И не он один. Меня окружала картина кровавой бойни и полного смятения. Повсюду были разбросаны тела убитых, а уцелевшие метались по лагерю, в поисках укрытия. Никто не обратил на меня внимание, я бросился на землю и пополз в сторону. Добравшись до небольшого рва, окружавшего лагерь по периметру, я огляделся вокруг. Меня не должно было быть видно.
Когда самолет вернулся для повторной атаки, я поднялся и побежал изо всех сил подальше от лагеря. Я пробежал, как мне казалось, огромную дистанцию, но, возможно, это было всего 500 метров. Хотя мои легкие готовы были лопнуть, я продолжал бежать, инстинктивно пригибая голову при каждом взрыве. Я никогда не бегал так, без отдыха, с тех пор, как был мальчишкой, и только страх и адреналин помогали мне двигаться. Пробежав, вероятно, километра два, я упал задыхающейся глыбой, ловя ртом воздух. Только тогда я заметил, что самолеты улетели, - две уменьшающиеся точки виднелись в ясном голубом небе.
Лагерь был охвачен пламенем с нескольких сторон. Я забрался на небольшой холм, чтобы понаблюдать за курдами. Те немногие, кто уцелел, бегали взад и вперед. Не было заметно, что они обнаружили мое исчезновение.
Я пошел так быстро, как только могли выдержать мои уставшие ноги, стараясь скрыться от полуденного солнца. Я двигался на восток, по направлению к дороге от аль-Мосула на Багдад.
Курды все-таки спохватились, бросились в погоню и в скором времени оказались всего метрах в пятидесяти от того места, где я спрятался. Лежа плашмя за гребнем песчаной дюны, я вдавил голову в песок и слушал, как их машина с ревом проехала мимо. Они смогли быстро догнать меня, но шум мотора служил для меня предупреждением, что они уже близко. Когда я слышал рев мотора, то бросался в канаву или нырял за каменистый бугор. К счастью, мест, где можно было укрыться, было предостаточно.
Солнце уже клонилось к закату, и я понял, что необходимо до наступления ночи добраться до города. Моя одежда не подходила для холодных ночей в пустыне, и если я не найду места для ночлега, то рано утром буду не в состоянии двигаться дальше. Впереди на горизонте виднелись строения Кайяра, но я посчитал, что до него ещё километров пятнадцать. Мне оставалось только воспользоваться несколькими оставшимися до наступления темноты часами, чтобы найти подходящее укрытие.
Прошло ещё около двух часов, когда я набрел на приток Вади ат-Тартар и вдалеке увидел поезд, направляющийся на юг, к Багдаду. Я знал, что железная дорога располагалась недалеко отсюда, хотя мне требовалось не менее трех часов, чтобы добраться до нее. К тому времени уже наступит ночь. Я ужасно устал и двигаться было крайне трудно, но у меня не оставалось другого выхода, кроме как шагать вперед.
Пересекая обмелевшую речушку, я наклонился, попил и умылся. Я старался по возможности идти по камням, чтобы не оставлять следов. Когда на пути попадалось какое-либо укрытие, я отдыхал, затем осматривался вокруг и двигался дальше.
Прошла уже пара часов, но никаких признаков погони не было видно. Убежденный, что я отделался от курдов, я обошел нагромождение камней и очутился прямо перед группой из пяти вооруженных человек, стоящих рядом с машиной. Среди них был Мулла. Я понял, что бежать бессмысленно, даже если бы я физически был в состоянии это сделать.
Отчаяние и безысходность лишили меня последних сил, и я рухнул на землю. После всех моих стараний и мучений я наткнулся прямо на них. Крайне подавленный, я думал лишь о том, застрелят они меня прямо здесь или же отвезут обратно в лагерь для ритуальной казни. Я получил ответ немедленно Мулла приблизился ко мне и остановился надо мной с ружьем в руках.
- Извини меня, Микаелеф, - сказал он сочувственным тоном. - У меня нет другого выхода.
Он поднял ружье, и я подумал, что не стоит молить его о пощаде. У меня не возникло и желания сказать напоследок что-то значительное или как-то проявить свою храбрость. Вместо этого я думал об Амне и Надии. Сейчас это кажется смешным, но в те несколько секунд, которые, как мне казалось, отделяют меня от смерти, я представил, как Амна будет рассказывать Надии об отце, которого та никогда не видела. Что она скажет ей? Каким Амна запомнит меня?
Не знаю, сколько времени я просидел там, наклонив голову. Секунды текут по-другому, когда они последние, и мысли о жене и дочери не отвлекли меня от жуткой реальности, происходящего. Я был в ужасе и молился, чтобы Мулла по крайней мере покончил со мной быстро и безболезненно.
- Я не могу сделать это, - сказал наконец Мулла.
Я поднял голову. Мулла опустил ружье и качал головой, как будто сам не мог поверить своей слабости.
Затем раздался выстрел. Но стрелял не Мулла и не его спутники, один из которых, схватившись за бок, упал на землю.
- Прячьтесь! - закричал Мулла, но как только с его губ слетело предупреждение, раздался треск пулеметной очереди, которая прошила другого курда. Третий, словно прижатый к дверце машины, несколько секунд стоял во весь рост под пулями, прежде чем свалился на землю. Последний из бандитов попытался залезть под машину, чтобы укрыться от обстрела, но не успел. Пулеметная очередь оставила кровавый пунктир на его спине и он сполз с капота машины на землю.
Только Мулла остался невредим. Он нырнул вправо, чтобы скрыться за каменистым выступом, и когда армейский вездеход, набитый солдатами, появился из лощины, он сделал несколько безнадежных выстрелов, прежде чем встать с поднятыми вверх руками. Вездеход остановился и из него выскочили четверо солдат. Муллу сбили с ног и повалили на землю. Один из солдат готов был расправиться с ним, когда офицер, который оставался в машине, крикнул ему:
- Подожди! Мне нужен пленник!
Он вышел из машины, подошел к четырем курдам, лежащим около своей машины, и ткнул каждого по очереди сапогом. Двое были ещё живы. Тогда он без малейших церемоний выстрелил им в голову. Затем приблизился к Мулле, окруженному солдатами.
- Этого, - произнес он, сардонически улыбаясь, - мы оставим в живых.
Затем он обратил внимание на меня, когда я поднимался на ноги, и мне стало любопытно, что он предпримет, увидев перед собой президента страны в таком бедственном положении.