– Оля, прости, но моей вины здесь нет. Понимаешь, здесь всё было давно продумано до мелочей – не зря же Света уже приехала к нам с вином и с коробкой конфет. Даже если бы Ален не опоздал и приехал вовремя, вечер всё равно закончился бы так по сценарию Светки – ей ничего бы не стоило оставить его также в нашей комнате или увязаться с ним после вашего расставания, предложив ему проводить её до дома.
– Я думаю, что именно так всё бы и произошло. Светка – ещё т-а-а-а бестия, – подвела итог сказанному Алёна.
– И что Светка? – поинтересовалась я у Тамары.
– Больше Света ко мне не приходила, а потом и я улетела к себе домой. А как это письмо оказалось у нас, понятия не имею. Вы мне верите?
– В-е-е-е-рим, – ответили мы в унисон с Алёной.
– Ну, да… должно быть, так оно и было, – сделала своё очередное предположение Алёна, – осталось теперь только дождаться Светкиного прихода.
– Она больше сюда не придёт, она уже сделала своё грязное дело. Зачем ей теперь приходить? – я действительно думала так.
– Плохо, Оля, ты таких вертихвосток знаешь… Она придёт сюда обязательно лишь только для того, чтобы насладиться результатами своего "труда"…
– Своих козней, – уточнила я Светкины "труды".
Так, ничего нового от Томы мы не могли больше услышать – оставалось ждать прихода Светы.
Опять ждать!
В университете наступил первый день занятий после зимних каникул. Все мои девчонки пошли на учёбу, кроме меня.
Это был первый случай за все годы учёбы в университете, когда я без "уважительных" причин пропустила один день занятий.
Болезнь и физическая боль дают человеку основание взять у врача справку о временной нетрудоспособности, а душевная боль и страдания не были бы основанием для дачи медицинской справки о моей "неспособности" дальше жить.
После занятий, ближе к вечеру, к нам явилась та, кого мы так ждали.
Хотя Света и была "актриса", но не такой талантливой, чтобы сыграть роль человека, знающего о происшедших событиях, но не показывающего вида о том, что он знает.
Она на всех поочерёдно удивлённо посмотрела, как будто ожидая вопросы к своей персоне, но пока никаких вопросов к ней не последовало. Раньше, когда она входила к нам, а мы занимались каждый своим делом, она говорила: "Всем привет!" – но при этом никогда затем не спрашивала: "А что у вас тут случилось? – как спросила она на этот раз.
– Это тебя надо спросить, что у нас, а вернее, у Оли, случилось,– тут же парировала её вопрос наша Алёна.
– А в чём дело? Я ничего не знаю. А что у Оли случилось? – невинной овечкой прикинулась Света.
– Зачем тебе надо было влезать в отношения Оли и Алена? Тебе мало свободных мужчин и молодых людей? – продолжала свою атаку Алёна.
– А я тут причём?
– Света, после того, как вы с Аленом ушли от нас, что дальше произошло? – на этот раз её спросила Тамара.
–А ничего не произошло. Я попросила его проводить меня домой… Здесь же совсем близко… И он, как истинный джентльмен, проводил меня…
– А затем? – на этот раз спросила Свету я. – Что затем?
– А я его больше не видела… А в чём, собственно, дело? Что у вас тут происходит или произошло?
Тома в нескольких словах рассказала ей о полученном мной письме от Алена, и Света тут же напустила на себя вид сострадающего человека и стала мне сопереживать, но чувствовалось, что её переживания неискренние, наигранные, как будто она на сцене играла роль из драмы Чехова или Островского.
Мои девчонки свои чувства сопереживания выражали по-другому – естественно, будто беда случилась у них самих или у близкого им человека.
Света сделала быстрое движение по направлению ко мне, обняла меня и прижала с себе, но меня её объятия словно душили и не давали дышать. Я тут же постаралась отстраниться от неё.
Как будто узнав о случившемся только от нас сейчас, она стала проявлять мне сочувствие совсем другими словами и советами, не так, как это делали мои девчонки.
– Забудь его! Стоит ли из-за такого человека нервы себе мотать и душу рвать! Он не достоин тебя. Как он мог так жестоко поступить с тобой, толком ничего не объяснив. Подлец он и мерзавец после этого…
– Света, тебя это не должно касаться, – прервала я поток её брани в адрес Алена.
Если бы я тогда знала, ещё как касались её наши отношения с Аленом.
– И ещё хочу тебе сказать, если ты скажешь хоть раз подобные слова об Алене, то пусть Тамара на меня не обижается, но ты больше сюда, в нашу комнату, приходить не будешь. Вы будете с Тамарой встречаться где угодно, на нейтральной территории, только не у нас.
"Шкурка" у Светы была непробиваемой, её ничем нельзя было пронять, и носителя этой "шкурки" ничем нельзя было обидеть. Но Света, однако, приняла мои слова к сведению и продолжала обвинять Алена во всех смертных грехах, но уже не применяя "тяжёлую артиллерию" к эпитетам и сравнениям, направленным в сторону Алена.
Это был, к счастью, последний раз, когда нас «осчастливило» своим визитом красивое, но коварное создание.
Что ж, "Яго" сделал своё злодеяние, и "Яго" удалился со сцены, только это была не театральная сцена – сценой была моя жизнь и судьба.
Впоследствии мне довелось ещё раза 2-3 встретить её в коридорах нашего университета, но мы проходили мимо, не здороваясь и делая вид, что друг друга не знаем.
Жаль, что всю правду о тех событиях января 1975 года я узнала лишь 35 лет спустя, когда уже ничего нельзя было изменить в наших с Аленом судьбах.
Первая волна горя ушла, я как будто была в оцепенении – не хотела ни о чём думать, не желала ничего делать, ни есть, ни пить, ни дышать. Я как будто заползла в скорлупу или под панцирь или скрылась за высоким забором, который возвели моя скорбь и горе.
Я лежала целыми днями на кровати, укрывшись покрывалом и уставившись в белую стенку воспаленными, не просыхающими от слёз глазами.
Раньше я лежала на своей кровати лицом к окну, чтобы утром и днём видеть сквозь оконные стёкла синее небо и солнце, а ночью – луну и звёзды, при этом каждый раз вспоминая Алена, его и мои слова на последнем свидании и мечтая о будущей нашей встрече.
Теперь всё было не так. Я лежала спиной к окну, чтобы не видеть ни белого света, ни синего неба, ни звёзд, при мерцании которых ещё совсем недавно мне так хорошо мечталось о любимом.
В последующие дни в нашей комнате надолго воцарилась тишина.
Мои девчонки мало говорили. Они понимали, что все серьёзные разговоры, будь то об учёбе, о государственных экзаменах, о чём-либо или о ком-либо, были слишком болезненные для меня, а остальные – неуместны в этих обстоятельствах. Любая тема разговора почему-то сводилась к "верёвке", на которой повесилась жертва, а как принято, в доме повесившегося человека не говорят о верёвке – вот так мы все и молчали.
Я продолжала жить, но мысль об уходе из жизни не оставляла меня – она постоянно преследовала меня.
ГЛАВА 8. ОБМАН СУДЬБЫ
Как-то незадолго до описываемых событий я узнала, что тела людей, покончивших жизнь самоубийством, не хоронят на общем кладбище рядом с другими усопшими, а выносят их могилы за ограду кладбищенской территории.
Я только на миг представила, как в дни Пасхи и в другие дни поминания усопших, мои близкие – папа, брат с семьёй, моя тётя Маруся будут, как изгои, стоять у моей могилки, да ещё без креста и за кладбищенской оградкой, так сердце сжалось и защемило у меня от жалости к ним.
Я думаю, как раз жалость и боль за моих родных как-то повлияли на моё решение уйти из жизни другим путём. А мысль о том, какое горе причинит моим близким людям сама смерть моя, а не способ ухода из жизни, тогда ещё не достучалась до моего сознания. Да это и понятно, я мало что соображала и понимала в те дни, я жила не головой и умом, а эмоциями и растерзанным кровоточащим сердцем.
