С год он прожил в стране Эранвеж, позже известной как Иран, бок о бок с суровыми богобоязненными огнепоклонниками, коих в свое время пытался наставить на истинный путь мудрец и маг Заратуштра, но не преуспел в том, угодив всего лишь в сонм местных святых и породив многочисленные бессмысленные обряды. (Так, верно, обезьяны вскрывали бы кокосы при помощи оброненного проезжим исследователем микроскопа.) Оберегание огня от скверны (прежде всего от соприкосновения с мертвечиной, что считалось смертным грехом), четкое разделение мира на добро и зло, и иные глупости приводили Идущего Вспять в недоумение и досаду. Но ярость в нем зажглась по иной причине.

По законам зороастрийцев женщина в период месячных считалась нечистой (что, впрочем, было нормой и среди других народов). Но только огнепоклонники в это время, и без того очень непростое для женщины, принуждали ее жить в жутких, специально для этого выстроенных склепах, где невозможно было не то что выпрямиться в полный рост, но даже лечь, вытянув ноги. Мало того, роды считались самым страшным актом осквернения, в этот период с несчастной нельзя было даже разговаривать, не то что прикасаться к ней, а о родовспоможении невозможно было и помыслить. В течение нескольких дней – в жару ли, в холод, – в крайне ветхой изношенной одежде (осквернять новую было нельзя), терпели страшные муки зороастрийские женщины, ожидая окончания либо месячных, либо родов и послеродового периода – причем вместе с новорожденными, без всякой помощи извне и даже слов поддержки.

Идущий Вспять, ничуть не боясь возникшей угрозы быть побитым камнями, но опасаясь самому в гневе придушить богочестивых вандалов, предпочел уйти от греха в иные земли.

По пути он представлял себе, как, взявши за бороды местных мужчин, вытрясает из них их убогое величие и убеждения в своем превосходстве на том лишь основании, что они имеют пенис вместо вагины, а из них сыплется – за неимением лучшего – лишь перхоть и насекомые и тут его гнев сменялся ужасом. Он вдруг понял, что этим только обратил бы против себя их несчастных жен, наверняка не пожалевших жизней, чтобы вырвать своих драгоценных угнетателей из рук чужака.

Что он мог им дать? Свободу? От чего – от собственного идиотизма? Дай урожденному рабу свободу, и он умрет от ужаса, ибо не наделен умением выбирать. Он всю жизнь был лишен этого права, за него всегда все решали и лишь говорили, что делать. Знает ли раб, что ему нужно, кроме миски с едой и места для ночлега? Умеет ли он, кроме умения слушать других, слушать себя, но делать это настолько тонко, чтобы не превратиться из раба в быдло, могущее получать лишь то, что захотелось его телу? Дай рабу власть, и он в лучшем случае сделает рабами всех остальных, а в худшем попробует всех осчастливить.

Кто же научит их быть свободными? – мучительно думал Идущий Вспять, уходя все дальше от дикого племени. Где тот пример, что обратит на себя их упертые в землю взоры? Как объяснить им, что в этом мире все они наделены одинаковым правом – правом на выбор. И свобода начинается именно с этого – с умения выбрать единственно правильный путь. А когда уже идешь по этому пути, с которого нельзя свернуть, познаешь другую, страшную истину – что в этом мире свободы НЕТ. И в действительности она начинается где-то за его закостенелыми пределами. И только в этот момент человек становится поистине свободным – свободным от невежества.

Но как, как им это объяснить?! И нужно ли это делать?..

Он не знал.

Индия была средоточием негромкой мудрости, где он задержался дольше обычного, чуть-чуть не застав в живых благословенного учителя, когда-то носившего царственное имя сына правителя народа сакья, Сиддхартхи Гаутамы. Рассудив, что этой встрече не суждено было случиться, Идущий Вспять не стал огорчаться тому, что ему не довелось сесть у ног Учителя, внимая мудрым словам.

Он примыкал к первым буддийским общинам, впитывая мудрость людей, обрекших себя на добровольное нищенство в пользу духовного богатства, и долгое время провел в размышлениях и медитации. Повторяя путь Благословенного, Идущий Вспять многие месяцы провел среди йогов всех направлений, существовавших к тому времени. Он испытывал свое тело на выносливость и развлекался обычным среди йогов-мистиков фокусом с левитацией, который меньше всего мог быть назван фокусом.

Там же, в Индии, в Варанаси – городе, возле которого Будда провел свою первую проповедь, и куда приходили теперь первые буддисты, дабы не только поклониться святым местам, но и умереть, – Идущий Вспять впервые увидел, как от оставленного душой тела отделилось искрящееся облачко. Сначала он решил, что это ему только привиделось, но из-за большого скопления умирающих смог убедиться, что это не так: от каждого холодеющего тела отделялось подобное облачко и рассыпалось в вышине. Потом Идущий Вспять смог наблюдать обратный процесс.

Это случилось, когда он однажды вечером стал случайным свидетелем того, как молодая пара предавалась обоюдным ласкам, предшествовавшим тому, отчего впоследствии рождаются дети. Ласки в конце концов уступили место соитию, и тогда уже своими вздохами и влажными ритмичными звуками молодые люди вконец прогнали сон Идущего Вспять и он, недовольный, ушел прочь. Спустя несколько дней он встретил девушку, которая в тот раз была со своим возлюбленным, и тут же стал свидетелем невероятного события: на нее опустилось невесть откуда взявшееся облачко – почти такое же, что отделялось от умирающих людей, только тусклее. Идущий Вспять встрепенулся: он понял, что стал свидетелем таинства прихода в этот мир нового человека.

Потом он научился находить новые воплощения умерших людей, используя для этого своего энергетического двойника, образуемого во сне. Это новое умение полностью поглотило его, пока однажды возле Ганги, он не встретил старую женщину. По внешнему виду Идущий Вспять был одной с ней касты, поэтому, увидев его, женщина обратилась к нему с вопросом.

– Я не могла встретить вас где-нибудь раньше? – спросила женщина, вглядываясь в его лицо и мучительно напрягая свою память. Он тоже попробовал что-нибудь вспомнить, но тут же в ужасе отпрянул назад: это была Элоин, дочь Бройхана Изгнанного, его красавица Элоин. Вернее, то, что когда-то было ею…

– Что с вами, добрый человек? – напряжение в ее лице, изборожденном морщинами, сменилось испугом. – Не вы ли мой сын, которого я потеряла давным-давно?

Она протянула к нему иссохшие руки, но он только отступал все дальше и, наконец, побежал прочь от реки.

Эта женщина была очередным воплощением его далекой и потерянной возлюбленной. Его внутреннее знание не могло уже быть обманутым ни чужим лицом иной расы, ни другими внешними атрибутами человеческого бытия – это была она и Идущий Вспять долго не мог успокоиться и в конце концов покинул Индию, стараясь в движении обрести нарушенное равновесие.

Он перешагнул Гималаи и Тибет, ощутив присутствие в горных толщах некогда грозных великанов, утомленных прежним своим существованием на этой планете и пребывающих в вечном ожидании неведомо чего. Он был слишком занят своими переживаниями, чтобы ближе познакомиться с этим таинственным хранилищем, предваряющим вход в страну избранных, Шамбалу. После, после – шептал он в забытьи и очутился в другой стране, не менее удивительной. Это было Срединное государство, Поднебесная, или, на языке варваров, живущих за ее пределами – Китай.

С тех самых пор, как великан Паньгу, рожденный вместе с Небом и Землей, завоевывая жизненное пространство, отделил одно от другого за неимением прочего своим телом, человек, появившийся позже, был обречен на внутренние противоречия. И, сказать по правде, именно живущим в нем противоречиям он и был обязан своим существованием в этом мире, где земля была ничем иным, как слепком неба (последнее, впрочем, не брался проверить никто, ибо зачем проверять то, что и так не вызывает сомнений?)

Единственным человеком, которому приписывалась вселенская мудрость, был Император, хотя именно отсутствие этого качества он демонстрировал самим фактом своего высокого положения, так как польстившийся на власть умным человеком быть не мог. И об этом знали те немногие истинные мудрецы, не привыкшие быть на виду.