такого формата и такой расцветки он, дескать, где-то уже видел, они только у нас на родине все на одно лицо, и почтовые марки этой серии давно в ходу, хотя выпущены, что правда то правда, ограниченным тиражом. Во всяком случае в его личном портфеле одна такая уже имеется. Цифирь разную, как и прочие украшения, впаривать на почтовые отправления здесь тоже умеют. А вместо того, чтобы изумляться, надо было, многоуважаемая и горячо любимая Глафира ибн-Игнатьевна, всего-навсего повнимательнее вглядеться в обратный адрес, где и таилась вся незамысловатая разгадка.
Письмо на самом деле пришло из компании, название которой в совколонии было у всех на устах. Она специализировалась на том роде деятельности, который в Союзе именовался «товары – почтой». Правда, в сравнении с отечеством, где едва ли не все предметы повседневного обихода постепенно переходили в разряд труднодоступных или вообще недосягаемых, это предприятие не только располагало в своём ассортименте тысячами мелких и крупных товаров, но и настоятельно предлагало (если не сказать – навязывало) приобрести их всем желающим. Два раза в год цветной фотоперечень всех этих сокровищ с точным указанием цен, размеров и прочих параметров изображался в каталогах, распространявшихся повсеместно, свободно и безвозмездно. Такие тяжеленные книги на родине воспринимались прежде всего в качестве журналов мод и пользовались невероятным спросом у спутниц жизни, официальных и неофициальных, начальников всех мастей. Поэтому после выхода в свет очередного тома несколько десятков экземпляров тут же отправлялись по различным московским адресам дипломатической почтой, вследствие чего её объём и вес увеличивался в разы. Помнится, в первый свой отпуск Фёдор также привез в родительский дом сей толстенный фолиант, и тот произвёл эффект куда больший, чем все другие, казалось бы, более ценные материальные подарки. «Неужели всё это можно вот так запросто купить?» – недоумевали родные и знакомые. Капиталистическое слово «купить» на финише тех тишайших времён застоя начинало исчезать из русского языка. Его постепенно вытесняло социалистическое «достать».
