Ну зачем стазис, просто добавить чуть больше стабильности.
— Каледы заложили в нас стремление к идеальному миру для идеальной расы. Даврос тоже пытался решить эту задачу, но другими методами. Мы не считаем, что мир надо уничтожить, прежде чем собрать его заново. Это глупо. Всё равно что разломать кубик Рубика и сказать, что справился с головоломкой. Мы вычисляли и нашли алгоритмы, с помощью которых обойдёмся без разрушения Вселенной.
— Брось, для этого нужна парадигма Скасиса.
Я смотрю на него как можно более выразительно, улыбастер должен в этом помочь. Хищник вдруг сбивает шаг и глядит совсем дико:
— Врёшь, вы не можете рассчитать парадигму Скасиса, её нельзя вычислить голой логикой. А у вас нет воображения.
— Зато есть пятьдесят восемь зеттабайт обрабатываемой информации за один рэл и умение решать нестандартные задачи простым перебором вариантов и методом экстраполяции. Парадигма Скасиса — это то, чем младшая элита развлекается, сходя с конвейера, заново перерасчитывает её с нуля, просто чтобы уложить в мозгу знания, полученные через гипнопедию.
Зря я это, наверное, сказала. Хищник не только остановился, он реально побледнел и ищет, к чему бы привалиться, даже жилы на лбу набухли сильнее обычного. Как бы сердца не дёрнули, всё же он немолодой. А то это будет самая бездарно окончившаяся регенерация — Доктор умер от инфаркта после разговора с далеком о теории Вселенной. Тема для узких галлифрейско-скарианских шуток.
— Погоди... Ты хочешь сказать, что у далеков есть теорема Господа Бога?!
— Подтверждаю. Как, по-твоему, мы планеты двигаем и временем управляем? Как, в конце концов, Второй рассчитал необходимую массу ядерного топлива, когда мы мовеллан уничтожили?
Он сглатывает. Понимаю, чего он боится. Парадигма Скасиса давно превратилась в миф. Почему-то низшие расы считают, что с её помощью можно править миром. Ну, а что ещё планктон может придумать? Гордятся воображением, а на деле дальше материального благополучия фантазия не улетает. Для данной теоремы есть масса других применений, и уж править с её помощью точно не легче, чем с помощью закона всемирного тяготения.
— «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю», — цитирую старую местную мудрость. — Доктор, проблема в точке опоры и длине рычага, который обломается под собственной массой раньше, чем ты на него нажмёшь. Наука такого уровня требует огромных ресурсов. Ты не можешь построить ядерный реактор в каменном веке, если построишь — он уже перестанет быть каменным. Даже имея парадигму Скасиса, мы не можем ей воспользоваться в полной мере. Но с её помощью рассчитываем более мелкие операции — превышение скорости света, нарушение законов термодинамики, управление временем, подчинение энтропии, применение тёмной материи... Это и наша Вселенная тоже. Мы не хотим видеть её смерть. Низшим расам наши знания только вредят. Никто из низших не в состоянии ни мыслить, как мы, ни работать, как мы. Поверь, мы давали достаточно шансов, но нечистокровки — это всегда нечистокровки. Планктон проще и дешевле уничтожить.
Он разворачивается обратно в сторону города и какое-то время шагает молча, причём с каждым шагом делается всё более и более обиженным на жизнь.
— Я триста лет потратил на попытки решить парадигму Скасиса, всё безрезультатно. И вот на доконтактной планете, посреди задрипанного шоссе, какой-то младший командир далеков заявляет мне в лоб, что решил её в раннем детстве, как нефиг делать. И кто я после этого?
— Идиот с будкой, — услужливо подсказываю ответ на заданный вопрос.
— Полный и абсолютный, — соглашается Доктор. — Но.
— Но?
— Я, кажется, начинаю понимать, куда вы исчезли в будущем.
— Объясни-и?
— Ну, через пять миллиардов лет даже слово «далеки» будет забыто. Доиграетесь вы со своей парадигмой, вот и всё.
— Спойлеришь? — шиплю в ответ. — Ты просто завидуешь.
Жаль, Скаро предупредить не могу. Хотя Доктор постоянно врёт, мог и сейчас нарочно сказать гадость, чтобы меня позлить.
— Что говорят твои датчики? — совершенно внезапно спрашивает мой спутник.
— Подтверждают все предположения, — отвечаю. Несмотря на трёп, я не позволяю себе расслабиться и упустить контроль за показаниями приборов. — Пока не перехвачены только непосредственные сигналы амариллов, которыми они общаются друг с другом на больших расстояниях. Возможно, их просто мало, и нет необходимости сигналить друг другу издалека.
— Полагаю, в этом есть свой плюс — если их мало, а их главный корень тоже не слишком велик, то они не в состоянии контролировать весь город, пока занимаются Москвой и Подмосковьем на такой дистанции, — Хищник окидывает взглядом путепровод, на который мы медленно поднимаемся. — Знакомься, «мост смерти». В твоей базе есть это название?
— Подтверждаю.
Через сутки на этом путепроводе будет лежать радиоактивной пыли больше, чем в каком-либо другом месте города. А люди по незнанию пойдут сюда глядеть на догорающую АЭС. По некоторым данным, милиционеры из оцепления со стороны станции все умерли от лучевой, а с другой стороны — кто умер, а кто ещё много лет мучился последствиями. Больше всего в этой истории поражает безалаберность ответственных лиц. У нас такое в принципе невозможно. Если случаются аварии подобного уровня — а они, увы, даже у нас иногда случаются, — мы сразу рассчитываем на самый худший из возможных сценариев и ведём спасательные работы по нему, а не утешаем себя ложными надеждами и не упускаем драгоценное время. В конце концов, если произошла ошибка и всё не так плохо, как казалось, это будет приятно, а если ошибки не было, все необходимые меры будут приняты своевременно или немного раньше.
Стук и грохот товарного поезда под мостом. Датчики опять взрываются предупреждением — споры.
— Обернись.
Поворачиваю фоторецептор туда, куда мне указал Хищник.
Вот она, атомная электростанция, во всей своей красе, отсчитывающая последние часы до катастрофы. Внезапно понимаю, что во мне медленно нарастает волна экзальтации. Я уже дважды ввязывалась в истории со Временем, но тогда было другое, тогда не было объекта, на который смотришь и знаешь, что скоро его не станет, что вон та труба через несколько дней будет красоваться на первой полосе всех газет планеты, а вон та кровля перестанет существовать уже сегодня ночью. И меня действительно, по-настоящему, начинает потряхивать от предвкушения и азарта, как перед боем. Я увижу один из легендарнейших промахов Земли двадцатого века. Разве это не познавательно? Такое зрелище пропустить просто нельзя! Это ж слюни до гравиплатформы и трясучка в конечностях! Хочу это видеть, хотя бы частично! Правда, нельзя показывать ажиотаж, мои спутники этого не оценят. Для них-то сегодняшняя ночь — трагедия.
Но есть и то, что напрягает и меня, и несомненно, Хищника. Это сосняк за нашими спинами, ближе к АЭС, с дороги его не было видно.
Рыжий лес. В буквальном смысле этого слова.
Разве он не должен порыжеть после катастрофы?..
====== Сцена одиннадцатая. ======
— Ривер, Ривер, что с ней? — Доктор трясёт манипулятор, то так, то сяк тыкая в него отвёрткой. — Они же туда пошли, чёрт, ну ведь это должно работать, почему не работает?! Ну давай же...
Мимо проезжает ещё одна машина. Они тут редки, но через месяц и того не станет.
Я подкатываю с обочины к пышно цветущей сливе и, притянув ветку, прикладываю её к датчикам. Потом принимаюсь внимательно разглядывать кору, цветки и едва пробивающиеся листья, анализируя их цвет и клеточное строение.
— Доктор, здесь деревья тоже заражены, но с меньшей силой. Визуально это почти не заметно, но вакуоли в листьях начинают сливаться, а пигмент — накапливаться. Кстати, растительность Альвеги имела ярко выраженный красноватый оттенок из-за высокого содержания каротиноидов.
— Раньше сказать не могла?!
— Ты не спрашивал.
Он снова встряхивает неработающее устройство:
— Ну давай же! — в голосе смертная тоска и паника. Странно, а мне за Ривер вполне спокойно. Она взрослая женщина и может за себя постоять. Чего он изводится?
