В этой связи оказаться забытым – не самая страшная участь. Гораздо хуже остаться в истории в извращенном и неприглядном виде. «Человеческим созданиям не дано, к счастью для них (в противном случае жизнь была бы невыносима), предвидеть или предсказать в долгосрочной перспективе развитие событий. В один период кажется, что кто-то прав, в другой – что он ошибается. Затем вновь, по прошествии времени, все предстает в ином свете. Все приобретает новые пропорции. Меняются ценности. История с ее мерцающей лампой, спотыкаясь и запинаясь, освещает следы прошлого. Она пытается воссоздать былые сцены, вернуть прошедшие отголоски, разжечь потухшие страсти вчерашних дней»98.
Черчилль произнес эти слова в ноябре 1940 года в память о скончавшемся после мучительной и безуспешной борьбы с онкологическим заболеванием Невилле Чемберлене. Говоря о своем предшественнике, Черчилль говорил и о себе, о том крутом повороте, который произошел в его карьере, когда из не самого популярного заднескамеечника периода 1930-х годов он превратился в лидера нации начала 1940-х. После окончания Второй мировой войны образ экс-премьера вновь мог подвергнуться изменениям, причем не в лучшую сторону.
Немногие из тех, кто работал с Черчиллем, обладали такими же выдающимися литературными способностями, как автор «Мальборо», но это не уменьшало количество желающих взяться за перо и изложить свое видение великих событий недавнего прошлого. В конце мая 1945 года опубликовать мемуары изъявил желание бессменный телохранитель нашего героя инспектор Скотленд-Ярда Вальтер Генри Томпсон (1890–1978). Не желая причинять вреда патрону, Томпсон решил предварительно согласовать публикацию с Черчиллем и передал ему рукопись. Тот в свою очередь привлек для анализа текста главного личного секретаря, Джона Миллера Мартина (1904–1991). Секретарь внимательно прочитал творение Томпсона и, подобрав все выдержки с упоминанием премьер-министра, передал их Черчиллю. Просмотрев фрагменты, политик не нашел в них «ничего вредного». Однако это был как раз тот случай, когда мнение окружения было важнее личной точки зрения известной персоны. Мартин был против публикации, по крайней мере летом 1945 года. Он заручился поддержкой комиссара полиции, секретаря кабинета министров, а также привлек на свою сторону Клементину. Черчилль отступил“. Но и Томпсон своей идеи не оставит, опубликовав мемуары «Я был тенью Черчилля» в 1951 году, а спустя еще два года выпустив второю книгу: «Шестьдесят минут с Уинстоном Черчиллем».
Не все были настолько лояльны к политику, чтобы согласовывать с ним свои реминисценции. Не на всех распространялось и влияние секретариата кабмина, чтобы вовремя блокировать опасные откровения. Появление мемуаров и очерков не заставило долго ждать, и первыми в этом вопросе отметились американцы. В декабре 1945 года в Saturday Evening Post началась публикация фрагментов мемуаров адъютанта Эйзенхауэра Гарри Сесила Батчера (1901–1985) «Мои три года с Эйзенхауэром».
Только недавно Батчер, присутствовавший на упомянутом выше обеде с американским командованием, обсуждал с Черчиллем, в каком виде следует представлять свои воспоминания, и вот теперь, спустя полгода после завершения войны, он знакомил публику с событиями, свидетелем которых ему посчастливилось быть. В основном речь шла о беседах Эйзенхауэра с другими высокопоставленными лицами, в том числе и с британским премьером. Лично Батчер принимал участие далеко не во всех из них. Кроме того, о многих явлениях и эпизодах ввиду своего относительно невысокого положения он имел довольно ограниченное представление, видя, как правило, внешние проявления глубоко скрытых процессов и решений. Тем не менее имевшая место ограниченность не помешала ему оставить нелицеприятные комментарии, касающиеся как большой политики – например, разногласий в англо-американском стане относительно высадки на севере или юге Франции, так и личных подробностей. Например, о манере Черчилля работать до раннего утра.
Батчер утверждал, что вести дневник его попросил сам Эйзенхауэр. Однако когда откровения увидели свет, генерал отказался подтвердить слова бывшего помощника. Вместо этого он заверил британского союзника, что «публикация всей этой чепухи удивила меня не меньше, чем остальных». Сам Черчилль, находясь в январе 1946 года в США, старался сохранять спокойствие. «Я полагаю, что вы подверглись дурному обращению со стороны ближайшего окружения, – заявил он Эйзенхауэру. – Все эти публикации находятся ниже того уровня, на который стоит обращать внимание. Великие события, как и великие люди, всегда становятся мелкими, проходя через скромные умишки»100.
Несмотря на внешнее безразличие, в глубине души Черчилль переживал. Публикация мемуаров Батчера в газете продолжалась десять недель. В книжном формате воспоминания вышли в апреле 1946 года, вызвав бурную реакцию у американских журналистов. Одни смаковали детали, как, например, корреспонденты Chicago Tribune, которые, описывая вопросы стратегии союзников, не преминули привести слова Айка о том, что «существуют только две профессии в мире, где любители способны превзойти профессионалов: одна из них – проституция, другая – военная стратегия». Другие, наоборот, заняли более выдержанную позицию. К их числу можно отнести бывшего военного корреспондента в Лондоне Квентина Джеймса Рейнольдса (1902–1965). Он отметил, что в своих мемуарах Батчер не выступает противником британского премьера, он просто «воспринимает Черчилля таким, каким он был, а не таким, каким его привыкла видеть общественность»101.
В целом, дневники Батчера были не слишком опасны для британского политика. Но так было далеко не со всеми книгами. В том же апреле 1946 года на прилавках появилось новое сочинение под интригующим названием «Совершенно секретно». Автор книги – бывший редактор, а во время войны – офицер штаба Ральф Макаллистер Ингерсолл (1900–1985).
Ингерсолл утверждал, что в ходе разработки стратегических планов британцы, и в первую очередь Черчилль, постоянно стремились реализовать свои империалистические амбиции. Однако, несмотря на все их усилия, американскому командованию удалось отстоять свою точку зрения. Отдельной критике подверглась средиземноморская стратегия Черчилля, которая лишний раз доказывала, что в то время как американцы стремились к быстрой победе, британцы думали лишь об использовании имеющихся у них ресурсов для достижения собственных целей. Черчилль нашел книгу «оскорбительной и пренебрежительной как для Британии, так и для моего личного руководства в военное время»102.
Третьим ударом по репутации экс-премьера стали воспоминания сына американского президента Элиота Рузвельта (1910–1990) «Его глазами», вышедшие в октябре 1946 года. Автор придерживался аналогичных с Ингерсоллом взглядов. Только на этот раз в качестве аргументов приводились высказывания Франклина Делано Рузвельта (1882–1945), называвшего Черчилля «настоящим старым тори, представителем старой школы», управляющим империей «методами XVIII века». Одновременно экс-премьера обвиняли в «неустанной борьбе против вторжения в Европу через Ла-Манш» в 1942 и 1943 годах, а также в попытке «переместить центр тяжести наступления таким образом, чтобы защитить интересы Британской империи на Балканах и в Центральной Европе»103.
Черчилль отреагировал на удивление спокойно.
– Элиот Рузвельт написал глупую книгу, – сказал он своему врачу во время занятий живописью. – Он напал на меня.
Сделав несколько мазков кистью, Черчилль добавил:
– Меня не волнует, что он говорит. Элиот не из тех, кто стоит со мной на одном уровне.
По воспоминаниям собеседника, взгляд политика был прикован к холсту, а его голос звучал отрешенно. Возникало «такое ощущение, что он больше думает о полотне, чем об Элиоте Рузвельте»104. В другой раз Черчилль назовет произведение Элиота «взглядом дворецкого»105. В собственной книге, касаясь тех эпизодов, в которых Элиот принимал участие (например, в Тегеранской конференции), Черчилль заметит, что сын президента «дал весьма пристрастный и крайне неверный отчет о том, что слышал»106.
