Дети давно уже уснули на соломе, по полу настланной. Гродерн чувствовал также нужду в успокоении, что и послужило предлогом отказа в удовлетворении любопытства Жакмара, который наконец оставил его покоиться, не могши сам последовать примеру его, и, будучи погруженным в мрачные размышления, ожидал в молчании рассвета. Коль скоро рассвело, Гродерн встал и говорил Жакмару следующее:
— Друг мой, мы здесь подвергаем опасности свою свободу и жизнь; я знаю одно надежнейшее место для нашего сокрытия. Игуменья недалеко отстоящего отсюда монастыря издавна есть моим другом и благодетельницею. Я жил долго в доме ее отца и разделял с нею детские игры, и с тех пор время не изгладило из ее памяти нашего старого дружества. В сей-то монастырь, любезный Жакмар, должно нам идти сего утра искать убежища. Она нас примет в свое покровительство, доколе не получим подробнейших известий о всем происшедшем или не придумаем лучшего на будущее время плана, но прежде, нежели поведу я вас туда, обещайся никогда не спрашивать меня и не стараться изведывать, каким способом буду я получать сии известия, ибо чрез то лишимся мы последней надежды. Будь спокоен, и все исполнится по нашему желанию. Разбудим Дюнифледу и, немного позавтракавши, пойдем все в монастырь.
К счастию, дождь шел во всю ночь, снег растаял и беглецы наши не могли опасаться погони по их следам. Укрепившись несколько сыром и ячменными лепешками, удалились они из хижины. Гродерн приказывал хранить молчание во время прохода чрез лес, опасаясь, чтоб какой ни есть сокрытый в нем шпион их не подслушал и не изменил бы им.
— Я уверен, — говорил он, — что посланные от Брюншильды прибудут сюда непременно сего утра, чтоб захватить нас.
— Но когда мы пройдем этот лес, — говорил ему Жакмар с нетерпеливостию, — тогда что воспрепятствует тебе изъяснишь нам о причине ее гнева? и для чего не выслушать повести Дюнифледы?
Дюнифледа уверяла, что она так утомилась и озябла, что не может дорогою удовлетворить их желанию, и просила, чтоб отложить это до прибытия в монастырь.
— Твоя правда, — сказал Гродерн, — там найдем мы хороший огонь и можем способнее и безопаснее разговаривать.
Они шли в молчании; но по выходе из леса утренний холод учинился столь ощутительным, что слабая Дюнифледа и ее юные дети почти не могли переносить его.
— Ободрись, милая моя, — вскричал Жакмар, — монастырь уже очень близко.
— Увы! — отвечала она, дрожа. — Я не могу дойти до него; силы мои совсем истощились. Вчерашние страхи и теперешнее путешествие непременно прекратят горестную жизнь мою.
Несчастная Дюнифледа жаловалась не без причины: она приближалась ко времени разрешения от своей беременности; ужасы, пренесенные ею накануне того дня, ускорили сроком оной, и она начинала уже ощущать болезни деторождения. Однако же продолжала чрез силу влещися, и около шести часов утра приметили они башни монастыря.
— Теперь нечего опасаться, — говорил Гродерн. — Ободрись, Дюнифледа, я вижу свет в аббатстве, и вероломная Брюншильда не может уже воспрепятствовать нам туда достигнуть.
— Изменник, — вскричал вдруг незнакомый голос, — ты почитаешь себя в безопасности; но благодаря сей счастливой встрече, теперь ты в моей власти.
В то ж мгновение Гродерн получил удар кинжалом и, оборотившись, увидел при свете потаенного фонаря Конрада, одного из наперсников Брюншильды; Жакмар, привлеченный воплем Гродерна, бросился на убийцу с свирепостию тигра, вырвал у него кинжал и пронзил им сердце его. Конрад упал и испустил дух, изрыгая тьмы укоризн и проклятия. Дюнифледа, испустивши пронзительный крик, поверглась в обморок. Увидев текущую кровь Гродерна, помыслила, что убийца был не один, и страх впасть в руки их лишил ее чувств.
— Что нам делать? — вскричал Гродерн, несмотря на свою рану, которая, по счастию, была легка. — Ежели мы не унесем сего трупа, то он может открыть наше убежище. Эдгар и Жакмар, пособите мне донести его до монастыря.
— А моя Дюнифледа? — отвечал Жакмар. — Неужели оставить ее в сем положении?
Гродерн испугался, увидев ее лежащую без чувств.
— Должно стараться, — вскричал он, — донести ее до монастыря; мой сын останется здесь для погребения трупа. Беги, Эдгар, беги и выпроси в монастыре нужные к тому орудия; поспешай как можно, мы не можем стащить сего несчастного, чтоб следы крови его нам не изменили.
Эдгар пошел, и двое оставшихся достигли медленно монастыря, неся ослабевшую Дюнифледу, которую хороший огонь и нужные пособия вскоре возвратили к жизни, но болезни деторождения усугубились, и она родила мертвого младенца.
Игуменья, монахини и супруга Гродерна услуживали ей с величайшим старанием, но с малою надеждою спасти ее жизнь.
Эдгар, зарывши труп Конрада, вскоре возвратился. Он никого не приметил и казался быть уверенным, что тело пребудет сокрытым.
Жакмар, будучи занят страданием и опасностию своей несчастной супруги, не думал возобновлять вопросов своих. Дюнифледа чрез многие дни не могла произнести ни одного слова. Наконец, желая удовлетворить просьбе своего мужа, стала говорить чрез силу; ее хотели от того удержать, доколе не придет в лучшее состояние; но она отвечала, что сия отсрочка не спасет ее жизни, что она чувствует уже приближение смерти и прежде, нежели испустит дух, потщится исполнить эту обязанность. Потом, ободрившись несколько приемом крепительного, зачинила мужу своему следующее повествование:
— Тебе известно, мой любезный Жакмар, что я пошла утром очень рано для продажи нашего сыра. Направила путь к деревне, смежной с замком герцога Альберта, в надежде скорее сбыть с рук произведение свое и достать припасов для прокормления наших детей. Может быть, думала я, по счастию встречусь с великодушною моею покровительницею Гильдегардою, которая нередко прогуливается в сих прекрасных окружностях, и получу от сострадательности ее некоторое пособие в положении своем. В продолжении пути настиг меня один молодой человек и спрашивал, куда я иду, о чем узнавши, сказал, что и ему дорога лежит в ту же сторону, потому предлагал идти вместе, и от скуки кое-что разговаривать. Как мне не очень нужно было его сотоварищество, то я дала ему волю болтать все, не отвечая ни слова. Но он наделал мне столько вопросов, что ни как невозможно было хранить более молчания. Наконец спросил, видала ли я когда герцога. «Никогда», — отвечала я ему. — «Ежели он, паче чаяния, с вами встретится, то неужели и тогда его не узнаете?» Я отвечала, что не узнаю. «Итак, советую вам, — говорил он, — его удаляться; он человек преопасный. Девицы и женщины несколько красивые подвержены его гонению, и редко избегают его рук, потому что он имеет нарочных людей, которые выискивают их у всех окружных поселян». «Я уже слыхала о чрезмерных развращениях герцога, — отвечала я ему, — но что касается до меня, то не имею причины его опасаться, потому что, хотя мой муж и считает меня красавицей, но я уверена, что это неправда, и думаю, что одной его нежности одолжена преимуществом, изъявляемым от него мне пред многими другими, которые во всех случаях гораздо меня прекраснее. При том же, не может понравиться знатному господину поселянка, загорелая от солнца и не имеющая белизны дам, провождающих жизнь в великолепных палатах; а сверх того, и самая бедность есть моею защитою: он не унизит себя воззрением на скудную женщину, имеющую часто недостаток даже в нужной одежде для своего прикрытия». «Ах, вы не знаете еще герцога; он не очень лаком до знатных женщин, сухих и бледных, о которых вы хотели говоришь; а напротив того, легко прельщается миловидными и свежими поселянками, которых веселый вид имеет блеск весны, а дыхание запах розы; словом, такими, которые вам уподобляются». «Ваши слова, государь мой, заставляют меня опасаться, что и вы не столько ли развращенны, как и герцог, и мне очень стыдно, когда меня увидят с вами». «Вы несправедливо обо мне судите: хотя я взираю с удовольствием на красавиц, но это для того, чтоб в нужном случае сделаться их защитником. Боже меня избави, чтоб я когда-либо покусился учинить им хотя малейшее оскорбление. Впрочем, грубая ваша одежда возвысит еще более пред глазами герцога блеск ваших прелестей». «Но я слыхала, что некоторые судят совсем другим образом о герцоге Альберте. Они почитают его отцом сирых и защитником бедных». «О! без сомнения, а особливо таких, которые вашего пола. В одном отделении его замка приготовлены комнаты для тех, которым он делает честь своим покровительством, и нарочно пропускают слух, что будто обитают в них духи; но будьте уверены, что все эти духи есть не иное что, как прелестные красотки».
