Бусыгин слез с шеи дромадера и крикнул Вепреву, сидевшему с Машкой и на втором верблюде:

— Слезайте пока! — и, обращаясь к Вепреву, наставил его: — Скажи ему в ухо «Напол!» — враз опустится.

Шурик так и поступил и вместе с Машкой слез с верблюда.

— Ээээ…, Сеггрей Владимигович, — проскрежетал Семенов, — неужели этот базаг называется гаем? Сомнительно!

— Э! Не сцы, паря, — ответил Бусыгин, испытывавший к инженеру чувство глубокого уважения за пенную клизму, — тут все есть, тока походить надо!

И старикашка уверенным шагом направился к лавке, пинком ноги открыл хлипкую дверь и зашел внутрь. Попутчики неохотно последовали за Бусыгиным, ожидая очередной подвох. Однако внутри оказалось довольно приличное место — небольшое помещение, заваленное какими-то мешками, а впереди торчал прилавок, за которым восседала злобная с виду тетка климактерического возраста с волосами, выкрашенными в фиолетовый цвет.

— Привет, Сысоевна — бросил тетке Бусыгин, — амброзии мне!

— А чем платить будешь? — спросила тетка, не трогаясь с места.

— Верблюдами! — Ответил старикашка, — выйди, глянь!

Тетка неохотно подняла свой необъятный зад и, переваливаясь словно утка, вышла на улицу. Увидев пару Бусыгинских верблюдов, она повернулась к старикашке и спросила:

— Обоих отдаешь?

— Ага, бери, — легко согласился старикашка.

— Две дозы, — твердо сказала тетка.

— Три, — обозначил контрпозицию дедок.

— Ладно, хуй с тобой, бери три, — махнула рукой тетка и, вынув из кармашка три маленьких пакетика, вручила их Бусыгину. Тот торопливо схватил их и сунул в свой бездонный карман.

Тетка пошла было к верблюдам, но вдруг, словно что-то вспомнив, обернулась к компании и сказала, указывая пальцем на Вепрева:

— А вот тебя, парниша, в розыск объявили. За оскорбление Богова Сына. — Тетка задрала толстый, как сосиска, палец, — учти! Да вон, уже скачут, чай, за тобой! — тетка указала пальцем на столб пыли, приближающийся к ним.

Все с тревогой уставились на пылевой вихрь, и через несколько минут стало возможно разглядеть, что в плотном столбе торнадо скачет на своих черных хвостах рота уже подзабытых ассенизаторов. Посреди их строя верхом на здоровенном крысоиде скакал вконец обдолбанный Патлатый, держа скотинку за уши и светясь улыбкой идиота. Увидев это, климактерическая тетка, схватив верблюдов за уши, мигом удрала вместе с ними во дворик за своей лавкой.

— Шурик, и че делать-то будем? — встревоженно спросила Маша, — может, бежим отсюда?

— Э! Не сцы, мать мы этого утырка однова дыхнуть через колено кинем! — самоуверенно заявил Вепрев, и пошел навстречу надвигающейся кавалерии. Ассенизаторы же, подскакав к группе путников, застыли столбами на своих черных хвостах, как будто чего-то ожидая, только Патлатый начал истерически хохотать, указывая пальцем на Бусыгина.

— Бусыжка-мартышка, где твоя сберкнижка? — заблажил Патлатый дурным голосом, — Хахахахахахаха — залился он гомерическим хохотом вконец обдолбанного наркомана. — Что, все пропил?

Бусыгин хотел было что-то ответить, но внезапно издалека донесся звон бубенчиков и вскоре на русской тройке, запряженной пряничными лошаками, теми же, что караулили вход в Игольное Ушко, на расписных санях подъехал сам Папик в компании со своей заплаканной, как всегда, супружницей — Боговой Матерью.

Звякнув напоследок колокольчиками, тройка замерла возле группы путников.

— Ну что, Вепрев, — начал вступление Папик ласковым голосом, — ремни будем со спины резать или хватит полутора тысяч шомполов?

— Да ты, дедуля, прям садо-мазо какое-то! — спокойно ответил бывалый математик, — че надо то? Я твоего бастарда-наркота сто лет в гробу видал!

— Штааааа!? Бастарда?! В гробу?! Хамить? Мне!? — взревел Папик, — да я… да я тебя…. в алебастр сотру, сучёныш, однова дыхнуть!

— Да ладно ужо тебе, батюшка, не горячи сердце! — вдруг вмешалась Богова Мать, трогая Папика за рукав белоснежного балахона, — молодой человек, подойдите, пожалуйста, ко мне, — попросила она Вепрева. Папик, сердито сопя, отвернулся.

Экс-математик осторожно подошел к саням. Вблизи стало видно, что супруга Папика была молодой женщиной исключительной красоты с умными, хотя и заплаканными глазами.

— Здравствуйте, Александр, — вежливо поздоровалась Богова Мать глубоким грудным голосом.

— Здрасьте, — буркнул Вепрев, не ожидая ничего хорошего от такого обращения.

— Вы знаете, я хочу поговорить с вами о моем сыне, — сообщила она экс-математику просительным тоном, — только это строго приватно.

Сказав это, Богова Мать выбралась из саней, технично показав стройные ножки, подошла к оробевшему Шурику и увлекла его в сторонку, чтобы никто их не слышал.

— Понимаете, — начала она доверительным тоном, вытирая кружевным платочком припухшие от слез глаза, — мой сын… вы его знаете… — Богова Мать мельком проницательно взглянула на Вепрева. Тот только кивнул, все еще не понимая, чего от него хотят.

— В общем, он превратился в законченного наркомана, — сообщила Богова Мать, снова ударяясь в загробные рыдания.

— И чем вставляется? — деловито поинтересовался Вепрев.

Богова Мать, мигом успокоившись, пристально посмотрела на Шурика. Казалось, она в чем-то усомнилась, но все же выдохнула:

— Всем… — и вновь разразилась загробными рыданиями.

— Ну, да, я, в принципе, знаю, — промямлил Вепрев, — но я то что могу тут сделать?

— Вы отведете его в пещеру Кайфолома, поставите в центр разделочной доски, а когда он разложится на Элементы Сущности, изымете его Глюк-Фишку и замените ее на ту, что найдете в спецзаначке Кайфолома, — неожиданно жестко ответила Богова Мать повелительным тоном, и даже прекратила загробные рыдания. — А ежели откажетесь, — она предостерегающе подняла руку, — то учите, что все эти шомпола и ремни со спины — отнюдь не пустая угроза!

— Да как я скажу все это Кайфолому-то? — взбрыкнул Шурик, — да он меня просто нахуй пошлет, а то и че похуже!

— Скажешь ему трижды заклятое слово нсчндстси и он завалит ебало на пару часов. Усек, шмакадявка? — грозно спросила Богова Мать вконец охреневшего Шурика. Тот только торопливо кивнул, не зная, что и ответить.

— Слово то это, повторите явственно, пожалуйста — вежливо попросил он Богову Мать.

Богова Мать нахмурилась, но послушно выговорила:

— Нсчндстси. Усек?

— Ага, — вякнул Вепрев, глубоко сомневаясь в успехе авантюры, и, наморщившись, с трудом, со злобой, выговорил: «нсчндстси».

— Вот и хорошо, — одобрила Богова Мать, и обернулась к Ассенизаторам, — эй, вы там, тащите сюда моего излюбленного сынулю!

Тотчас ассенизатор с Патлатым на плечах послушно подскакал к Боговой Матери, наклонился, и Патлатый, пошатываясь, встал на ноги, с трудом удерживая равновесие.

— А, это ты, Вепрев! — обрадовался он, — здорово, друган! Пошли к тете Наде, по пивку вдарим!

— А ну, цыц, — приказала Богова Мать, — пойдешь сейчас с ним, да не в пивную, а на повторную инициацию.

— Ах, маман, ужо сто раз инициировали, заебало! — промычал Патлатый пьяным голосом, одновременно золотым ножичком тайком срезая с мамашиного манто золотую подвеску с бриллиантами, — ну, скока можно?

— Пока не исправишься! — отрезала строгая маман, и пошла назад к саням. Едва она уселась на свое место, Папик оглушительно свистнул в четыре пальца, пряничные лошаки дружно тронулись, и вскоре сани исчезли в клубах пыли. На площадке возле магазина осталась только рота верховых ассенизаторов, разомлевшие путники да трясущийся от ломки Патлатый.

— Ну что, пошли? — спросил Вепрев Патлатого, — так сказать на экзекуцию, ыгыгыгыгыгыгыгы…

Патлатого передернуло, он злобно уставился на Шурика и прохрипел:

— Не кипишуй, паря, сначала похмелиться надо — и, обернувшись к лавке, громко рыкнул: — Эй, ты там, Сысоевна! Гони Столбовой две банки!

— Щас, щас князюшка, — заверещала из-за забора тетка с фиолетовыми волосами, — сей секунд подтяну.

Через несколько секунд она выкатилась из лавки, неся в руках две двухлитровки с яркой этикеткой, снабженной надписью «Водка Особая, Столбовая, 120 градусов», завидев которые Патлатый заржал от радости. Выхватив бутылку из рук торговки, он ловким движением руки вышиб пробку и жадно присосался к горлышку. Залив в себя крупными глотками половину содержимого, он оторвался, шумно выдохнул и прохрипел: