— Защищайся, — из тени выступил Глозель с двумя мечами, один протягивал ей, держа за лезвие. Сьюзен смерила его взглядом, быстро нагнулась, расстегнула туфли, шагнула вперед и взялась за рукоять. Она не любила мечи и сабли, предпочитая лук и кинжал, но даже король Эдмунд не побеждал ее с легкостью. Сьюзен помнила, что Глозель побеждает выносливостью и сменой рук, значит, победить его надо до того, как она устанет. Он тельмарин и не ждет, что женщина будет уметь сражаться.

Он ждал. Видимо, Питер просветил его насчет нарнийских обычаев. Сьюзен была намного слабее, но и легче, потому всполохом металась перед Глозелем в своем алом платье, заставляя его крутиться на месте и отступать — она пользовалась тем, что он не бьется в полную силу, боится ее задеть; сама она нисколько не опасалась, понимая, что воин его мастерства никогда не позволит до себя дотронуться. И Глозель отступал. Вверх по лестнице, где его рост снова играл против него, но, заигравшись, Сьюзен неудачно шагнула по ступеньке и подскользнулась, Глозель мгновенно перебросил меч в левую руку и схватил Сьюзен за локоть, рванул на себя.

— Мы слишком близко, чтобы продолжать поединок, — заметила Сьюзен. — Сдавайтесь, генерал. Вам не впервой.

— Отчего же, — Глозель поднял бровь. — В прошлый раз битва окончилась без меня, а очнулся я уже в новой стране.

— Разве? — Сьюзен попыталась вспомнить, но точно, Глозеля она видела в ходе битвы и во время благословения Аслана.

— Я обязан Каспиану и вашей сестре, — отозвался Глозель. — Каспиан отправился на мои поиски в лес, а ваша сестра исцелила меня. Я был удивлен, когда понял, что жив.

— Ты был ранен? — Сьюзен села на ступеньку, потянула его за собой, положила меч рядом.

— Корни деревьев проросли сквозь меня, — проговорил Глозель. — Чем наглядно показали несостоятельность мнения, что древние легенды чаще всего не имеют под собой подоплеки. В тельмарской школе меня учили, что живые деревья из летописей — это особые способы маскировки нарнийских диверсионных отрядов. Пробел в моем образовании был заполнен… несколько болезненно.

— Я не знала, — растерянно сказала Сьюзен; его попытки шутить над тем, что с ним произошло, ставили ее в тупик. Она и не думала даже о том, что творилось с ранеными тельмаринами. — Каспиан искал тебя, потому что ты его спас?

— Я его не убил. Это другое, — он глянул на нее и усмехнулся. — Вот только не надо меня жалеть.

— Жалость — это к Люси, — возразила Сьюзан.

— Но именно тебя назвали великодушной, — Глозель лег на спину на ступеньки. Сьюзен это казалось диким: сочетание изысканных манер двора и подобное поведение, напомнившее Шасту, когда тот впервые оказался во дворце. У Тельмара другая культура, напомнила себе Сьюзен. И у американцев тоже.

========== Часть 3 ==========

Сьюзен, как в детстве, с любопытством побежала по коридорам, чтобы осмотреться, ведь о человеке столько может рассказать внутреннее убранство жилища! Впрочем, сама она не хотела бы, чтобы кто-то судил ее по той крохотной комнате, в которой ей приходилось жить, гораздо лучше было бы проводить по комнатам и галереям Кэр Параваля. В доме у Глозеля пусто, это самое первое впечатление, и Сьюзен было неуютно заглядывать в голые комнаты. В доме профессора Керка пустой стояла лишь одна комната, в которой и находился укрытый белой тканью платяной шкаф; Пэвенси всегда жили в маленьких домах, набитых памятными вещами. У него здесь ничего нет поистине дорогого и личного, сказала про себя Сьюзен. Только оружие да три кольца, оставшиеся на его пальцах при перемещении из Нарнии — перстень генерала, кольцо с родовым гербом и тархистанское, исписанное изнутри восхвалениями богине Таш: символ того, что под его командованием находились наемные войска из Ташбаана. Она как-то спрашивала у него о том, почему Тархистан прислал войско, ведь потомки Тисрока не подчинялись нарнийским королям. Глозель, неприятно усмехнувшись, ответил, что это неподчинение дорого стоило Ташбаану, и наемники — лишь малая часть платы за иллюзию независимости: власть Тельмара при королях была незыблемой и безграничной. Глозель следовал за гостьей по дому, и хотя Сьюзен бежала, а он не торопился, он почему-то не отставал от нее ни на шаг.

Они оказались в спальне, и Сьюзен сама закрыла дверь за ними обоими и обернулась, прямо взглянув Глозелю в глаза. Она не заходила так далеко прежде: романы заканчивались для нее всегда в гостиных чужих домов за светской беседой, пронизанной нитями намеков, но с тельмарином недосказанностям не было места — все чувства, ощущения, мысли были слишком чистыми, дистиллированными, без малейшего налета здешней цивилизации. Они знали слишком много, чтобы им была позволена такая роскошь, как ложь: тысячелетняя королева и неверный военачальник, унаследовавший от своих предков-пиратов гораздо больше, чем могло бы показаться.

Глозель неслышно переступил с ноги на ногу, потом протянул Сьюзен руку, и когда та вложила свою ладонь в его, закрутил ее, как в танце, и прижал к себе.

— Ты слишком храбрая для королевы, — сказал он. — Второй раз подряд принимаешь мой вызов.

— Для королевы Тельмара — может быть и слишком, — в тон ему отозвалась Сьюзен и потянулась наверх, чтобы его поцеловать. Он снял со Сьюзен платье через голову, не обратив внимания за застежки и пуговицы, провел кончиками пальцев по ее талии, осмотрел плечи, и Сьюзен показалось, что с таким видом на рынке выбирают лошадей, о чем она Глозелю немедленно и сказала. Тот только усмехнулся и мотнул головой:

— На тебе нет отметин и шрамов, — сказал он. — Тебя берегли, это правильно. Теперь тебя беречь буду я.

Сьюзен никогда прежде не была с мужчиной, ей всегда хотелось, чтобы первым был кто-то особенный, а когда она правила Нарнией, кругом было слишком мало людей, а из правителей, достойных ее и ее титула, ей никто не нравился. Они никогда не обсуждали в кругу семьи, но Сьюзен знала о том, что Питер и Эдмунд, вернувшись из похода на великанов и с переговоров с морскими жителями, почему-то почти месяц друг на друга не глядели, а Люси по секрету сказала Сьюзен, будто Питер повстречал дочь колдуна, и потому поход так затянулся, а Эдмунд несколько недель не вылезал из моря, и две русалки приняли человеческий облик.

— Две? — недоверчиво переспросила Сьюзен, зная, что те становятся похожими на людей только в случае истинной любви.

— Ну… у морских жителей гаремы… — неуверенно протянула Люси. Сама она пропадала в лесу не только из-за дружбы с фавнами; ее ждал лесной дух, воплощенная суть Западного леса, высокий, золотоволосый и золотоглазый, с черной, как первозданная тьма, кожей. Королева Люси, как и ее сестра, отвергала предложения принцев одного за другим, но не потому, что те ей не нравились. Она их не видела, не замечала — ведь при входе в лес ее встречал теплый искрящийся взгляд существа, помнящего становление самой Нарнии.

Он не вспомнил Люси, когда четверо древних монархов прибыли помочь Каспиану. Древний дух озлобился, одичал; пробужденный Асланом, он защищал Люси, двинув в бой целый лес — но больше ее не любил, он ее не помнил, а когда та, стоя рядом с Львом, окликнула его, не соткался из теней черный силуэт, не блеснул золотой взгляд. Лес пробудился, но не был прежним.

— Его больше нет здесь, Люси, — проговорил Аслан. — Но в моей стране находится истинный Великий лес, и когда-нибудь ты войдешь в него. Помни, что даже не помня тебя, он тебя защищает.

Потому Люси было так сложно решить в конце путешествия «Покорителя Зари», вернуться ли в Англию или отправиться дальше, в страну Аслана. Не будет ли промедление предательством по отношению к ее любимому?

— Это твое решение, Люси, — ответил Лев. — Он будет знать о том, что ты могла прийти к нему сейчас. Но в моей стране нет времени, и тысяча лет ожидания равна мгновению, и мгновение длится века. В твоем мире тебя ждут брат и сестра. Эдмунд последует за тобой, куда бы ты ни пошла, и отправившись в мою страну, ты заберешь и его.