Ах ты ж…

— Огромное спасибо тебе, Алессандро, за оказание помощи, в которой я не нуждалась. Я очень ценю, что ты выкроил время из своего делового расписания, заключающегося в позировании для «Инстаграма», разбил свою шикарную машину, и все ради того, чтобы убить каждого, кто, возможно, мог бы пролить свет на это расследование. Большое, огромное тебе спасибо!

Мы посверлили друг друга взглядами.

Он поднял брови.

— Подожди, я понял. Раз ты настроена делать обратное от того, что я говорю тебе, давай попробуем по-другому. Не оставайся дома, Каталина. Не бросай это дело. Не оставайся в безопасности. Это работает? Пожалуйста, скажи мне, что это так.

— Боже, ну ты придурок, — вырвалось у меня.

Алессандро парировал:

— Какой грязный ротик. Какие возможности.

— У тебя нет никаких возможностей с моим ртом! Ни у кого нет никаких возможностей с моим ртом! — Я же не сказала этого вслух, правда?

Он засмеялся. Он смеялся надо мной.

— Алессандро, Холли всего семнадцать. Она ни в чем не виновата. Что бы ни сделала ее мать, или чего она не сделала, Холли не должна за это расплачиваться. Расскажи, что происходит, и я смогу найти ее. Неужели у тебя нет ни капли сострадания?

— Чем быстрее ты осознаешь, что я ничего тебе не скажу, тем проще нам будет. Сдавайся, Каталина. Это решено.

Он повернул на нашу улицу.

— Останови машину.

«Альфа» остановилась с металлическим скрежетом. Я отстегнула ремень безопасности.

— Каталина, позволь довезти тебя до двери. Я знаю, у тебя болит нога.

Я выбралась из машины, прижав к себе клинок и свою собачку.

— Не строй из себя героиню, — крикнул он.

Жаль, что у меня нет третьей руки показать ему средний палец. Я промаршировала к будке охраны, изо всех сил стараясь не хромать.

— Эй! — крикнул он. — В конце концов мы все-таки покатались!

— Чтоб ты сдох.

Я дошла до будки, позади послышался скрежещущий звук удаляющейся «Альфы».

Двое охранников в будке уставились на меня. Я увидела свое отражение в зеркале, когда проходила мимо. Большая часть меня была покрыта равномерным слоем грязи и пыли от лежания на полу в торговом центре. Кровь забрызгала лицо, шею и белую водолазку. Кусочки черепа и мозгов Селии застряли в волосах. Две дырки от пуль украшали плащ, одна прямо посреди груди и ещё одна немного левее.

Прекрасно. Просто прекрасно.

Грязная, всклокоченная собачка тихонько заскулила у меня в руках.

— Да, в курсе я! — Мы с ней были идеальной парой.

Если я пройду в таком виде через парадную дверь, у моей семьи случится коллективный апоплексический удар. Нужно привести себя в порядок. Лучшим выходом для меня будет пройти через гараж, вымыть там хотя бы лицо и руки, а затем попытаться пробраться наверх в свою комнату. Значит, придется обойти склад кругом.

Я повернула в узкий проход между складом и бетонной стеной, отделяющей его от соседней автопарковки, и похромала туда.

Ой. Ой.

Я никогда не осознавала, насколько большую площадь мы занимаем.

Ой.

Нам, правда, нужен такой большой склад?

Собачка снова заскулила, с какой-то собачьей грустью.

— Тсс, ты нас разоблачишь.

Наконец я повернула за угол. Большие промышленные складские ворота были открыты, и гараж изнутри казался пустынным. Все было на своих привычных местах: Кирпичик и Ромео, любимицы бабули, стояли, накрытые брезентом, бронированный Хамви, который мы использовали для опасных вылазок, был тут, как и последнее приобретение бабули — гусеничный вездеход средних размеров, стояв посреди помещения.

Кособокое сплетение голубой шерсти на круговых спицах лежало на рабочем столе. Невада как-то сказала бабуле Фриде, что другие бабушки вяжут вещи своим внукам. С тех пор она регулярно делала мужественные попытки связать что-нибудь в подарок для каждой из нас, и предполагалось, что нынешний Гордиев узел — это мой свитер. Она обычно брала его с собой, когда заканчивала дела в гараже.

Я остановилась и прислушалась. В помещении стояла тишина. Никакого движения. Горизонт был чист.

Может, бабуля Фрида отправилась внутрь, чтобы принять душ.

Я похромала через дверь и направилась к умывальнику. Бабуля Фрида выбрала именно этот момент, чтобы выпрыгнуть из кабины гусеничного вездехода. Она уставилась на меня, голубые глаза расширились.

Я должна отвлечь ее, быстро.

— Хонде, похоже, конец, но я оставила два бесхозных «Гардиана» около торгового центра «Кейстоун». Они твои, только не забудь снять с них GPS…

Бабуля Фрида прошла мимо меня и подошла к интеркому.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо, — начала умолять я.

Бабушка надавила кнопку.

— Пенелопа, ребенок ранен.

Я не ребенок. Мне двадцать один год, но это не имеет значения. Для бабули Фриды мы втроём навсегда останемся детьми.

— Я же попросила!

В бабулиных глазах не было ни капли сочувствия.

— У неё две дырки от пуль в плаще и чьи-то мозги на волосах. Поторопись.

Черт побери.

В мире полно интересных слов, обозначающих сложные вещи. Например, tartle — шотландское слово, обозначающее панический ступор, который испытываешь, когда должен представить кого-то, но не помнишь его имени. Или backpafeifengesicht — немецкий термин для рожи, которую так и хочется набить без каких-либо причин. А ещё gigil — филлипинское слово, обозначающее непреодолимое желание стиснуть в объятиях кого-то, просто потому что он безумно мил.

Я не знаю, есть ли особое слово, которым можно описать тот ураган, который устроила моя чрезмерно расстроенная семья, в то время как они пытались обработать мои раны, смыть с меня кровь и грязь, допросить меня, все в одно и то же время, одномоментно говоря друг с другом. Если бы было такое слово, я бы обязательно его выучила. Я отказалась отвечать на любые вопросы до тех пор, пока мне не дадут принять душ. Мое требование было встречено воплями протеста, но я твердо стояла на своем, и когда Баг, очень кстати, отправил видео нашего боя с Селией, снятого дроном, семья сдалась и отпустила меня, чтобы посмотреть его.

Маленькая собачка оказалась девочкой. Пришлось потратить 15 минут на стрижку меха в стратегических местах, чтобы выяснить этот факт. После того, как я срезала ужасные клоки шерсти, я взяла ее с собой в душ. Сначала она съёжилась в углу, но по окончании решила, что купание — не так уж плохо. Вода, которая сбегала с неё после первого полоскания, была черной и пахла канализацией. Мне пришлось дважды вымыть ее шампунем.

После душа она рванула в мою комнату, нарезая круги, пока я вытиралась. Одним из ее родителей, судя по всему, была такса, а другим — скотч терьер или похожая порода. Ее маленькое тельце было длинным, с короткими ногами, которые выглядели слишком тонкими. Ее черная, и теперь блестящая шерсть была более длинной и жёсткой на спине и попе, где она снова завилась комками. У нее были болтающиеся уши, длинные челюсти, обрамлённые бачками, напоминающими скотч терьера, и когда она открывала рот, ее зубы казались непропорционально большими по сравнению с головой. Они напоминали медвежий капкан из старых мультиков.

Также она была болезненно худой. Вероятно, если ее избавить от шерсти, вес снизится на треть. У нее торчали ребра и выделялись позвонки на хребте.

Я три минуты безуспешно преследовала ее с полотенцем, пока меня не осенило, и я бросила его на пол. Она зарылась под него, я поймала ее и хорошенько вытерла.

Кто-то постучался в мою дверь. Что ж, рано или поздно этого следовало ожидать.

— Кто там?

— Я, — ответила мама.

Я ожидала этого. Последнее, что я хотела сейчас, это говорить с мамой.

После смерти папы все превратилось в неразбериху. Бизнес прогорел, мы лишились дома, пришлось поменять школы, что было не так сложно для других людей, но для меня это было катастрофой, но самое важное, теперь с нами не было папы. Когда мама была в командировке, о нас заботился папа. Когда у меня была проблема, сначала я шла к папе, а не к маме. На тот момент папа больше знал обо мне, и он всегда мог разговорить меня, в какой бы пещере я не спряталась.