Ей стало казаться, что на их лосиных тропинках и в тех местах торфяника, куда ходили лоси, стало чаще и чаще пахнуть следами человека. Ее звериное чутье говорило о том, что это не предвещает добра. Она несколько раз пыталась увести стадо от становящегося опасным болота, но это ей не удавалось.

Самцы упрямились и поворачивали назад: они привыкли к глухим дебрям лесного болота.

Но однажды, когда стадо прошло наискось через лес и вышло к темным крестьянским полям, которые нужно было перейти в другой лес, тянувшийся на несколько десятков верст вдоль реки, самцы, как и прежде, остановились и повернули назад.

На этот раз лосиха не последовала за ними. Теперь, когда оставалось каких-нибудь два-три месяца до рождения новых лосят, дружба между самками и самцами все равно должна была прекратиться. У лосих начиналась своя отдельная особая жизнь.

Они стремились стать одинокими.

IV. ГИБЕЛЬ ДЛИННОБОРОДОГО

Было за полночь, когда стадо разделилось у края мокрого леса. Длиннобородый и Широкорогий сперва были немного удивлены, что лосихи не повернули за ними. Они постояли некоторое время в кустах, оглядываясь на удалявшееся через поле стадо. До их ушей долетало чавканье вязнувших ног в размякшем суглинке пашни. Ветер доносил им знакомый запах. Казалось, они были в нерешительности, в какую же сторону им идти.

Вдруг Длиннобородый гордо тряхнул огромными венцами своих рогов, фыркнул и пошел к озеру. Широкорогий двинулся вслед за ним, и оба они зашагали крупной походкой среди кустов.

Смолистый аромат отмокающих березовых почек, дух прелой листвы и пахучий воздух близкого лесного болота вливался в их ноздри.

Теперь они снова были только товарищами, которым было суждено вместе коротать время и вместе бороться за жизнь. Шаги их стали более легкими и упругими на утоптанной ногами лосиного стада тропинке.

Было раннее туманное утро, когда они вышли к торфянику, там, где обыкновенно привыкли выходить. Им давно уже было время быть в ольшанике.

Солнце показывалось из-за озера сквозь порозовевший туман. Птицы начали свои весенние песни. Тетерева, бекасы, дрозды, зяблики, вальдшнепы в лесу и гагары на озере - все были слышны тут.

Вдруг подозрительный шорох в кустах заставил друзей вздрогнуть всем телом, а через минуту гром выстрела из-за опушки оглушил их. Разом шарахнулись лоси и понеслись в кусты и болотные кочки.

Им вслед прозвенели еще два выстрела один за другим, и Длиннобородый почувствовал, как что-то острое кольнуло ему в грудь. Он прибавил шагу и несколькими прыжками обогнал товарища. Они неслись, распластываясь над землей, а синеватый дым пороха клубился и застилал опушку. Из-за нее выбежали двое людей, махали руками и кричали: "Ушли, ушли!"

А лоси через чащу, канавы и топи, через широкие весенние разливы и полные водой трясины бежали к журавлиному островку. В ушах их отдавался гул выстрелов, сердце усиленно билось.

Когда Широкорогий почти доплыл и с усилием выбрался на островок, Длиннобородый был уже там. Но вид его был страшен и жалок в одно и то же время. Грудь его шумно вздымалась и падала, в горле клокотали тяжелые громкие хрипы; с морды падала клочьями кровавая пена.

Все тело его вздрагивало и шаталось, он стоял, с трудом удерживаясь на ногах. Вдруг колени его стали подгибаться, и он тяжело рухнул на землю. Широкорогий подбежал к нему и низко пригнул морду к упавшему товарищу. Тот был еще жив, но кровавая пена все сильнее бежала и пузырилась изо рта и ноздрей. Широкорогий лизнул своим длинным языком по его теплым губам.

Длиннобородый поглядел на товарища долгим страдающим взглядом.

А кругом шевелились от ветра ветки берез, пела зорянка в густом орешнике, блеяли бекасы над болотом, и где-то высоко под небом играли свирели перелетной лебединой стаи.