Обалдеть!

Его небольшой двигатель и крохотные шины могли развить скорость самое большее в сорок миль в час, однако рама, изготовленная еще в 1960-х годах, прошла процедуру полного восстановления.

– Это транспортное средство на тот случай, если тебе захочется куда-нибудь прошвырнуться, – гордо заявил отец, когда впервые подвел меня к нему, чтобы показать. – Я знал, что тебе понадобятся какие-нибудь колеса ездить летом на работу, а осенью в школу. На него даже права не требуются.

– С ума сойти, – сказала я ему тогда.

Охренеть. Действительно можно сойти с ума. Я забеспокоилась, что буду слишком бросаться в глаза.

– В городе таких сотни, – возразил папа, – либо скутер, либо фургон, но поскольку тебе ни к чему пререкаться с сёрферами, я подумал, что скутер подойдет больше.

– Вполне в духе большого Ловкача-Пройдохи, – признала я.

– Можешь воображать себя Одри Хепберн в фильме «Жестокие игры».

Боже мой, он знал чем меня подкупить. Этот фильм я видела дюжину раз, и ему об этом прекрасно известно.

– Мне действительно нравятся леопардовые сиденья в стиле ретро.

И соответствующего вида шлем. Поэтому скутер я окрестила Крошкой, намекая на один из неизменно любимых мной фильмов, «Воспитание Крошки», сумасбродную комедию 1930-х годов с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн в роли разномастной парочки, которую попутал домашний леопард по кличке Крошка. Определившись с названием, я дала себе зарок – обратного пути для меня теперь нет. Отныне скутер мой. Папа показал как им пользоваться, и после ужина я миллион раз прокатилась на нем туда-сюда по улице, пока наконец не набралась смелости и не отправилась в город, наплевав на все и на всех, в том числе и на обкурившихся серферов, так и норовящих нарушить правила дорожного движения.

Папа извиняется, что с утра ему надо на работу, но я не возражаю. Целый день распаковываю вещи, ношусь на скутере, а в перерывах то и дело укладываюсь в гамак на террасе, чтобы немного вздремнуть и компенсировать вызванное сменой часовых поясов нарушение биоритмов. Отправляю Алексу несколько сообщений, но поддерживать в нем иллюзию касательно моих летних занятий оказывается намного труднее, чем может показаться. Ну ничего, когда немного пообвыкну, станет легче.

Отдохнув денек и поиграв вечером с папой в «Катанских колонизаторов», нашу любимую настольную игру, я вынуждена подвергнуть вновь обретенную свободу испытанию. Поиск работы на лето представлял собой одну из главных проблем, связанных с поездкой сюда, но папа задействовал какие-то там связи, и на тот момент, когда я еще жила в округе Колумбия, его предложение звучало весьма заманчиво. Но теперь, когда оказалась здесь, я испытала что-то вроде сожалений. Как бы там ни было, давать задний ход уже слишком поздно.

– Летний туристический сезон ждать не будет, – весело ответил отец, когда я решила ему пожаловаться.

Уходя на работу, папа будит меня ни свет ни заря, но я по чистой случайности опять проваливаюсь в сон. А проснувшись опять, вдруг вижу, что опаздываю, нервно одеваюсь и выбегаю в дверь. Единственное, чего я никак не ожидала, отправлялась сюда, это утреннего тумана, накрывшего все побережье. Он цепко держится за секвойные леса, будто серое кружевное покрывало, не давая прогреться воздуху до самого полудня, пока его не разметает в клочья солнце. Этот туман конечно же обладает шармом некоторого спокойствия, но сейчас, когда мне предстоит нестись на скутере через лесистые окрестности отцовского дома, а он не только нависает низко, но и будто тянется сквозь ветки своими белыми пальцами, его вряд ли можно назвать самой приятной вещью в мире.

Вооружившись картой и чувствуя в животе тугой ком размером с Россию, я бросаю ему вызов, сажусь на Крошку и еду в город.

Отец уже показывал дорогу, когда мы ехали на машине, но это совершенно не мешает мне без конца мысленно повторять, куда надо поворачивать, у каждого знака остановки.

Поскольку еще нет и девяти утра, улицы пусты, но только до тех пор, пока я не выезжаю на жуткую Голд-авеню. Пункт моего назначения расположен всего в паре кварталов по этой извилистой, забитой транспортом дороге, но путь туда лежит мимо дощатого настила набережной (чертово колесо, громкая музыка, крохотное поле для гольфа). При этом мне еще приходится остерегаться туристов, переходящих улицу, чтобы поскорее оказаться на пляже после завтрака в «Блинной хижине», из которой доносятся поистине и-зу-ми-тель-ны-е запахи. О БОЖЕ, откуда они вынырнули, все эти скейтеры?

В тот самый момент, когда я уже готова вот-вот умереть от вызванного стрессом нервного напряжения, в конце пляжной зоны отдыха моему взору предстают высящиеся вдоль берега скалы и вывеска: «Пещерный дворец».

Моя работа на лето.

Нажав на ручной тормоз, я притормаживаю Крошку и сворачиваю на подъездную дорожку для персонала. Вправо, к парковке для посетителей, сегодня совершенно свободной, вверх по склону тянется главная дорога. «Погреб» – так, по словам папы, его зовут местные жители – закрыт по случаю инструктажа и, вероятно, дезинфекции, которую можно учуять даже отсюда, потому как вонь стоит невообразимая. Завтра официально стартует туристический сезон, поэтому сегодня было решено ввести в курс дела новых сотрудников, которые будут работать здесь до его окончания, в том числе и меня.

Папа как-то проводил в «Погребе» аудит и поэтому знает директора, что, собственно, и помогло ему найти для меня работу. В противном случае я очень сомневаюсь, что тамошнего менеджера по персоналу впечатлило бы мое краткое резюме, включающее в себя летний уход за ребенком да несколько месяцев перекладывания после школы бумажек в суде в Нью-Джерси.

Но сейчас это в прошлом. Я хоть и нервничаю до такой степени, что меня могло бы прямо сейчас стошнить на изумительный спидометр Крошки, сделанный в 1960-х годах, но работать здесь все же безумно жажду. Люблю музеи. Очень люблю.

Вот что мне удалось выяснить о «Погребе» из Интернета: во время Первой мировой войны Вивьен и Джей Дэвенпорты разбогатели, когда приехали сюда из Сан-Франциско купить кусочек пляжа, где можно было бы отдохнуть, и нашли тринадцать миллионов долларов золотыми монетами, которые были спрятаны среди скал в одном из гротов. Эта эксцентричная парочка потратила свалившееся на их головы состояние, выстроив на берегу приземистый дворец в сто комнат, прямо над входом в грот, а потом заполнила его антиквариатом, раритетами и диковинками, собранными во время путешествий по всему миру. В 20-30-х годах XX века они устраивали безумные вечеринки с огромным количеством горячительных напитков, приглашая состоятельных людей из Сан-Франциско вкупе с голливудскими старлетками. Но в начале 1950-х годов все закончилось трагедией – Вивьен выстрелила и убила Джея, а затем покончила с собой. Потом дворец двадцать лет пустовал, после чего их дети решили найти ему лучшее применение, открыв для доступа публики в качестве туристической достопримечательности.

Так вот, дом действительно очень затейливый и странный, половина экспонатов так называемой коллекции ненастоящие, но в нем хранятся реликвии, относящиеся, как утверждается, к золотому веку Голливуда. Да и потом, работать здесь куда лучше, чем перебирать судебные бумажки.

Парковка для персонала, притаившаяся за одним из крыльев пышного строения, прячется за живой изгородью. Я умудряюсь втиснуть Крошку в узкое пространство рядом с другим скутером, ничего не порушив – ай да молодец! – откидываю центральную опору, продеваю через заднее колесо цепь с замком и закрываю его, чтобы обезопасить от угона. Шлем скользит в багажник под откидным сиденьем. Все, теперь можно идти.

Не зная, что считать подходящим нарядом для инструктажа, я надела винтажный сарафан в духе 1950-х годов и накинула сверху легкий кардиган. Кудри «а-ля Лана Тернер» поездку на скутере, похоже, перенесли хорошо, да и макияж тоже пока в полном порядке. Но при виде парочки будущих коллег, входящих в боковую дверь в резиновых шлепанцах и шортах, я чувствую себя так, будто оделась на Северный полюс. Впрочем, сейчас уже поздно, пойду-ка я лучше за ними в святая святых музея.