– Вопрос о покаянии. Человек ходит десять лет в храм, посты держит, каждую неделю исповедуется, старается причащаться хотя бы два раза в месяц. Я недавно слушал лекции профессора Осипова, он говорит, что нередко люди ходят в храм каждое воскресенье и при этом остаются прежними. В чем тогда покаяние может быть?
– Если мы сажаем дерево, то ожидаем плодов от него. Конечно, если мы занимаемся чем-либо, то и ожидаем чего-либо от того, чем занимаемся. Бизнесмен, например, занимается бизнесом ради прибыли. Он же не будет заниматься пустыми делами. Любое дело предполагает некий плод. И духовные труды предполагают некий плод. Существует такой мартышкин труд, при котором ты трудишься, но остаешься без плода. Это печальное явление. Алексей Ильич Осипов имеет в виду следующее: человек, совершающий свой жизненный путь вместе с Церковью, церковно живущий или стремящийся церковно жить, должен отмерять свое жизненное движение по каким-то фишкам и вешкам, должен замечать внутри себя изменения, должен преодолевать те или иные страсти, должен открывать в себе новые глубины страстей, которых он прежде не знал. Это довольно трагичный путь: ты больше и больше ввязываешься в некую борьбу и видишь, что враг, оказывается, многоголов. Эти многоголовые гидры и драконы из мифологии на самом деле реальны: одна голова отсекается, а две вырастают; еще одна отсекается, еще две вырастают. Это очень хороший образ для того, чтобы понять, что происходит. Человек вступает в борьбу, он перестает осуждать, например, людей, он оставляет какие-то вредные привычки, перестает интересоваться какими-то вещами, которые раньше его очень веселили, пытается приобрести добродетели, которых нет у него. Например, жестокосердому человеку нужно научиться заниматься делами милосердия. Человеку, который много тратит на себя и ничего на других, нужно научиться себя обжать и подавать милостыню чаще и больше. Точечно. Человеку, например, невнимательному, суетному нужно постараться полюбить богослужение, внимательную молитву. Нужно научиться отдавать долги, не осуждать людей за их грехи, прикусывать язык и очистить свою речь от ненужных слов. Семейную свою жизнь надо настроить на более-менее верный лад, детьми заняться. Человек жил-жил и вдруг понял, что никогда не занимался детьми своими, ни разу не сходил с ними ни в музей, ни в зоопарк, ни книжку не прочел с ними, не поговорил с ними толком, не расспросил: а что у вас там, а как у вас? И вдруг он понимает: «Господи, это же самые близкие люди мне на земле, дети мои, родители мои». Он начинает наверстывать упущенное. Или он понимает, что не знает ничего, начинает читать духовную литературу, Писание Священное изучать, в нем просыпается жажда знаний. А жажда знаний – благородная жажда.
Или он понимает, например, что на Мальдивах был, в Катманду был, возле пирамид египетских был, а в Троице-Сергиевой лавре и у Серафима Саровского в Дивееве ни разу не был. Он начинает ездить туда, где не был. Понимаете, человек открывает для себя новый мир и пытается в этом мире освоиться и догнать то, что упустил, пытается очистить себя от того, в чем замарался. Он начинает жить беспокойной, я бы сказал, жизнью. Потому что не может успокоиться, совесть движет его на труды. Тогда рождаются благие перемены. А бесплодные люди – что ж, их много. Как-то так вот привык человек ходить регулярно куда-то, что-то делать, какие-то телодвижения совершать: записку написал, свечку поставил. На исповеди постоял: «Ну, согрешил делом, словом, помышлением…» И так годами живет-живет-живет, и никакой огонек в нем не разгорается, ночью на молитву он не поднимается. Как постился сикось-накось, так и постится, никакого особенного подвига на себя не берет. Есть опасность такая: как жил, так и живешь. И вера твоя не греет ни тебя (если честно, тебе просто комфортно в ней), ни тех, кто вокруг тебя.
Об этом профессор Осипов, видимо, и говорил. Деятельная вера меняет человека. По-настоящему, если человек меняется, он должен быть похож на того бесноватого, который бился о стены гроба каменного в Гадаринской стране, в котором был легион нечистых духов. «Как имя тебе?» – «Легион имя мне». Христос спросил, они ответили. И когда Христос выгнал этих квартирантов из бедного одержимого, тогда только тот стал умытый, одетый, мыслящий. И попросил разрешения идти за Иисусом Христом. А Иисус Христос говорил ему: нет, останься там, где ты жил, где тебя знают, рассказывай всем, что тебе Господь сотворил. То есть такой изменившийся человек является живой проповедью. «Галь, ты помнишь Ваську из углового дома?» – «Того, что валялся под стенкой в мокрых штанах, пьяный, в блевотине? Как же, помню. Кто ж его не помнит! Замучил жену, замучил детей, мать свою в гроб свел пьянством своим». – «Ты знаешь, он третий год не пьет». – «Как не пьет?!» – «Да не пьет, клянусь! В церковь стал ходить. Ты его не узнаешь. Побритый-помытый, аккуратный, чистый. На работу устроился. С женой своей, которая его бросила, сошелся опять». – «Как это? Может, в секту попал?» – «Да в какую секту! Говорю тебе, в церковь ходит человек, покаялся». – «Да ну, не верю». – «Что не веришь? Иди посмотри! Весь район уже знает». Понимаете? Что-то такое похожее происходит, когда человек вдруг снизу вверх пошел, когда его все знали как пропащего и никудышнего, а он согласился, чтобы Христос его взял на руки и вынес на поверхность, из беды на спасение. Такое покаяние и ожидается. Есть люди, которые находят Господа в тюрьме, покаявшись. Есть наркоманы, бросившие наркотики, слезшие с иглы. Есть блудницы, торговавшие телом, а потом прекратившие это позорное занятие и всю жизнь плачущие о том, что было, и старающиеся вести честный образ жизни. И это есть. Первые будут последними, а последние – первыми. Последние – это те, которые изменились. Очевидно, это имел в виду профессор Алексей Ильич Осипов: меняться надо.
– О почитаемых старцах: например, старце Сампсоне, который не прославлен в лике святых. Святому можно акафист прочитать. А тут как быть? Помощь-то идет, как их нужно благодарить? Панихиду служить?
– Думаю, нужно поступать как верный сын Церкви и до общецерковного или местного прославления (есть же право у Церкви и местно святых прославлять, чтимых в пределах отдельных епархий) ограничиваться панихидами. Это будет смиренно и правильно.
Вот, например, святой Феодосий Черниговский (очень известный архиерей, несомненно, праведной жизни, который был прославлен впоследствии). Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, тот самый, который французов гнал из Москвы и дальше, очень большую любовь имел к этому святому архиерею. У него был друг-священник, протоиерей в Чернигове. Кутузов, отправляясь в военный поход, всегда писал ему письма с передачей денежных средств, с просьбой служить панихиды при гробе владыки Феодосия. Феодосий не был прославлен, но было понятно, что это угодник Божий, что он будет заступником. Впоследствии он был прославлен.
Так же было и с Иоасафом Белгородским. Несколько столетий прошло после его смерти до канонизации. Люди не дерзали петь ему молебные пения, а пели обычные панихиды. Этого было достаточно. И Феодосий, и Иоасаф, и другие святые откликались на народную любовь и совершали милости. Поэтому надо поступать по-церковному, это – незаблудный и незазорный путь, который не даст лукавому комару нос подточить.
– Я хотел бы уточнить по поводу исповеди. Почему у других конфессий ее нет, а у нас она есть?
– В нашей исповеди смешаны несколько важных элементов, которые нужно уяснить. Отчасти в нашей исповеди есть такая монашеская практика откровения помыслов. Потому что большинство вещей, которые мы называем на исповеди, не собственно грехи, а перечисление своих страстных немощей. Например: нет молитвы, нет любви, нет терпения, унываю… Это – некие греховные состояния, более-менее общие для всех людей, причем монашески выраженные. Это – монашески выраженные вещи, которые нужно инкриминировать для мирянской жизни. Это бывает сложно. Есть функция ограждения чаши от чужих. Когда, например, в селе священник знает всех своих прихожан (паства у него состоит из ста пятидесяти человек), он может и не спрашивать их имен перед причастием. Они могут не называть свои имена. Он говорит: «Причащаются Тела и Крови раба Божия Пелагия, раб Божий Иоанн, раба Божия Марфа, раб Божий Петр». Но в городе необходимо ставить сторожа у чаши. Здесь появляется новый компонент. Все-таки нужно понимать, что впервые за всю историю мира население городов превысило население сел. Тенденция будет продолжаться. Большинство людей будет жить в городах. А раз в городах – то будет незнакомая паства, а раз незнакомая паства в храмах, значит, нужно будет ставить возле чаши исповедующего священника, который будет спрашивать: «Вы крещеный или нет? А вы когда последний раз причащались?» В нашей исповеди много функций: откровение помыслов, недопущение чужих, ну и собственно покаяние. Но нужно понимать, что в жизни покаяние, настоящее, глубокое, не бывает каждое воскресенье. Бывает покаяние при вступлении в Церковь. Могучее, как бы переворачивающее человека в мясорубке. Ты был куском телятины – вышел фаршем. Ты покаялся. Были слезы, были крики, была мука, были бессонные ночи… Не бывает так, чтобы каждое воскресенье ты так каялся. Потом у тебя будет охлаждение, падения, согрешения, возвращение и – опять мясорубка. Так будет раз, два, три, четыре раза в год. Нынешняя наша практика совмещает в себе много наслоившихся практик церковной жизни разных эпох. В каждом приходе священник имеет некий ресурс движения, что-то он может усилить, что-то уменьшить. Здесь все зависит от пастырей. Как это все пришло к нам? Когда мы стали христианами, Запад и Восток уже тысячу лет прожили в христианстве. Византия и Рим. Многие устали быть христианами, многие привыкли к христианству, многие перестали чувствовать уникальность христианства, многие состарились в христианской благодати. Подходил ислам, уже на пороге стоял, готовый отнять первенство у государственной религии. Мы получили христианство из дряхлеющих рук великой Византии. Получили его с грузом накопленных взлетов и падений. Нам нужно иметь особый талант, чтобы разобраться, что они нам дали, где великое, а где ненужное, где принципиальное, а где второстепенное. Это – большой труд. Наша церковная, историческая мысль должна напрягаться постоянно, чтобы решать нашу жизнь не с точки зрения того, что мы получили в наследство, а с точки зрения того, что нам полезно. Потому что русские усвоили себе весь груз Византии и понесли его, а все нужно нести или не все – попробуй разберись. Мы только крестились, как нам положили на плечи огромную тяжесть. А вот теперь мы сами умные, нам уже больше тысячи лет. У нас уже есть богословская школа, просвещенные пастыри, умные миряне, разные формы обучения. И мы должны смотреть, что нам нужно, что не нужно, что тяжело, а что легко, что приятно, а что неприятно, что дает плоды, а что плодов не дает. Это – соборный труд нашей Церкви.
