Зато при небольших хатах стояли высокие засеки, обширные сараи для домашнего скота, для зимовки овец, для птицы, словом, для всякой худобы30. Можно было подумать, что настоящим хозяином здесь была именно эта худоба, а люди при ней жили в качестве смиренных и невзыскательных прислужников и ютились в неблагоустроенных хатах и землянках.

Едва только «дилижан» поднялся на возвышенную плоскость, по которой шла широкая дорога, как среди бесконечного поля вырисовались Чубатовы хутора. Можно было сосчитать четыре десятка дворов с огородами, где торчали высокие скирды сена и соломы и грациозные фигурные стоги хлеба в снопах. При каждом дворе был колодец, и тонкие журавли с бадьями возвышались над ними, точно молчаливые стражи, призванные защищать от внешнего врага брошенный среди степи одинокий хутор.

Через полчаса они уже миновали несколько землянок и подъехали к хате Марка Андреевича. Хата эта ничем не отличалась от других, только постройка для худобы была здесь повнушительнее да ярко желтела под солнцем обширная новая засека. Во дворе толкались человек двадцать мужиков и баб в обыкновенных рабочих костюмах. Видно, пришли сюда прямо с токов, устроив себе маленький праздник. Едва только Кирилл вошел во двор, как вся гурьба стала поочередно подходить к нему за благословением.

– Новый батюшка! – говорили они между собой. – Да и молодой же какой! – прибавляли бабы и почему-то громко вздыхали.

Затем Марко пригласил его в хату. В тесной хате с низеньким потолком и маленькими окнами за длинным четырехугольным столом сидело с десяток мужиков, большею частью почтенного возраста. Это были главы хуторских семейств. Они встали и вышли из-за стола. Кирилл перекрестился к мрачным образам, повешенным в самом углу, и поклонился присутствующим.

– Здравствуйте! – сказал он, обращаясь ко всем.

В ответ послышался неопределенный гул ответного приветствия. Началось подхождение к руке. Вслед за тем из-за печки вышла баба, стройная, краснощекая и нарядная, в шелковом очипке31 и цветной спидныце32.

– А вот это моя баба! – сказал Марко.

Маркова баба тоже взяла благословение.

– Так приступим! – сказал Кирилл.

Дементий развязал узелок и подал ему облачение. Мужики глядели на него с большим любопытством и размышляли о том, какие нынче молодые попы пошли. Когда Кирилл облачился, все вышли во двор, и здесь, под палящими лучами южного солнца, перед столиком с миской, наполненной водой, совершилось освящение новой засеки Марка Шибенка.

– А теперь пожалуйте закусить, чем Бог послал! – сказала Маркова баба.

Кирилл принял предложение и первый вошел в хату. Здесь уже все преобразилось. Стол был накрыт белой скатертью и уставлен мисками и тарелками с жареным окунем и постными пирогами. Два увесистых штофа водки премировали над всеми съестными снадобьями.

– Просим покорно вон туда, батюшка! – сказала хозяйка, указывая на место в углу под иконами, самое почетное место, куда обыкновенно сажают наиболее уважаемых гостей.

Кирилл сел, а рядом с ним поместился Дементий; вокруг стола сели душ пятнадцать мужиков и между ними всего две бабы.

– Спервоначалу водочки выкушайте! – сказал Марко, вместе со своей бабой не участвовавший в трапезе, и налил Кириллу изрядный стаканчик водки, а затем и всем гостям. Все выпили по полной, а Кирилл отхлебнул четверть рюмки и поставил ее.

– Э, батюшка! как же так? Надо всю выпить! – сказал убеждающим голосом хозяин.

– Нет, не надо! – сказал Кирилл. – Больно велика рюмка!

– Это мне обидно! Тогда и засека моя не будет полная! Это уже всему миру известно!

– А о чем же мы Богу молились, хозяин? Не о том ли, чтобы засека была полна? – серьезно спросил Кирилл.

– Оно, конечно, это само собой!..

Мужики с серьезным видом уставились в тарелки и молчали, только Марко повторял свое: «оно, конечно». Но через минуту его смущение прошло, и он сказал:

– А теперь и по второй, чтобы и в предбудущие времена засеке моей Бог зерно давал!

При этом он наполнил стаканчики. Дементий уже протянул руку, чтобы взять свой, но в это время Кирилл сказал:

– По моему мнению, человеку одной рюмки довольно!

Мужики удивленными взорами переглянулись друг с другом. Дементий отдернул руку от стаканчика и стал гладить ею свою роскошную бороду. Но хозяйка приняла эту речь за шутку и промолвила:

– А ну, батюшка, еще стаканчик выкушайте, а то без вас и другие не пьют!

– Зачем же я стану пить, когда мне это неприятно и вредно? Притом же священнику и не идет пить этого.

– А у нас батюшки всегда здорово пьют! – вставил один из гостей.

Некоторые на это одобрительно промычали; другие же, как бы смутно почувствовав неловкость сказанной фразы, сконфузились.

– А по-моему, какой же это батюшка, ежели он с нами выпить не желает? – выпалил другой гость.

На это все ответили глубоким молчанием.

– А как вас зовут и где ваша хата? – спросил Кирилл, обратившись к автору последнего изречения.

– Зовут меня Сидором Товкачем, а хата моя, батюшка, ежели будет ваша милость пожаловать к нам, – третья от Марковой хаты! – ответил мужик.

– Ну, так я и буду знать и в хату Сидора Товкача никогда уже не зайду! Пить водки я не умею – значит, я ему не батюшка!

Товкач покраснел до ушей и до такой степени был подавлен, что не нашелся, что сказать. Кирилл продолжал:

– А прочим, кто и без водки меня за батюшку почитать согласен, я расскажу, почему я водки много не пью. Не пью я ее оттого, что дорожу своим здоровьем, хочу долго на свете прожить, да притом всегда быть умным человеком. А водка, ежели ее пить больше, чем следует, здоровью вредит, жизнь сокращает. Тебе назначено прожить семьдесят лет, а ты пьешь много водки и проживешь только пятьдесят. Ты умный человек и все тебя уважают, а от водки твой ум тупеет, туманится, и смотришь – из умного ты стал дураком, и все над тобой смеются. Так рассудите: есть ли мне какая-нибудь выгода пить ее?

– Да так оно и выходит, что выгоды никакой нет! – подтвердил кто-то.

Смущенные хозяева больше никому не предлагали водки, решив, что настоящая пирушка будет после отъезда батюшки.

После того как был съеден сладкий пирог со сливами, Кирилл встал, а за ним и все поднялись. Когда он вышел из хаты, пошли тихие разговоры:

– Вот ученый так истинно ученый, даром что молодой! И серьезный какой! А наш-то Товкач, можно сказать, прямо в ступу попал! Необразованность!

Когда Кирилл, сопровождаемый Дементием, собирался сесть в «дилижан», к нему подошел Сидор Товкач и почтительно снял шапку.

– Прошу прощения, батюшка! – смущенно проговорили он. – Так это выпалил я по необразованности своей… А чтобы чувствовать, так ей-богу же нет!

И он попросил у Кирилла благословения.

– Приезжайте ко мне, Сидор, с вашими земляками, мы потолкуем! Вот у вас грамотных мало, школы нет, а на водку денег много тратите… Народ вы все с достатком!..

Сидор выслушал это приглашение в почтительном молчании.

Обратно повез их уже не сам Марко, а подросток из его работников.

– Ведь они настоящие дети! – сказал Кирилл, обращаясь к Дементию, который сидел рядом с ним. – Как дети, они верят всему: и хорошему, и дурному. Поэтому надо не пропускать ни одного случая сказать им хорошее!.. Не правда ли, Дементий Ермилыч?

– Это само собой! – ответил Дементий, с одной стороны, польщенный тем, что ученый настоятель с ним в рассуждение вступил, а с другой стороны, искренно сожалевший, что не мог остаться в Марковой хате. «То-то они теперь расхваливают нового батюшку, да при этом дуют штоф за штофом!» – думал он с сердечным сокрушением.

– Ну, теперь нажмем! Теперь седмица отца Родиона пойдет! – сказал дьячок Дементий дьякону Симеону Стрючку в субботу во время вечерни.