Она попробовала открыть засыпанные песком глаза, но слезы и боль застили свет. Только на миг ей открылось нечто вроде тоннеля или трубы, в бесконечной глубине которой сиял то ли клочок неба, то ли гигантский голубой глаз...
Мария рванулась, чтобы высвободиться, но тот, кто нес ее, даже не заметил этого. Его жадные поцелуи терзали ее почти бесчувственное тело. Мария изо всех сил отталкивала насильника и... не находила его, будто боролась с призраком.
"Кто он? Куда он меня тащит? Что ему нужно?"
По-прежнему не хватало воздуха. Черная мгла удушья гасила последние искры разума.
"Он задушит меня..." - мелькнуло в сознании.
Марии показалось, что его дикий напор и грубая, какая-то нечеловеческая страсть взорвут ее изнутри, сожгут.
Она вскрикнула и потеряла сознание.
Раньше мир состоял из движения.
И оно непрерывно совершалось, вовлекая в свой круговорот воздух и воду, камни и песок, закипая в листьях зеленым хлорофиллом, а в жилах - горячей кровью.
Он знал: останови это движение - и мир погибнет. Он хотел, чтобы движение продолжалось вечно, потому что сам был движением.
Еще мир состоял из красоты.
Она была похожа на целесообразность, но не более того. Потому что целесообразность понятна, а красота - необъяснима. Как объяснить, почему вчерашний закат был унылым, а сегодняшний - прекрасен? И в чем заключается прелесть маленькой изумрудной ящерицы, которая взобралась на камень и тревожно оглядывается по сторонам?
В детстве он считал, что мир еще состоит из музыки, но позже узнал: в природе живут одни лишь звуки. Находить им гармонию умеют только птицы и люди.
Теперь же все разом переменилось.
Повсюду - внутри, снаружи - был огонь. Он клокотал, рвался протуберанцами, возносился к небу, увлекая за собой и плоть.
Как же он раньше не догадался, что все сущее рождено в огне, пронизано им и только в этом состоянии имеет смысл и предназначение?
Как зовут тебя, птица?
Где взяла ты крошечный серебряный колокольчик, который звенит, переливается в твоем горлышке? Кто ты - жаворонок, коноплянка, колибри? Но главное, почему твои трели, твое незамысловатое пение так радует сердце?
Мария открыла глаза.
Взгляд уперся в белый потолок, затем переместился влево. Капельница, шкафчик с лекарствами, синяя лампа для стерилизации воздуха... Значит, она в больнице.
А, где же птица? Где она так заливается?
Мария повертела тяжелой головой, улыбнулась.
Ну, конечно же. В палате ничего такого нет, окно тоже закрыто. Жаворонок ликует в ней. Он залетел ей в душу и, думая, что это небо, забирается ввысь, в поднебесье, в зенит и стряхивает с крыльев капельки звуков.
"Что за чушь? - удивилась Мария. - Я никогда не была сентиментальной... И почему - больница? Что со мной?"
Она позвонила и несколько минут бессмысленно смотрела в потолок. Ощущение было такое, словно с ней произошло нечто очень хорошее, необыкновенное - жаль, забыла, что именно. Это чувство внутренней гармонии (потому и пела в душе птица!) совершенно не вязалось с больничными стенами, а загадок Мария не любила.
Вошел врач.
Он был молод, однако лицо его выдавало раннюю пресыщенность жизнью. Из тех, кто заученно рекомендует не пить, не курить, заниматься спортом, а сами в охотку пьют, курят и валяются в постели после обильной еды. Хомячок...
- Вы пришли в себя?! - то ли спросил, то ли подтвердил врач. Прекрасно. Через несколько дней я поставлю вас на ноги.
- Что со мной? - прошептала Мария и не узнала свой голос: хриплый, прерывающийся, будто обожгла чем-то трахею.
- Ничего особенного. Легкий шок, легкие ушибы. Вам повезло: ни одного перелома.
Мария напрягла память, пытаясь увидеть прошлое, вспомнить, что же с нею приключилось. Море, свирепое солнце, болтовня Маленького Рафаэля... Шум отъезжающей машины, полудрема... Что дальше? Все уходит, проваливается в красный полумрак...
- Вы рождены в рубашке, - заметил врач, быстро и ловко осматривая синяки на плече и груди, сбитый локоть.
Мария глянула на Хомячка с легким презрением, вздохнула. Как он похож на ее Рафаэля! Неужели весь мир состоит из болтунов!
- И все-таки... Что со мной произошло? Я хотела бы знать подробности.
Сказала и вдруг с ужасом все вспомнила.
"На меня кто-то напал! Огромный и сильный, потому что я кричала и отбивалась, а он даже не замечал этого... Он нес меня на руках... Помню руки, огромные ладони, горячие и шершавые, как наждак... Странно, но к ним сейчас нет антипатии... Он швырнул мне в глаза песком и унес... Кажется..."
Мария подняла на врача вопросительный взгляд.
- Читайте газеты, - сухо сказал Хомячок, почувствовав ее невысказанное презрение. - Там есть все подробности.
Он вышел.
Только теперь Мария заметила на столике возле кровати кипу газет. Она привстала, схватила первую попавшуюся, стала листать, не зная, на какой полосе искать сообщение.
"Что это? Мое фото? Что они наплели про меня?"
"...разрушительный смерч, пронесшийся вчера во второй половине дня вдоль побережья... разрушены несколько домов, павильоны и киоски, сорваны крыши... Потоплены лодки... Раненые...
Но самые неприятные минуты пережила, по-видимому, Мария Д., которую торнадо засосал в свою воронку, поднял в воздух и перенес с косы на берег. Пострадавшая - и это не игра слов - практически не пострадала".
Мария отложила газету, засмеялась.
Значит, всего-навсего смерч. Не было никакого насильника, нападения... Она в самом деле, как говорил Маленький Рафаэль, перегрелась на пляже. Ее подхватил какой-то дурацкий торнадо и крутил в воздухе, будто тряпичную куклу. А она... Бог мой, чего только она не навоображала. Сильные руки, обжигающие ладони, ласки... Какая чушь! И все-таки... странно...
Мария резко оборвала смех, словно задохнулась. Устало откинулась на подушку.
Она не смогла бы объяснить даже самой себе, что к чему, но что-то в открывшейся реальности и ее ощущениях явно не совпадало. От этого щемила душа, глаза наполнялись слезами.
Зачем же тогда пела птица? Чему она радовалась? И с какой стати ее, железную лошадку, которая смело и уверенно скачет по жизни, занесло в чувственное болото? Эти переживания и полутона, возвышенные глаголы... Вся эта дребедень, очевидно, от Рафаэля... И все-таки... Почему ты умолкла, птица?
