Я не могла решить, какие "самыми" счастливыми минуты были с Аленом, потому что всё время, проведённое с ним от первого дня знакомства до самого последнего часа расставания, было счастьем.

В один из первых дней своего проживания в общежитской комнате я вбила в стенку напротив кровати большой гвоздь и повесила на него свою драгоценную реликвию – подарок Алена, кулон с серебряной цепочкой, который я назвала "Звезда Шерифа". Он днём и ночью напоминал мне о моём любимом. Этот кулон был той незримой и невидимой нитью, которая теперь уже всегда соединяла меня с Аленом.

Я всё делала так, как не надо было делать. Мне нужно было постараться забыть о своей любви и об Алене и, как можно дальше,

с глаз долой, запрятать то, что могло напоминать мне о нём. Я, наоборот, то единственное, что мне осталось от любимого человека, хранила и держала на самом видном месте, чтобы каждое мгновенье помнить о нём, хотя и без подарков Алена я не забывала о нем ни на минуту.

Так тянулись дни и недели. Наконец закончился 1-й месяц работы в школах, и наступил день первой зарплаты. Товарищ Морозкин как обещал, так и сделал, выполнил своё обещание – зарплата у меня была большая, более 250 рублей в месяц. По тем временам она приближалась к заработкам больших начальников.

Я решила на деньги своей первой зарплаты купить небольшой телевизор. Это была моя первая и последняя большая покупка за год жизни и работы в Калмыкии. Жизнь после приобретения и установления телевизора в моей комнатке несколько преобразилась и оживилась не только у меня, но и во всём общежитии – не все семьи, живущие в нашем общежитии, имели материальную возможность приобрести собственные "голубые экраны". Теперь стук в мою дверь раздавался довольно часто – желающих посмотреть концерт, художественный фильм или "Голубой Огонёк" по субботам – хоть отбавляй.

Шло время, я работала от зари до поздней ночи, приходила в свою комнату и «без ног» от усталости валилась на скрипучую кровать.

Так тоскливо, монотонно и без радости проходила моя жизнь.

Подходила к концу 1-я четверть, и тут произошли неожиданные события. Я думала, что в тех местах и в тот период моей жизни вообще не могли происходить какие-либо события, кроме работы, работы и грустных воспоминаний о прошлом, но "неожиданными" они были только для меня, а вот для Лены Стельмаченко они были вполне ожидаемыми.

Оказывается, ещё на 3-м курсе на французском отделении факультета романо-германской филологии были отобраны и, как через решето, просеяны и отсеяны несколько «счастливчиков». Эти несколько человек, как через дуршлаг, были отфильтрованы от остальной массы студентов и представляли собой людей с хорошей родословной и с безупречным своим прошлым и с таким же безукоризненным прошлым своих родителей и родственников до «седьмого колена».

Таких у нас нашлось только 2 или 3 благонадёжных человечка. Среди их числа оказалась Елена – моя тогдашняя коллега.

Так уж получилось из-за бюрократических волокит и проволочек, что до 1-го сентября не успели прийти соответствующие документы, и поэтому Елене пришлось действовать по 2-му варианту развития событий – это на тот случай, если из Алжира или из другой арабской страны, где нужны были молодые специалисты со знанием французского языка, не придёт вовремя официальный вызов для выезда на работу заграницу.

Помню, как Лена влетела в мою комнату с радостными возгласами о том, что наконец-то пришёл из Алжира официальный вызов, и ей надо срочно уезжать из Приютного. Я сначала не поняла, почему с этим счастливым известием нужно было непременно лететь ко мне, как будто от меня что-либо зависело. Как позже я поняла, многое зависело, в частности, и от меня.

– Ленуля, я очень-очень рада за тебя. Это невероятно! Я даже об этом не знала! Почему ты раньше ничего не говорила об этом? – всё ещё удивлённая и не верящая в такое развитие событий, я вопрошала Ленку.

– Оль, да я сглазить боялась, поэтому и молчала, – ответила Лена.

– А у нас, что, на французском отделении такой отбор проводился для работы заграницей? – продолжала я не верить таким новостям.

– Да, но это нигде почему-то не афишировалось. Нас проверяли, как ты правильно подумала, до «седьмого колена». Прошлое и настоящее моих родителей внушали "органам" полное доверие, поэтому мои родители оказались достойными того, чтобы их дочь работала заграницей.

– Прими от меня поздравления, – я была рада и за Ленку и за её "седьмое колено." – Так почему ты дома, в Краснодаре, не осталась дожидаться вызова?

– Очень много было волокиты с документами. Они пришли, сама видишь, очень поздно, и теперь у меня могут возникнуть большие проблемы, из-за которых я не смогу поехать в Алжир.

– Лена, но я тут причём? Как говорят, с какого боку? От меня ты чего хочешь? Не могу уразуметь, – недоумевала я.

–Ты понимаешь, что меня здесь не отпускают. Я уже была у директора школы и у товарища Морозкина. Они категорически «против». Говорят, что для поездки в Алжир найдут в стране много желающих помимо меня, а желающих приехать сюда, в Калмыцкие степи, нет.

–Но тут они правы, Лен… Кто ж, кроме нас с тобой, 2-х дурёх, приехал сюда? Никто!

–Говорят, сиди, мол, и не рыпайся. Понимаешь, если я уеду, то некому будет вести мои уроки французского языка.

–Ты хочешь сейчас сказать, – не дала я Лене договорить фразу до конца, – что я-я-я возьму твои классы с французским языком?!

– Оль, выручай! – с большой надеждой попросила меня коллега.

–Н-е-е-е-т, Ленусь! Ты меня, конечно же, прости, но я не буду вести уроки французского языка. Даже не проси, не уговаривай и не умоляй! Да, и потом, я просто фи-зи-чес-ки не потяну столько часов…

–Оля, помоги! Сделаю для тебя всё, что захочешь, только помоги – согласись взять мои классы.

–"Что захочешь"? – переспросила я её. – А я как раз хочу не брать твои классы и часы. Лена, я не знаю французский так хорошо, как знаю английский.

– Оля, но ты что говоришь? Ты с университетским высшим образованием не достаточно хорошо знаешь язык, чтобы преподавать в 5-х–10-х классах? Не говори глупости.

–Тебе непременно надо "делать ноги" отсюда – всё бросать и ехать сейчас в Краснодар. А французский язык пусть в классах заменяют английским. Вообще, какая-то странная и недальновидная политика местных властей – к ним сюда не едут специалисты русского языка и литературы, а они – и французский тебе язык и английский тебе язык. А почему бы им на следующий учебный год не подать в МГУ на отделение восточных языков заявку на преподавателей со знанием японского или китайского языков? –пыталась пошутить я, чтобы хоть как-то разрядить неприятную ситуацию.

– Оль, мне не до шуток сейчас, – грустно и со слезами на глазах ответила Елена. – Что же делать?

– Лена, ты уезжай! А я уж буду опять своим хрупким телом "амбразуру" закрывать, – предположила я, как далее будут развиваться события.

– Зав. РОНО обещал, что не даст мне трудовую книжку, – возразила коллега.

– Лена! Какая трудовая книжка! Всего 2 месяца работы. Знаешь, – подумав, как дальше действовать, предложила я Елене свой вариант. – Мы сейчас пойдём к товарищу Морозкину или к моему директору и будем сообща решать этот вопрос. Мне в Элисте министр обещал, что через год отпустит меня и выдаст на руки трудовую книжку с соответствующей записью в ней. Но ты ведь, Лена, понимаешь, это была всего лишь устная договорённость со мной, а надо как-то документально оформить наше соглашение … И я знаю, как это сделать.

– И как же собираешься дальше действовать, – удивилась Елена забившему из меня фонтану идей.

– Я соглашаюсь взять все твои часы, хоть могу и сдохнуть к концу учебного года, не дожив до светлого дня получения трудовой книжки. НО…товарищ Морозкин даёт нам честное-пречестное слово и при нас, в присутствии 4-х человек, оформляет заявку на 2-х преподавателей иностранных языков на следующий учебный год. Один документ у него остаётся, а другой – у меня. Ну, как? Сойдёт такой вариант решения наших проблем? – спросила я Елену Прекрасную.