Комната действительно заставлена замысловатым лабиринтом столов со стоящими на них древними игровыми автоматами, за каждый из них можно сесть и сыграть в одну из сотни различных игр. Доступ к тем из них, которые перешли в категорию раритетов, преграждают заблаговременно протянутые веревочки.

– На этом этапе у вас может возникнуть вопрос: «А все ли залы носят название хранящихся в них предметов»? Ответ на этот вопрос положителен. Владельцы музея не склонны проявлять творческий подход, если, конечно, речь не идет о том, чтобы возложить на сотрудника побольше обязанностей. В этом деле креативного начала им не занимать. Возьмите, к примеру, меня. Зачем нанимать менеджера для улаживания конфликтов с посетителями, если можно просто послать охранника, чтобы тот во всем разобрался? Вам в самом ближайшем будущем предстоит выяснить, что неугомонный мистер Кадавр… то есть мистер Кавадини, – его слова сопровождаются негромким смешком, – любит, когда каждый может делать любую работу, на тот случай, если придется кого-нибудь подменить. Так что не расслабляйтесь, ведь через пару недель вам самим уже придется устраивать новобранцам экскурсию. Короче, постарайтесь как можно лучше запомнить план, который я вам дал.

Тьфу ты. Ну дела. Звучит не очень. Может, еще не поздно устроиться на работу уборщицей на пляже, о которой недавно говорила Грейс, и убирать розовую от сахарной ваты блевотину?

В течение следующего часа Портер с беспечным видом водит нас по комнатам этого крыла. Помещения забиты до отказа: поддельными мумиями (зал мумий), причудливым медицинским оборудованием эпохи королевы Виктории (зал медицинского оборудования) и выстроившимися вдоль стен аквариумами (зал аквариумов). Есть даже коллекция второстепенных раритетов, собранных под крышей гигантского шатра. В особняке явно преобладает чувственное начало, все как-то путано и непонятно, потому как в планировке дома напрочь отсутствует какая-то система или разумное начало – одни лишь извилистые повороты, потайные лестницы и комнаты, попасть в которые можно единственно через камин. Если бы я была посетительницей музея и имела в запасе пару часов свободного времени, меня наверняка охватил бы трепет. Повсюду одна лишь услада для глаз. Но полагать, что я все это запомню? Не музей, а город головной боли.

В конце первого этажа лабиринт выводит в гигантскую темную комнату с потолками двойной высоты. Стены в ней сделаны под камень, а ночное небо над головой усеяно звездами из светодиодных лампочек, мигающих над чучелами буйволов и горных львов, – это не что иное, как живописный бивачный костер с горсткой индейских вигвамов, которые мужская половина нашей группы, будто пятилетние мальчишки, решает осмотреть. Вокруг стоит стойкий запах заплесневелой кожи и меха, поэтому я решаю подождать вместе с Грейс у имитации костра.

К несчастью, к нам подходит Портер. Не успеваю я улизнуть, как он показывает на беджик с моим именем:

– Твои родители сходили с ума по цирку, когда ты родилась, или питали слабость к ирландскому сливочному ликеру?

– В той же степени, в какой твои обожали вино[5].

Он бросает на меня косой взгляд и говорит:

– Может, ты хотела сказать пиво?

– Мне без разницы.

Лучше всего сейчас нырнуть в какой-нибудь вигвам вместе с другими. Я делаю вид, будто ищу что-то глазами в противоположном углу зала, в надежде, что он оставит меня в покое и уйдет. Тактика уклонения начального уровня из тех, что обычно работают. Но только не на этот раз. Портер продолжает свой рассказ:

– А вообще ты права, меня действительно назвали в честь пива. Сделав выбор между ним и элем…

Грейс игриво толкает Портера в руку и принимается отчитывать своим тоненьким британским голоском:

– Замолчи, не называли они тебя в честь пива. Не слушай его, Бейли. И не позволяй ему втягивать тебя в его игры с именами. Он все минувшее полугодие называл меня Грейс Апчхи!.. Пока я не дала ему в спортзале пинка под зад.

– В тот день, Грейси, я понял, что ты тайком меня любишь, пожалел тебя и не стал давать сдачи.

Он уворачивается от ее шутливого тычка и ухмыляется. Ненавижу эту его ухмылку, которая на самом деле представляет собой милую мальчишескую улыбку, чего мне так не хотелось бы.

Но Грейс обладает иммунитетом против его чар. Она лишь закатывает глаза и вызывается добровольно дополнить имеющиеся обо мне сведения:

– Бейли совсем недавно приехала в наш город и осенью будет учиться с нами в Брайтси.

– Да? – говорит Портер и поднимает в мою сторону бровь. – Откуда ты?

Несколько секунд я понятия не имею, что ему ответить. Не знаю почему, но мой мозг зацикливается на его вопросе. Если он имеет в виду где живет мой отец, то этого я ему не скажу. Может, просто назвать округ Колумбия, где я жила с мамой и Нейтом, или даже Нью-Джерси, где родилась и выросла? Не получив от меня сразу ответа, он, похоже, не знает, что дальше делать. Просто выжидательно смотрит, что я хоть что-нибудь скажу, от чего мне становится еще хуже.

– Судя по твоему прикиду, скорее всего, с Манхэттена, – наконец произносит он, оглядывая меня с головы до ног. – Такое ощущение, что тебе сегодня на вечеринку с коктейлями в духе сериала «Безумцы». Так что, если ты решила промолчать, давая мне возможность самому обо всем догадаться, считай, что я это уже сделал.

Что за неуважение? Откуда мне было знать, что дресс-код на инструктаж предусматривает шорты и шлепанцы? Мне ведь никто ничего такого не говорил!

– Э-э-э… Нет. Вашингтон, округ Колумбия. А ты, как я поняла, отпрыск известной в здешних краях семьи.

– Это все мой дед. В городе ему установлен памятник… и все такое прочее, – отвечает он. – Быть легендарным не так-то просто.

– Надо думать, – бурчу я, не в состоянии смягчить тон.

Он искоса смотрит на меня и тихо посмеивается, будто не зная, как относиться к моему замечанию. Мы обмениваемся взглядами несколько долгих секунд, и вдруг я чувствую себя совсем не в своей тарелке. Сожалею, что вообще стала ему что-то говорить. Это все не мое. Ну ни капельки. Я не вступаю в споры с незнакомцами. Зачем этот парень мне досаждает и заставляет говорить подобные вещи? Словно преднамеренно мне провоцирует. Вполне возможно, что так он поступает со всеми. Пусть так, приятель, только вот со мной этот номер не пройдет. Поддразнивай кого-то другого, а я в твои игры играть не собираюсь.

Он начинает спрашивать меня о чем-то еще, но в этот момент – слава богу! – в разговор вмешивается Грейс.

– Ну и какая же работа считается здесь самой лучшей? – спрашивает она Портера. – И каким образом ее можно заполучить?

Он фыркает и складывает на груди руки, его рваные шрамы сияют в отблесках мнимого костра. Возможно, Грейс потом скажет мне, откуда они. Сама я спрашивать об этом точно не буду.

– Самая лучшая работа здесь у меня, но вам она не светит. Потом в кафе, потому как оно на втором этаже. А хуже всего билеты. Поверьте мне, такого дерьма ни одна живая душа не пожелает.

– Почему? – спрашиваю я, когда чувство самосохранения побеждает желание избегать любого контакта с ним.

Потому как, если здесь и есть чего опасаться, я должна знать чего именно.

Портер бросает на меня взгляд и смотрит на парней из нашей группы, которые по одному выходят из большого вигвама и смеются над какой-то шуткой, прошедшей мимо наших ушей.

– Пенгборн говорит, что администрация летом берет на работу больше сотрудников, чем может себе позволить, потому как знает, что по меньшей мере пятеро уволятся в первые же две недели, причем неизменно те, кому придется сидеть в билетной кассе.

– А мне показалось, что за стойкой информации будет хуже, – говорит Грейс.

– Нет, уж поверь мне на слово. Я работал здесь кем только можно. И даже сейчас половину рабочего времени занимаюсь билетами, решая проблемы, не имеющие ничего общего с безопасностью. Это требует массы усилий. Эй, а ну не трожь! – кричит он через мое плечо парню, пытающемуся засунуть палец в нос буйволу. Потом качает головой и тихо ворчит: – Этот и недели не продержится.