Родилась Ирина Николаевна в Женеве, где учились, а заодно занимались революционной деятельностью ее родители, Николай Иванович Блинов и Елизавета Максимовна Калиновская. Понятно, что в советские времена место рождения изрядно портило анкету Ирины Николаевны, хотя уже в четырехмесячном возрасте она переехала с родителями в Житомир. Отец ее, Николай Блинов, русский дворянин, организовавший в Житомире дружину по защите евреев, был убит во время одного из погромов 17 апреля 1905 года, ему было двадцать шесть лет. Несколько лет назад в университете израильского города Ариэль в его память была установлена стела. Фамилию Медведева Ирина Николаевна получила в первом браке с Михаилом Медведевым. Брак этот не был продолжительным, но фамилию она сохранила до конца жизни.
Ирина Николаевна – автор многих статей о творчестве русских писателей XIX века: Гнедича, Грибоедова, Островского, Сухово-Кобылина. Она занималась и подготовкой к печати их текстов, и составлением комментариев к ним. Гнедичу принадлежит тут особое место: кандидатская диссертация Томашевской называется «Гнедич в общественной и литературной борьбе первой четверти XIX века», ею полностью подготовлены тома Гнедича для Малой и Большой серий «Библиотеки поэта». К той же эпохе относится и творчество знаменитой русской актрисы Екатерины Семёновой, книгу о которой Ирина Николаевна выпустила в 1964 году.
Крым и Пушкин тем не менее не уходили из жизни Ирины Николаевны, свидетельством чему служит работа «За Пушкиным по Крыму». Известно, что в Крыму Пушкин прожил недолго: 13 августа 1820 года ему со стороны Таманского полуострова открылись «брега Тавриды», 14 или 15 сентября поэт выехал из Симферополя. Почти три недели из этого срока Пушкин провел в Гурзуфе, который он позднее назовет «колыбелью Онегина». Несмотря на кратковременность, пребывание его в Крыму породило немало легенд, охотно пересказываемых экскурсоводами. Ярким примером тут служит так называемый пушкинский грот на территории детского лагеря Артек – весьма живописный грот в выступающей в море скале, о посещении которого Пушкиным нет тем не менее никаких данных. Совсем небольшая по объему работа Ирины Николаевны и Николая Борисовича Томашевских представляет собой скрупулезное, шаг за шагом, исследование путешествия поэта по Крымскому полуострову. Авторы стремились отделить легенды от того, что было, или с большой долей вероятности могло быть, на самом деле, показать Крым таким, каким увидел его Пушкин, взглянуть на него пушкинскими глазами. Идея возникла еще в 1960-е, и тогда же они предприняли совместную поездку по маршруту поэта. Работа много раз откладывалась в долгий ящик, мешали текущие дела, другие замыслы, издательские обязательства, и, к сожалению, ни один из авторов не увидел ее опубликованной (она была издана небольшим тиражом лишь к 200-летию со дня рождения Пушкина). Николай Борисович завершил ее уже после смерти матери, а Ирину Николаевну в последние годы поглотил замысел, заставивший ее отложить прежние планы и с головой уйти в его осуществление.
Этот новый замысел – проблема авторства «Тихого Дона» – во многом связан со знакомством с А.И. Солженицыным, состоявшимся в 1967 году. Двумя годами позже он гостил у Ирины Николаевны в Гурзуфе, и именно тогда идея подобного исследования обрела четкие очертания. После достаточно длительного этапа сбора материалов, которыми ее снабжали помощники Солженицына, в частности Е.Ц. Чуковская, и их анализа Ирина Николаевна в 1971 году приступила непосредственно к исследованию. Подобно Борису Викторовичу она умерла в Гурзуфе в разгар работы – 26 октября 1973 года. Ее труд – «Стремя “Тихого Дона”» – был опубликован в 1974 году в Париже стараниями Солженицына. Имя автора по очевидным для того времени причинам было скрыто под псевдонимом «Литературовед Д.». Позднее Солженицын объяснит его: Д – это и Дон, и Дама (так посвященные в замысел называли Ирину Николаевну для конспирации).
В Крыму Томашевские – Борис Викторович с Ириной Николаевной и детьми Зоей и Колей – стали регулярно бывать с начала 1930-х. Сначала они проводили летние месяцы в Коктебеле, в Доме творчества писателей, где постоянное их общество составляли Андрей Белый и его жена Клавдия Николаевна Бугаева, или в Туаке (позднее деревня Рыбачье близ Алушты). Именно в Коктебеле, Зоя с Колей получили свои прозвища. В стенгазете Дома творчества была помещена их фотография с подписью «Аписинские дети Зюка и Кука»: в то время Абиссиния (Эфиопия) была у всех на слуху в связи с происходившими там военными действиями, и загоревшие дочерна дети со сверкающими на фоне загара белками глаз как нельзя более подходили на роль юных эфиопов. Позднее, в конце 30-х, Томашевские приобрели домик в татарской деревне Коккоз[2] (ныне село Соколиное Бахчисарайского района). Это была, собственно, маленькая сакля, с земляным полом, две комнаты, веранда и небольшой садик. С соседями-татарами, доброжелательными, спокойными, Томашевских связывали дружеские, очень теплые отношения. Внешне крымские татары, особенно горные, не очень соответствовали расхожему представлению о «татарском типе», они были скорее европеоидными, часто голубоглазыми. Помимо необыкновенной красоты окрестностей и горного воздуха удаленные от курортных мест Коккозы пленяли покоем и тишиной, давая возможности для спокойной и плодотворной работы. Там Ирина Николаевна писала свою «Русскую Тавриду».
Излюбленным же досугом Ирины Николаевны и Бориса Викторовича были пешеходные прогулки. Они не только любили Крым, но и великолепно знали его, горные – и не только горные – тропы полуострова были ими исхожены вдоль и поперек. Вспоминается, что, до конца жизни, говоря о Крыме, Ирина Николаевна употребляла старые татарские и греческие топонимы (после Великой Отечественной войны и варварской депортации татар и других народностей Крыма они, за редкими исключениями, были заменены на новые).
Нередко в этих длительных прогулках участвовали Зюка и Кука, уныло волочившиеся в хвосте. Им это представлялось сущим наказанием: вместо игр, купанья в море, катанья на лодке тащиться в горы… Зюка (Зоя Борисовна Томашевская) рассказывала, что родители нередко сравнивали их с лошадьми, которые из дому плетутся еле-еле, но на обратном пути резво бегут в конюшню.
Кстати, именно домик в Коккозах помог семье пережить страшные месяцы ленинградской блокады: продукты, собранные для поездки в Крым (дефицит, не станем забывать, был спутником советской власти от первого до последнего дня ее существования), оказались существенной прибавкой к голодному блокадному пайку.
Когда началась Великая Отечественная война, ещё никто не понимал, как долго она продлится. Несмотря на приобретенные заранее билеты в Крым – на 24 июня 1941 года, в последний момент решено было оставаться в Ленинграде. Продукты, приготовленные для летнего отдыха, Ирина Николаевна обычно отправляла в Коккозы на собственное имя по почте, чтобы не везти их с собой на поезде, ведь тяжелых чемоданов и так было предостаточно. Но в июне 1941-го отправлять из Ленинграда посылки с продуктами уже было нельзя, и это обстоятельство помогло нашим родным выжить. Вот как это описывает в своих воспоминаниях Зоя Борисовна:
У нас был друг, двоюродный брат Блока – Георгий Петрович Блок, ученый, филолог. Петербуржец, он был выслан за 101-й километр и жил в Малой Вишере, преподавал в сельской школе. Но по субботам он приезжал поработать у папы в кабинете. Оставался ночевать, а в воскресенье незаметно возвращался к себе в Вишеру. Это было в воскресенье, 22 июня 1941 года. Рано утром Блок собрался уезжать, и мама попросила его взять с собой наши продукты, чтобы из Малой Вишеры послать их в Крым. Там было 10 килограммов сахара колотого, 2 кило какао и целый бидон масла, потому что в крымских татарских деревнях масла не было. И мама всегда возила большой 2-х или 3-х литровый бидон масла, которое сама предварительно перетапливала. А когда он узнал, что началась война, то спустя какое-то время пришел к нам пешком: пассажирские поезда из Малой Вишеры в Ленинград уже не ходили Они с женой были пожилые люди, но он считал, что должен вернуть эти продукты. И честность заставила его тащить это всё пешком. Таким образом, у нас оказался этот запас. Его на малюсенькие порции, а мама была человеком такой воли, такой дисциплины внутренней, что она не разрешала нам съесть ни крошки больше того, что она отмерила на каждый день. Вообще, этих запасов было не так уж и много, но всё-таки доставалось по пол-ложечки масла. Хлеб мы не ели, а варили из него «кашу», потому что объем получался больше. Хлеб накрошить, горячей водой залить и есть как кашу. А если еще туда хоть пол-ложечки топленого масла положить, посолить, то совсем хорошо.
