- Полно врать, Пузич! Полно! Что язык понапрасну треплешь! - возразил Семен, начинавший выходить из терпенья.

- Може, вы сами язык понапрасну треплете, Семен Яковлич. Здесь идет разговор с господином, а не с мужиком: значит, понимаем, с кем и пред кем говорим, - возразил Пузич.

- Сто рублей, больше не дам: согласен - хорошо, а нет - так можешь убираться, - сказал я и нарочно стал заниматься своим делом.

Пузич не уходил.

- Позвольте, ваше привосходительство, - начал он, прикладывая руку к сердцу, - так как таперича я оченно желаю, чтоб знакомство промеж нас было; значит, полтораста серебром вы извольте положить, и то в убыток - верьте богу.

- Больше ста не дам, убирайся! - решил я.

- Ваше высокородие, позвольте! - продолжал Пузич, еще крепче прижимая руку к сердцу, - кому таперича свое тело не мило, а лопни, значит, мои глаза, ваше привосходительство, ежели кто хоть копейку против меня уваженья сделает.

- Ломается еще туда же, дура-голова! - проговорил Семен.

- Ломаться мы не ломаемся, Семен Яковлич, уж это вы сделайте такое ваше одолжение, а, значит, дело, выходит, неподходящее.

- Неподходящее? - повторил Семен сердито. - Мало тебе, жиду, ста рублев! Двадцать пять серебром и то лишних передано.

Пузич как будто бы не слыхал этого замечания и обратился ко мне:

- Накиньте, ваше высокопривосходительство, хоть четвертную еще; ей-богу, безобидно будет.

Я молчал.

- Это что говорить, - продолжал Пузич, - сработать можно всяко; только я худого слова, значит, заслужить не хочу, а желаю так, чтоб меня и напередки знали... Може, ваше привосходительство, изволите знать по Буйскому уезду генерала Семенова: господин, осмелюсь так, по своей глупости, сказать, строжающий, в настоящем виде, значит... когда у него эта стройка дома была, пятеро подрядчиков, с позволенья доложить вашему привосходительству, бегом сбежали от него; и таперича, когда он стал требовать меня: "Что ж, думаю, буди воля царя небесного! А я готов завсегда служить господам", ваше привосходительство. И как перед богом, так и перед вами потаить не могу, первые две недели все мои ребра палкой пересчитаны были; раз пять, может статься, кровянил меня; но я, по своему чувствию, ваше привосходительство, не то что брал в обиду, а еще в удовольствие - значит, нас, дураков, уму-разуму учат; когда таперича мужик над тобой куражится и ломается, а от барина всегда снести могу.

"Экая подлая натуришка!" - подумал я и молчал.

- Таперича при разделке, когда дело это было, - продолжал опять Пузич, - генерал сейчас сделал мне отличнейшее угощенье и выкинул пятьдесят рублев серебром лишних. "На, говорит, тебе, Пузич, за то, что нраву моему, значит, угодил". И эти деньги мне, ваше высокопривосходительство, дороже капитала миллионного: значит, могу служить господам.

Я все молчал. Выждав немного, Пузич снова заговорил:

- А насчет вашей работы, я так полагаю, что мое особенное старание быть должно. Таперича, когда моя работа у вас пойдет, вы извольте лечь на ваш диванчик и почивать - больше того ничего сказать не могу.

Я взглянул на Семена: в лице его изображались досада и презрение.

- Не дам больше ста, - сказал я решительно.

Пузич перенял свою шляпу из одной руки в другую.

- Этой цены, ваше высокородие, никому взять несообразно, - проговорил он и потом, постояв довольно долго, присовокупил, вздохнув: - Прощенья, значит, просим, - и стал молиться, и молился опять долго. - Только то выходит, что за пятнадцать верст сапоги понапрасну топтал, - пробурчал он.

- Эка, паря, что ты сапоги потоптал, так и дать тебе тысячу! - возразил Семен.

Пузич, ничего на это не возразив, повторил еще раз:

- Прощенья просим, ваше высокородие, - и пошел; Семен за ним; но я видел, что Пузич не уйдет и воротится, потому что шел он очень медленно по красному двору и все что-то толковал Семену. Через несколько минут они действительно опять воротились.

- Сто берет, - сказал Семен.

- Хоша три рублика серебром, ваше высокородие, набавьте: по крайности я на артель ведро вина куплю, - присовокупил Пузич с подло просительным выражением в лице.

- На артель, братец, я сам куплю ведро вина, а тебе копейки не прибавлю, - возразил я.

Пузич грустно покачал головой.

- Как нынче и на свете стало жить - не знаем, - начал он, - господа, выходит, пошли скупые, работы дешевые... Задаточку уж, ваше высокородие, извольте мне пожаловать, - прибавил он еще более просящим голосом.

- Сколько ж тебе?

- Двадцать пять рубликов серебром, - отвечал Пузич совершенно уж неестественным тоном.

Видимо, что он принадлежал к разряду тех людей, которые о деньгах покойно и без нервного раздражения не могут даже говорить. Я подал ему двадцать пять рублей; Семену это не понравилось.

- Что в задаток-то хватаешь? Не убежим от твоих денег! - сказал он Пузичу.

- Ах, Семен Яковлич, бог с тобой! Выходит, словно ты наших делов не знаешь, - проговорил тот, засовывая дрожащею рукою бумажку в кожаную кису, висевшую у него на шее.

- Ты сам, паря, свои дела лучше нашего знаешь, - отвечал Семен. Теперь вот ты у нас работу берешь, а я тебе при барине говорю, чтоб опосля чего не вышло: ты там как знаешь, а чтоб на нашей работе Петруха был беспременно.

Пузич насмешливо улыбнулся.

- Петруха? - повторил он с усмешкою и обратился ко мне. - Когда я, ваше привосходительство, сам на работе, что же значит Петруха? Какое он звание может иметь, когда сам подрядчик тут, извините вы меня, Семен Яковлич, отнесся он к Семену.

- Из наших ведь, брат, мужицких извинений не шубу шить, это что! возразил в свою очередь Семен. - Не на одной нашей работе, а и на всякой Петруху от тебя требуют - знаем тоже.

Пузич еще насмешливее покачал головою.

- Ежели теперича, чтоб барину сделать удовольствие, Семен Яковлич, мы о Петрухе не постоим, за Петруху нам стоять много нечего: артель моя большая.

- Артель твою, Пузич, и мы тоже знаем; я опять при барине говорю: окроме Петрухи, другой прочий може у тебя только с нынешнего Николы топор в руки взял, так уж с того спросить много нечего.

- А Петруха-то кто ж такой? - спросил я Семена.

- Уставщик; по всей артели парень надежный, - отвечал он.

- Кто про это говорит! Мастер отличнейший, в лучшем виде значит. Ежели теперича, ваше привосходительство, с позволения так сказать, по нашим делам он человек, значит, больной, а мы держим его без пролежек; ваше привосходительство, жалование, значит, кладем ему сполна, - проговорил Пузич, но таким голосом, по тону которого ясно было видно, что похвала Петрухе была ему нож острый, и он ее поддерживал только по своим торговым расчетам.

При прощанье Пузич стал просить у меня полтинничка в придачу ему на чай. В полтиннике мне уж совестно было отказать - я ему дал, но Семен и против этого протестовал:

- Ну, паря, славная ты выжима! - проговорил он Пузичу, на что тот отвечал только вздохом.

III

Сделать ригу я задумал не столько по необходимости, сколько для развлечения. Помещики, обреченные на постоянную жизнь в деревне, очень хорошо знают, что стройка в деревне - благодать, самое живое развлечение; точно должность получил, приличную своим способностям: каждое утро сходишь посмотреть, потолкуешь; после обеда опять идешь посмотреть; вечером тоже.

Все это делал, конечно, и я.

Пузич пришел ко мне работать сам четвёрт: с молодым парнем, Матюшкой, толсторожим и глуповатым на лицо, с Сергеичем, стариком очень благообразным, который обратил особенно мое внимание на себя тем, что рубил какими-то маленькими и очень красивыми щепочками и говорил самым мягким тенором, и все всклад. Уставщик Петруха был мужик высокого роста, сухой, с строгим выражением в глазах и с ироническим складом в губах. Он говорил мало, но резко и насмешливо. Сам Пузич оказался на работе совершенная дрянь: он суетился, кричал, бранил, впрочем, одного только Матюшку, который принимал его брань с простодушной и глупой улыбкой.