– Дарси, что с тобой?

Я опустила голову и прикусила щеку изнутри.

– Да просто сказка на ночь, по мотивам моей жизни.

– Судя по твоему виду, скорее одна из тех извращенно-страшных сказочек, – заметила Марисоль.

– Ну да. Там у дома номер 316 по Хувер-авеню появляется новый владелец. И новый управляющий, который там же и живет, – сказала я, а потом рассказала сказку до конца.

Как новый управляющий все увидит и захочет все выяснить. Как богатый владелец запланирует ремонт, который давно ждали. Как начнут с покраски дома и с установки новых перил вместо ужасных старых, из кованого железа, которые все облупились и шатаются. Как потом, когда наружные работы завершатся, начнут ремонтировать и квартиры. И Томасу надо будет осмотреть каждую из них. А потом придут рабочие…

Замолчав, я взглянула на подругу: мой рассказ и то, что должно было за ним последовать, омрачили ее ясное круглое личико.

– Им придется зайти внутрь, – прошептала она.

– Мы живем здесь десять лет. И мистер Ходж всегда просто так продлевал нам аренду. Ничего не осматривал. Даже по телефону не звонил. – Я сделала большой глоток воды из бутылки, а потом провела прохладным пластиком по лбу. – Кроме нас с мамой в квартиру за последние четыре года заходили только два человека: ты… и Марко.

Марисоль положила руки мне на плечи:

– Только, пожалуйста, не начинай все сначала, ладно? Марко был рад помочь.

Но я все равно начала:

– Да не обязан он мне помогать. – Я говорила хрипло, но голоса не повышала. – Не обязан вечером мчаться в такую даль из-за того, что у меня посудомойка потекла.

– Ладно тебе, от его общаги сюда ехать от силы двадцать минут.

– Да не в езде дело. – Другие жильцы, когда у них барахлит что-то из бытовой техники, звонят в эксплуатационную службу. Мы же сами покупали запчасти (на них едва хватало денег), а брат Марисоль, инженерный гений, звезда Калифорнийского университета в Сан-Диего, все втихаря чинил. Иногда даже втихаря от моей мамы. – Аренда у нас заканчивается через полгода. А когда этот новый чувак Томас явится осматривать нашу квартиру или когда кто-нибудь вроде миссис Ньюсом наконец пронюхает, что творится у нас за закрытой дверью, и растрезвонит об этом, нам ни за что это жилье больше не сдадут. И хороших рекомендаций в другие места нам тоже не видать. А к бабушке вернуться мы никак не можем. Ни за что.

– Ты как-нибудь выкрутишься.

– Потому что ты так сказала, да?

Марисоль не удастся задрапировать прореху на моей жизни. Из ткани моих будней не сшить идеально сидящего платья.

– Да, потому что я так сказала, – заявила она, как будто это прописная истина.

Та книга – «Алая буква» у меня в руках – была в черной обложке с огромной алой прописной «А» в центре. Мама тоже носит воображаемую букву. Ту, которой пометила себя сама.

– Ей придется захотеть выкрутиться, – возразила я.

Марисоль кивнула:

– Ей лучше, да? Есть ведь маленькое улучшение после того, как вы…

– Маленькое улучшение – это то, что ты видишь сейчас, за той дверью. Но этого недостаточно для того, чтобы продлить аренду. Где я дала с ней осечку? Ответ будто прямо у меня под носом, но я ничего не вижу.

– Да, я знаю, Ди. Я знаю.

Потрепав меня по плечу, Марисоль полезла за своей бирюзовой кожаной сумкой-тоут. Вытащив оттуда несколько упаковок жвачки, она метнула их через весь стол в мою сторону. Два вида мятной, коричная, клубничная, апельсиновая и классический «бабл-гам». Если Марисоль и любила что-то больше, чем моду, так это жвачка. Возможно, подруга думала, что сможет отвлечь меня своей нелепой одержимостью. Если так, то это вполне в стиле Марисоль – пытаться прикрыть мои муторные переживания яркими фантиками и серебристой фольгой.

Подруга пошуршала упаковкой от коричной жвачки и вопросительно выгнула брови, но я лишь отмахнулась:

– Не хочу. А ты жвачкой запаслась, чтобы всем жильцам нашего дома хватило?

– Не-не, – промычала она и зачмокала, разжевывая две мятные пластинки до мягкого состояния. – Просто люблю, когда есть выбор. Кроме того, доказано, что со жвачкой лучше думается. – У нее заблестели глаза. – Кстати, насчет подумать. Слово дня. Поехали.

– Сейчас? Но…

– Не понимаю, зачем возражать. Тебе самой не терпится, ты, наверное, уже что-то выбрала.

– Хорошо.

В эту игру мы играли уже много лет. Мне полагалось выдавать слова, чем непонятнее, тем лучше. Хотя Марисоль никогда не называла верного определения, она все равно просила новых слов. Просила и просила.

– Слово дня – «копролалия».

– Копролала?.. – переспросила она, щелкая жвачкой.

– Нет, копро-ла-ли-я.

Марисоль постаралась придать лицу умное выражение и принялась крутить пальцем возле уха, будто приводя в движение разные механизмы у себя в голове. Да, все это была моя жизнь. Подруга расправила плечи:

– Копролалия. Определение: патология, при которой субъект постоянно роняет мелкие предметы в пространство между сиденьем водителя и центральной консолью. Например, расчески, крышечки от бутылок с водой, резинки для волос.

– Живой пример именно такой патологии – ты сама, но называется это «делать слишком много дел за рулем», а не «копролалия».

Марисоль сморщила нос:

– Ну хорошо, что тогда это такое?

Я обмахивалась одной из книг.

– Непреодолимая тяга к произнесению нецензурной лексики.

– Да ладно!

– Честное слово.

– Уж это я наверняка запомню. – Марисоль с усердием принялась изображать приступ копролалии: над синими и зелеными плитками плыло одно восхитительное ругательство за другим.

Я зааплодировала. Она изящно поклонилась:

– Это было круто. А теперь давай-ка почитаем объявление, о котором нам все уши прожужжала любительница халявного попкорна. Куда оно запропастилось? Ты уже проверяла почту?

Я отрицательно покачала головой. Это тоже должна была сделать мама.

– Я схожу. – Марисоль нырнула рукой ко мне в сумку. – Клянусь, если там еще одна книга…

Не обращая внимания на мой подчеркнуто ледяной взгляд, подруга выудила из сумки ключи. Потом Марисоль Роблес в дизайнерских джинсовых шортах направилась к почтовым ящикам, превратив дворик в модный подиум. Она вышагивала, как те модели, которых она мечтала одевать. Каштановые волосы, прошитые солнечными бликами, волнами ниспадали на плечи. Может, она действительно представляла, что идет по подиуму, может, просто дурачилась, но в каждом ее движении чувствовалась музыка. Марисоль будто танцевала самбу.

Глядя на подругу, я не могла, словно в зеркале, не увидеть в ней себя. Рядом с изгибами ее миниатюрной фигурки мои метр семьдесят пять казались еще длиннее. Нет, у высокого роста были и преимущества: можно смотреть поверх голов, доставать с верхних полок предметы, не укорачивать джинсы после покупки. Но временами мне не сразу удавалось правильно расположить в пространстве свои конечности. В общем, Марисоль была как пламя, а я походила сложением на пожарный шест.

С почтой в руках она опустилась на скамью и подтянула колени к подбородку. Отложив в сторону счета (позабочусь о них потом), я сосредоточилась на оранжевом листке с объявлением нового управляющего. Как и сказала миссис Ньюсом, сначала отремонтируют фасад и места общего пользования. Жильцов просили на следующей неделе, когда рабочие будут устанавливать новые блестящие перила, приглядывать за детьми и домашними животными. Держаться будет не за что.

– Как думаешь, они уберут стол? Наш стол? – спросила Марисоль.

Я обвела пальцем ее черное сердечко и свою звездочку на краю стола, где мы сидели. Со временем они немного стерлись, но мы-то знали, где их искать.

– Если уберут, это будет полный отстой.

Она огляделась, вытащила изо рта мятную жвачку и прилепила ее под бетонную столешницу.

– Оставлю о себе память.

Марисоль хихикнула. Я улыбнулась. И мы засмеялись, и смеялись так, что этот смех прожег у меня в горле тоннель и начал биться о ребра.