– Сколько солдат противника может оказаться в котле? – спросил Сталин.

– Не меньше пятидесяти тысяч, – сказал Тимошенко.

– То есть целых пять полнокровных дивизий, – уточнил Сталин.

Маршал кивнул.

– Эту группировку врага надо уничтожить, – заключил верховный главнокомандующий, – чтобы она не смогла отойти и закрепиться на днепровских рубежах.

– Да, – сказал вошедший полковник, с вновь принесенными бумагами, – тут вот как раз об этом.

Сталин взял, прочел. Встал, обернувшись, посмотрел на висящую на стене карту.

– Так, тут говорится, что одна кавбригада и несколько танков, продолжая наступление, захватили ещё два города южнее Харькова. Сейчас они удерживают их, но находятся в оперативном окружении.

Сталин сосредоточился, его голос стал строже, когда он отдал приказ:

– Все имеющиеся у нас подготовленные десантные группы срочно сбросить в район плацдарма; авиации – не дать разбомбить мост и оказывать помощь в удержании плацдарма! – Потом он обернулся к присутствующим: – Все имеющиеся резервы передать Коневу! Всех, особо отличившихся во взятии городов, представить к званию Героя Советского Союза!

И вот он один, в кабинете, пересматривает более подробную информацию о том, что произошло. Отличилась армия Горбатова, не зря он в начале войны подписал приказ об его освобождении из-под ареста. Снова Кропоткин, это части его корпуса первыми ворвались в Харьков, и его кавбригада с танками захватила и удерживает плацдарм. Снова этот мальчишка, который когда то в сороковом привлек его внимание, так из прихоти. Потом он разузнал о нем все. Из аристократов, но поддержавших революцию, особенно его двоюродный дед, из бунтарей. А этот парень поступил в военное танковое училище, не доучился, попросился на войну с белофиннами. Получив звание старшего сержанта и должность командира легкого танка, отличился в боях, награжден медалью.

И дальше, получил первое офицерское звание, выполнил порученное задание, за что был отмечен высокой правительственной наградой и снова, снова, как по накатанной дороге, не сразу, но довольно быстро прошел все ступени. Поначалу командовал ротой, потом танковым батальоном, в перерыве закончил ускоренные, академические курсы. Поставили на бригаду, справился. Назначили на корпус, похоже справляется. Вот, пусть пока так и будет, а там поглядим. Быстрый взлет, быстрые падения. Сталин вновь задумался. Удержать бы плацдарм… – Все силы брошены на это. Но противник тоже понимает, чем ему это грозит. Нет, надо срочно продолжать наступление, но на переброску войск требуется время, впрочем, как и врагу.

Сталин поднял трубку:

– Вызвать ко мне Жукова, и Конева тоже! Срочно послать

за ними самолет.

Я сидел, и читал Людочке стихи Есенина, те, которые помнил, а та слушала и молча перевязывала мне голову. Я все-таки схлопотал, правда, вскользь осколком по дурной башке. Где то ближе к передовой догорал мой БОА, опрокинутый взрывом снаряда. А нечего соваться, куда не след. Понесло меня проведать, как там моимотострелки поживают, и посмотреть поближе врага. А те, оказывается, тяжелую артиллерию успели подвести. Вот первого меня и заприметили. Вылез, блин! Еще вчера было тихо, вот и понадеялся. Отругать меня было некому – Горбатова вызвали в штаб фронта. Брежнев, как замполит, улетел на «Малую землю», то есть на наш плацдарм, куда рвался и я, но меня не пустили. Остальные рылом не вышли, другого генерала рядом

не оказалось, полковник Брежнев и вызвался сам.

Грохот стоит! – То Вяземцев мстит за меня и мой БОА, командуя батареей 152-мм орудий. Ну и КВ-2 постреливает, куда же без него. Немецкая артиллерия, не выдержав дуэли, заткнулась, и сейчас наши безнаказанно перепахивают оборону врага, которую те только начали укреплять. Но, думаю ненадолго. К нам уже начали прибывать подкрепления. Пополнился и мой корпус, понесший значительные потери. Правда, пока не полностью, не я один такой. Харьков, тогда к вечеру, мы все-таки взяли. Меня поразил город. Гражданского населения почти не видать. Если бы не военные, он бы вообще казался безлюдным. Конечно, столько пережил. Кто эвакуировался вместе с предприятиями, кто разбежался, но много было и таких, кого расстреляли, или повесили. Многие сгинули в еврейском гетто, как Софочка – жена моего танкиста, а кого просто угнали в Германию.

Немецкий штаб сдался полностью, жаль только главный застрелился. Окруженцев тоже добиваем. Остались только, наиболее боеспособные части, окопавшиеся в поселках, лесках и высотках. Не сдающихся перемалывает артиллерия, причем их же пушками. Добра этого, нами захваченного, хватает, а так и своих людей жалеем, и боеприпасы экономим. Горбатов в этом деле мужик, зря на смерть не пошлет.

Конечно, кое- где врагу удалось прорваться к своим, но то мелочи. Пленных уже больше пяти тысяч, куда их девать, будет еще больше, если остальные сдадутся. Ловлю руку Людмилы, закончившую перевязку.

– Придешь вечером? – спрашиваю я.

Та со вздохом отвечает:

– Приду, куда же я денусь!

Я подымаюсь, в раздумье верчу в руках фуражку, в конце концов, просто оставляю её в руке и иду вслед за Людочкой. Надо проведать еще одного пострадавшего. Егор Панков, мой водитель, ранен. Он лежит с перевязанной головой и рукой, и о чем-то разговаривает с братом Павлом. Увидев меня, Павел вскочил, попробовал приподняться и Егор, но я его остановил:

– Лежи! – сказал я и протянул ему коробочку с медалью «За боевые заслуги». – Вот, носи! Заслужил! И скорей выздоравливай!

Сам поглядываю на Павла – у того уже есть медаль, и заслуженная. Геройские братья!

Нагоняй я все-таки получил, от Горбатова. Командарм, поначалу был в приподнятом настроении, но, увидев меня, разошелся:

– Какого черта ты так близко подъехал на командирской машине к позициям? Вот немецкие наблюдатели тебя и засекли!

Я лишь соглашаясь, кивал головой. Действительно, дурак!

Успокоившись, командарм произнес:

– А теперь о хорошем. Хорошим было то, что двоим моим орлам присвоено звание Героя. Это командиру кавбригады Гаврилину и капитану Бровкину. Остальные на рассмотрении.

– Молодцы! – согласился я.

– Ну а нам – тебе и мне, ордена Кутузова. Да, еще твоему заместителю Вяземцеву за бой, что он тогда на КВ-2 учудил, орден Красного Знамени. Этот случай в штабе фронта все вспоминают. Один только генерал, услышав его фамилию, начал возмущаться, но Конев, только что прилетевший из Москвы, осадил его, сказав, что Сталину этот случай очень понравился. Тот даже сказал: «Оказывается, и штабные работники умеют воевать!»

Я понял, о каком генерале говорит Горбатов, и лишь улыбнулся.

– Это надо отметить, – сказал я по привычке.

Горбатов лишь отмахнулся, не пьющий человек.

– И вы, – он строго посмотрел на меня, – слишком не увлекайтесь! Знаю я вас! По-хорошему, запретить бы это дело, но не могу. Сам, если и выпью, то тогда, когда разобьем этих гадов!

Сказав это, командарм вышел.

Я же пошел в штаб, поделиться новостями. Ну а наутро пришел приказ о наступлении. На нашем участке появились гвардейские минометы «Катюши». Кроме того, подошла свежая танковая бригада, которая должна влиться в мой корпус.

– Подполковник Ведерников, – представился мне комбриг.

– Ну что ж, пойдем, поглядим, на твоих орлов, – сказал я.

Мы вместе прошли вдоль выстроившихся возле своих машин экипажей. Нет, это были еще не орлы, а орлята. Все молодые, недавно после училищ и курсов, в общем, еще не бывавшие в бою ребята.

– Вы докладывали, что в бригаде 54 танка, а я насчитал 53, – строго спросил я.

Комбриг замялся, но все же ответил, на станции, при разгрузке, ЧП вышло. Танк, съезжая с платформы, свалился, погнул ствол. Сейчас машина в ремонте.

– И вы так спокойно об этом говорите! Почему не доложили сразу?

Полковник молчал. Я видел, как играют его желваки, он едва сдерживал себя, чтобы не сорваться. Ну да, какой-то мальчишка, который умудрился стать генералом, командиром корпуса, отчитывает его перед всеми. Сердился я не за то, что произошло – всякое бывает, а потому, что происшедшее попытались скрыть. Перед боями потеря одной