Тришка за свою недолгую жизнь видел довольно мало народу из своего роду-племени. Но все, с кем встречался, за внешностью следили. Даже кто порос густой и непрошибаемой волосней – тоже как-то умудрялся приглаживать. Домовихи – так те вечно прихорашивались, вроде балованных домашних кошечек. Обитатель щели же если когда и расчесывал шерстку – так разве что в раннем детстве, чтобы от мамки не влетело. Чего только не висело и не болталось на нем! Соломинки, сенная труха, даже истлевший березовый листочек Тришка приметил.

– Я – Корней Третьякович, – сурово представился нечесанный спаситель. – При теплице служу. Из полевых. Оформлен тепличным. Документы в порядке. Так что, гражданин инспектор, я в своем праве. А они бесчинствуют и меня гнобят.

Тришка открыл рот – да и закрыть позабыл.

– Не думал, что моя жалоба докуда следует дойдет. Я с полевым Викентием Ерофеевичем посылал, он обещался с заправки с кем-нито из автомобильных отправить. Добро пожаловать, вот, глядите, как живу, чем питаюсь. Гнилые зернышки, гражданин инспектор! Хозяйских помидоров не трогаю – уговор был не трогать. Корочки заплесневелой два года не видел! Хорошо, с кошкой Фроськой сговорился, я летом за котятами смотрел, она мне с хозяйского стола то сосиски кусок, то колбаски кружок принесет. Хлеба-то ей не давали! Что дадут – тем со мной и поделится. Теперь котят раздали, и опять я на гнилом пайке.

Тришка молча подивился тому, что тепличный сговорился с кошкой. Городские домовые с котами еще кое-как могли столковаться, а кошка – непонятлива, да и беспамятна, кстати говоря. Коли есть котята – так они одни на уме, на иное ума уже недостает. Нет котят – думает, как бы новых завести, других мыслей не держит, вот и все.

– Хозяйство показать? – спросил Корней Третьякович.

– Покажи, – дозволил Тришка.

– Да! Главное! Как тебя, гражданин инспектор, звать-величать?

– А Трифоном Орентьевичем.

– Будь так. И что, всех вас, инспекторов, так наряжают?

– Как наряжают? – удивился Тришка.

– Масть меняют, – уточнил тепличный.

Тут только Тришка вспомнил, что недавно пользовался хозяйским шампунем и сделал себе шерстку ненатурального красноватого цвета.

– Не всех, – туманно ответил он.

– Главных, что ли? – тепличный посмотрел на него с некоторым недоверием к его молодости, вздохнул и крякнул – время пришло безумное, к старости почтения, видать, вовсе не осталось, и домовой-молокосос уже может оказаться значительной шишкой.

– Не совсем.

– Ну-ну… Так вот, живу я убого. А они там, на усадьбе, барствуют! С хозяйского стола и сам Елпидифорка питается, и его баба, и весь штат – Провка, Ефимка, Игнашка, Никодимка, Маркушка, Тимошка!

– Куда столько? – удивился Тришка.

– Вот и я спрашиваю – куда? Провка, скажем, у них запечный. А Маркушка? Сарайным был, а в сарае жить не желает, ему дом подавай! Никодимку опять же, когда подрос, чтобы безместным не остался, в хозяйские автомобильные определили. Ну и что, занимается он техникой? Тоже все за печку норовит! Срамные картинки смотреть!

– Срамные картинки-то откуда? – строго спросил Тришка, предчувствуя и любопытную историю, и что тепличный сгорает от желания ее рассказать.

– А к хозяину из города за овощами приезжают, и автомобильный, Игнашка, их привозит. Продовольствием не берет, только деньгами, так Елпидифорка наладился у хозяина деньги воровать! Где рубль, а где и десять! А тот автомобильный и берет ворованное! Тьфу! Глаза б не глядели!

– Ишь, шустрый…

– А ты его знаешь? – догадался Корней Третьякович.

– Он меня сюда завез…

– Что завез – правильно сделал! И вообще Никишка далеко пойдет, потому что на верном пути! – тут же, без заминки, перешел от ругани к похвале тепличный. – Он деньги копит, чтобы жениться. Совсем еще недавно безместным был, теперь в автомобильные взяли, так он на этом не остановится! Он у подвального дочку сватать хочет! А как войдет через женитьбу в хорошую семью – так и выше поднимется! Он еще, увидишь, в хорошем доме домовым дедушкой станет!

– Дочку, у подвального? Так она же гуляет и выпивает!

– Кто тебе наплел? Девка смирная. Подвальный для нее хорошего жениха ищет, а она с Никишкой поладила. Я знаю, Никишка при мне с Тимошкой разговаривал, пока ящики грузили.

– Надо же… – пробормотал огорошенный Тришка.

Теперь его паническое бегство в багажнике явилось в совершенно ином свете…

Много чего любопытного нарассказал тепличный Тришке про своих недругов. Как нанимали тепличным – так сулили златые горы. Как приступил к работе – так кукиш под нос! А уходить обратно в полевые некуда… И безместным быть в такие годы – стыд и срам…

– Живут не хуже городских! – возмущался Корней Третьякович. – В тепле, сыты, при всех удобствах! Мне дважды в год чарка вина полагается – где та чарка? Сами выпивают! А я за место тепличного двадцать рублей дал! Сколько лет копил!.. По копеечке деньги у автозаправки подбирал!

Когда же он всерьез потребовал от Тришки решительных мер, вплоть до выселения Елпидифорки со двора, Тришка уже знал, как быть.

– Я ведь не по жалобе, – склонившись к мохнатому, с кисточкой, уху прошептал он. – Я по государственному делу.

– Ого?!?

Они сидели в теплице, в щели между деревянным столом для ящиков с зеленью и стеной, на щепках, под перевернутым ведром, сверху которого стояла картонная коробка с белым порошком. И тепличный взгромоздил щепки для гостя повыше, являя таким образом почтительность. Угощение же выставил нарочно жалкое – пусть гражданин инспектор попробует, потом не отплюется. Рядом с угощением лежала очередная жалоба – мелким почерком, на криво оторванном от края газеты квадрате.

– Мне нужен Молчок.

– Молчок? А кто таков?

– Чш-ш-ш…

История с женитьбой Никишки настолько Тришку обидела, что в нем проснулась совершенно неожиданная для выросшего на книжных полках домового хитрость.

– Вражина? – без голоса спросил тепличный.

– Вражина, – подтвердил Тришка.

– Так что же, Трифон Орентьевич, ты сюда только за тем Молчком и забрался?

– Мы его по всем закоулкам ищем, – как бы нехотя признался Тришка. – Коли чего знаешьо – говори.

– Он хотел было добавить, что старые сельские жители наверняка помнят, как Молчка подсаживать, и хорошо, что не успел.

– Беглый? Из острога?

Такого домысла Тришка не ожидал. Но кто его, Молчка, разберет! Может, и впрямь Молчки ныне только в острогах водятся?

– Он самый, – согласился Тришка.

– Стало быть, ловите, чтобы обратно возвернуть?

– Он много дел понаделать может, – туманно намекнул Тришка.

– А если кто покажет того Молчка – тому что?

Вопрос был разумный – жаль только, что ответа на него Тришка не имел.

– Награда будет? – допытывался тепличный.

– Ну… Это в зависимости…

– А какая?

– Соответственная! – неожиданно для себя заорал Тришка. И испугался – тепличный с ним бы одной левой управился.

Однако красноватая масть, недоступная сельскому жителю, внушила Корнею Третьяковичу несокрушимое и при необходимости перерастающее в страх почтение.

– Ну все, все, все, больше не спрашиваю! Я же понимаю! – зачастил он. – Мне бы, конечно, больше продовольствием получить хотелось, но я и на повышение тоже согласен!

– А что? Ты знаешь, где найти Молчка?

– Знаю… – даже не прошептал, а прошелестел тепличный. – Он у нас в сарае живет…

– В сарае? – тут Тришка вспомнил, как в него незримый враг камнями швырялся.

– Ну да, потому сарайный и перебрался в дом! А домовиха его, Молчка, жалеет, еду ему таскает!

– Погоди, погоди! С чего ты взял, будто это – Молчок?

– Так молчит же!

– Молчит, а что еще?

– А ничего боле! Сидит там, как сыч в дупле и носу не кажет! Вот такие дела, гражданин следователь. Молчка они тут, оказывается, прикормили!

Неожиданно пожалованный в следователи Тришка не возражал. Он уже начал понимать, какого нрава здешний тепличный.