Это так противно. Под ней все бледные, словно мертвецы.
Станислав Павлович и бабушка решили пока дома не вкручивать, лучше накрыть абажуром пониже и светомаскировку аккуратно закрывать.
Домазали последние балки перекрытий на чердаке…
Это важная придумка ленинградских химиков. Молодцы, изобрели смесь, которая не дает гореть деревянным балкам. Вымазали все, даже по два раза. Можно бы и крышу, но на металле эта смесь не держится, так объяснил Юрка. Откуда он знает? Наверное, слышал на чердаке, его на чердак пускают, а Женю нет. Подумаешь, два года разницы! Даже неполные два, а если по годам рождения считать, то и вовсе один! Только ей десять в ноябре исполнится, а Юрке в январе будет двенадцать.
В их коммуналку пришла первая похоронка.
Женя с Юркой пришли с чердака, куда снова таскали песок, и, едва перешагнув порог, поняли, что что-то случилось. Бабушка тихо произнесла:
– Юра… папа…
Из их комнаты неслись рыдания и крики Юркиной мамы. На столе лежал белый лист извещения. Юрка молча опустился на стул, Женя топталась рядом, не зная, что сказать. Тетя Дуся продолжала причитать, то прижимая к себе ревущих Таню и Олю с жалобным воплем «сиротинушки!», то вдруг отталкивая:
– Да лучше бы я вас и вовсе не рожала!
Ирина Андреевна скомандовала детям:
– Ну-ка, выйдите!
Юра даже с облегчением потянул за собой сестренок.
В коридоре было слышно, как бабушка выговаривает Юркиной маме про детей, про обязанность вырастить их хорошими людьми даже без отца…
– Да как же я троих одна без мужа выращу?! – взвыла в ответ Евдокия.
– А мы на что?! Мы здесь все одна семья, так что не думай отчаиваться. У тебя Юрка вон какой, настоящий мужик растет…
Женя посмотрела на настоящего мужика и увидела, что тот плачет. Юрка плакал! Такого не бывало, он мог дать сдачи, мог подраться до разбитого носа, но не плакал никогда! Не зная, чем утешить приятеля, Женька вдруг предложила:
– Юр, давай, у нас будет один папа на двоих? Мой папа будет общим. У нас же много общего, бабушка вон на всех нас одна…
Неизвестно, согласился бы приятель или нет, но в это время вернулся с дровами Станислав Павлович, услышал из-за двери новые причитания тети Дуси и голос бабушки, поманил детей к себе:
– У меня книга новая есть. Ну-ка, почитайте девчонкам…
Книга была вовсе не новая, она старая, просто Станислав Павлович хотел, чтобы дети отошли от двери. Юрка раскрыл книгу и принялся читать какое-то детское стихотворение деревянным голосом, но посередине второй фразы замер. Таня затеребила брата за рукав:
– Юр, ну, Юр, чего ты молчишь?
– Ненавижу фашистов…
Он сказал это тихо и как-то так, что у Женьки мурашки по коже побежали. Станислав Павлович вздохнул:
– Да… кончилось ваше детство, ребятки…
Юрка теперь сирота, наполовину, но сирота. Как-то не верилось, что дядя Витя больше не придет никогда.
Но сирот и пострадавших от проклятой войны вокруг становилось все больше. Погиб папа Ани Высоцкой, убило маму Сережки Тарасова, тяжело ранило Степана Николаевича, бывшего управдома, остался без ног папа Марины Соколовой… да разве всех перечислишь…
Юрка предложил завести тетрадь и записывать:
– Это будет наш счет фашистам. Мы его обязательно предъявим.
Они стали записывать. Получилось много, слишком много, чтобы охватить это умом. Друзья не знали, что все только начинается, но уже догадывались об этом. Вот она, война…
– Почему товарищ Сталин до сих пор не прислал нам помощь? Неужели он не знает, что Ленинград в осаде?
Станислав Павлович вздохнул:
– Москве сейчас самой трудно, враг почти у города.
– Москва тоже в осаде?!
– Нет, что ты! – даже испугался Станислав Павлович. – Но немцы стянули туда много войск, даже с нашего фронта сняли. Этим Москва нам помогла, Ленинград не стали штурмовать.
Очень хотелось спросить, почему же так произошло, где советские доблестные соколы, как они допустили, что враг у ворот Ленинграда и даже Москвы? Разве Красная Армия не самая сильная в мире? Закрадывалась мысль: неужели немцы сильнее?! Страшная мысль, допускать которую никак нельзя, ведь если она окрепнет, то и надежда пропадет.
Это Женька понимала без всяких взрослых разъяснений. Понимала, а потому вопросы про силу Красной Армии не задавала. Красная Армия самая сильная, просто оказалась застигнута врасплох. Вот переформирует свои части и даст отпор врагу, погонит проклятых фашистов до самого Ла-Манша!
Только бы успела до зимы, а то уже октябрь, а изменения лишь к худшему. Сколько можно переформировываться?
Фраза «тяжелые кровопролитные бои» стала обыденной. И страшное слово «оставили» тоже. Неужели однажды после этого слова прозвучит «Москва» или «Ленинград»?! Нет, это будет только тогда, когда умрет последний ленинградец! А пока хоть один жив, гитлеровцев в город на Неве не пустят.
Станислав Павлович сказал, что, чтобы не оставалось времени на глупые мысли, себя нужно как можно больше нагружать работой – физической и умственной. Сказал и принялся нагружать. Ему помогала Ирина Андреевна. Они словно сговорились, то и дело придумывали Женьке и Юре какие-то дела, давали задания или просто чему-то учили.
Женькина бабушка вдруг объявила, что надо идти в Летний сад. Женя ахнула:
– Гулять?!
– Листья собирать.
Это несерьезно – собирать листья, когда город в осаде, но Станислав Павлович строго приказал и Юрке идти с женщинами. Пришлось подчиниться приказу. В результате сам Станислав Павлович с Иваном Трофимовичем отправились куда-то «на разведку», а Ирина Андреевна повела Юру, Женьку, сноху Ивана Трофимовича Полину и ее дочку Аду – в Летний сад. С собой взяли большие мешки, которые наспех сшили из трех покрывал.
Было странно, к чему им Летний сад, мешки и листья?
Ирина Андреевна объяснила просто:
– Будем делать махорку.
Так хотелось поваляться в опавших листьях, но детям не позволили, накричав:
– Вы для чего сюда пришли, баловаться?
Листьев набрали целых три мешка, плотно их набили и потащили домой. Но первый же милиционер остановил:
– Что это?
Ирина Андреевна ответила честно:
– Опавшие листья собрали.
Он не поверил.
– Зачем?
И снова она совершенно честно объяснила:
– Будем сушить и делать берклен.
– Что делать?
Ирине Андреевне пришлось объяснять, что берклен – замена табака.
Дул просто-таки ледяной ветер, стоять на набережной холодно, а милиционер все пытал и пытал. Потом покачал головой:
– Хитрая вы. Надо своей жене подсказать. Спасибо за совет.
Наверное, Ирина Андреевна выдала ему секрет табака.
Женька вдруг сообразила:
– Бабушка, а зачем нам табак, у нас же никто не курит.
– Обменяем на продукты, – спокойно ответила Ирина Андреевна и взвалила на плечи свой мешок.
Мешки не тяжелые, но зачем их нести, когда можно тащить?
Юрка свой так и потащил, но его тут же заставили нести:
– Возьми ты за завязанный край, а девчонки пусть за уголки схватятся. Нельзя мешки тащить волоком, они скоро порвутся, а нам еще не раз куда-то ходить.
Женька не противилась, а вот Ада… Не зря Иван Трофимович говорил, что с такой Адой никакого другого не надо. Она не столько тащила, сколько тянула свой угол назад, а когда ей сказали об этом, заявила, что просто не успевает. В конце концов Юра с Женькой отогнали Аду, взвалили мешок Юрке на спину, и Женька стала поддерживать его снизу.
Юрка злился: Ада старше Женьки на целых полгода, но какие они разные. Женька не плачет, ничего не требует и ведет себя как взрослая, а эта дурында все время канючит. Кушать она хочет! Словно другие не хотят. Все хотят, но надо экономить.
Потом женщины ходили за листьями еще раз, но Юра уже не пошел, нашел дела поважней. А Женька пошла и несла тот самый мешок обратно сама, отказавшись от помощи дурной Ады. А потом они еще ходили и собирали опавшие листья, особенно дубовые, вдвоем с Ириной Андреевной. Набрали очень много, по всей квартире были разложены эти прелые листья, запах вкусный стоял, хотя и тяжелый.
