- Пожалуйста, извини, что я прервал вас, Микаелеф, но есть небольшое дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. - Он подошел к окну и затем несколько театрально повернулся к нам лицом. - Я доволен твоей работой. Ты знаешь, что я требовательный человек, но ты превзошел все мои ожидания. Я даже мечтать не мог, что ты будешь столь полезен.

- Благодарю вас... Саддам. Я стараюсь.

- Да, ты хорошо стараешься, но я хотел бы, чтобы ты ещё кое за что взялся.

- Если это можно сделать, я сделаю.

Он кивнул и, пройдясь по комнате, остановился около стула и сел рядом со мной.

- Когда мы говорили с тобой в первый раз прошлым летом, ты, возможно, помнишь, я сказал тебе, что все, что ты будешь делать здесь, - это ради нашей великой родины.

- Я хорошо помню это.

- Как ты знаешь, Микаелеф, здесь зародилась цивилизация. Здесь был Рафидаин, и здесь возникли великие империи Вавилон и Ассирия. В древнем городе-государстве родился пророк Авраам. В Курне был Эдемский сад, а Ноев ковчег наконец нашел убежище на склонах горы Арарат. Но даже такие великие нации, как наша, могут переживать трудные времена, и тогда к народу должны предъявляться большие требования. В такие времена мы должны показать, как мы гордимся своей родиной, и чтобы защитить её, проявить нашу признательность, мы должны идти на жертвы. Ты согласен, Микаелеф?

- Я согласен со всем, что вы сказали, - ответил я, хотя выспренность его короткой речи вызвала у меня беспокойство. Я очень боялся, что передо мной поставят задачу, с которой мне не справиться.

- Для Ирака настало такое время, - продолжал Саддам, - когда мы должны обратиться к себе и спросить: что мы можем сделать для нашей страны? Американский президент Джон Кеннеди, этот плейбой, человек, на которого я в юности не обращал никакого внимания, помнится, сказал одну вещь, которая выражает то, о чем я думаю сейчас: "Спрашивай не о том, что твоя страна может сделать для тебя, - сказал он, - а что ты можешь сделать для своей страны". Отличные слова, Микаелеф.

- Действительно, Саддам. В том контексте, в который вы их поставили.

Он пристально посмотрел на меня.

- Ты, Микаелеф, можешь сейчас оказать большую услугу своей стране. Я хочу, чтобы ты провел время с нашими храбрыми молодыми людьми, которые отправляются на войну. - Он встал и опять подошел к окну, остановился там со сцепленными за спиной руками, расправив плечи, словно инспектировал парад войск. - Им нужно видеть их президента. Они должны знать, что он с ними. - Он повернулся. - Я сам не могу взять на себя этот долг, Микаелеф. Война ведется отсюда. Ни один старший офицер не делает ничего без моего личного одобрения. Это огромная ответственность, но я несу её с радостью. А для всего остального у меня остается очень мало времени. Ты поможешь мне? Ты поможешь Ираку таким способом?

- Вы хотите, чтобы я побывал на фронте? - спросил я. В горле у меня пересохло.

- В конечном итоге, да, Микаелеф, но прежде всего я хочу, чтобы ты посетил казармы, откуда солдаты готовятся пойти на фронт. Уверь их, что я вместе с ними. Ты сделаешь это?

Позже я обнаружил, что это был привычный трюк Саддама. Когда он хотел, чтобы кто-либо выполнил его распоряжение, он сначала представлял это задание как труднейшее и опаснейшее. Подготовив таким образом "жертву", он давал задание, которое было не обременительней, чем прогулка по парку. Естественно, я согласился безо всяких колебаний. В любом случае у меня вряд ли была возможность отказаться.

Спустя несколько дней я уже направлялся на север, в штаб 1-го армейского корпуса в лагере Халед в Киркуке. Оттуда меня отвезли восточнее, к Чемчемелю, где были расквартированы пехота и танковые бригады. Почти рядом с Чемчемелем, на холмах Бэн Маквана, вокруг деревень Кварах, Ханджеер и Кворан находились пехотные батальоны 36-й бригады, части 2-й пехотной дивизии. Командующий, штабной бригадир, чье имя я не запомнил, уверил меня, что солдаты были в отличной форме и те, кого я встретил, казалось, охотно играли свою роль в "героической" борьбе.

Мне показали несколько человек из 2-го пехотного батальона, которые недавно вернулись после сражения у Захаба. Для них все прошло благополучно, и я был там, чтобы наградить четырех офицеров и одиннадцать рядовых за их смелость на первых этапах сражения, когда успех казался невероятным. Все они были крайне горды своими действиями, и я был унижен их снисходительным отношением ко мне. Мухаммед, почти не отходивший от меня, вынужден был постоянно шептать мне на ухо, чтобы я не забывал, чью роль я играл. Настоящий Саддам никогда не почувствовал бы себя униженным.

Предполагалось, что я лично поприветствую лишь присутствующих старших офицеров, но я стремился показать, что Саддам - из народа, и также побеседовал со многими простыми парнями, призванными на военную службу. Именно когда я разговаривал с небольшой группой мобилизованных, я заметил Садуна Абдуллу, восемнадцатилетнего сына Абдуллы Юниса, моего близкого друга и соседа в Кербеле. Я не видел Абдуллу после моей свадьбы и не имел ни малейшего представления, что его сына мобилизовали.

Я знал Садуна с рождения и в тревоге взглянул на Мухаммеда, когда молодой человек начал пробираться сквозь строй солдат, которые преграждали ему путь. Я подумал, не собирается ли он разоблачить меня как самозванца. Мухаммед заметил мое смятение, проследил за моим взглядом, и, когда Садун приблизился, он бросился на него и прижал его к полу. В дело вступили другие члены моего окружения. Потом Садуна поставили на ноги и обыскали. Я не хотел принести никакого вреда юноше, но я сильно опасался, что он узнает меня. Как оказалось, мои страхи были напрасны.

Садун страстно доказывал, что он ни в чем не виновен, и при нем не обнаружили ничего, кроме карандаша и мелочи. Мухаммед расслабился, но посмотрел на меня вопросительно.

- Все в порядке, Ваше Превосходительство? - спросил он меня, явно обескураженный моим поведением. Я лишь кивнул в ответ, когда Садун освободился от тех, кто держал его.

- В чем дело? - задал вопрос Садун. - Я только пытаюсь пожать руку моему президенту.

Мухаммед не привык к такому обращению, особенно со стороны призванного в армию рядового. Он с угрожающим видом двинулся к Садуну, но я выступил вперед, встал между ними и положил руку на плечо Мухаммеда, чтобы сдержать его. Дело зашло достаточно далеко.