«Дождь скоро закончится. Тогда садись на коня и езжай в сторону радуги.

Не удивляйся. Это будут особый дождь и особая радуга. Слепой дождь случается не только при солнце, но и при полной луне. И радуга бывает не только днем, но и ночью. Темная радуга. Тебе — на ту ее сторону».

Вдруг Андрия охватило давно забытое щемящее чувство восторга — искристого, неуправляемого. Он как будто помолодел, омытый этим слепым лунным дождичком. Он снова стоял на перепутье, все шляхи расстилались перед ним, рядом переступал с ноги на ногу Орлик, висела на поясе верная сабля — чего еще надобно козаку?! Опасности? Вот уж ее точно в ближайшие дни у Андрия будет предостаточно!

Он запрокинул лицо к небесам — дождь уже прекратился. И — да! — там кошкой мокрой, бешеной выгибала свой хребет темная радуга. Один ее конец исчезал где-то за верхушками дальнего леса, другой же упирался в лысый холм, что торчал, ровно последний зуб во рту старца, совсем близко от колодца на перекрестке.

«Торопись, радуга долго не продержится! Как увидишь, скачи во весь дух к ближайшему месту, где входит она в землю».

— Ну давай, Орлику-братику! Не подведи!

Конь, фыркнув, помчался к холму. По неширокой, хорошо утоптанной тропке они буквально взлетели наверх, ветви кустарника, густо покрывшего этот бок холма, когтили Орликовы бока и шаровары Андрия.

Приехали. Встали, чтоб отдышаться.

Совсем рядом тянулась к небу радуга. Ее мощный костяк переливался всеми оттенками черного и уходил куда-то ввысь. Ярчуку почудилось, что колонна радуги тихо, почти на самом пределе слышимости поет мрачный гимн ночи — и тому, что в ночи стремится выбраться в этот мир с той стороны.

Где-то в кустах, ниже по склону, тяжело вздохнули и завозились. Встревоженный козодой разорвал надвое воздух над Ярчуковой головой и сиганул кверху, наткнулся на радугу, пронзительно вскрикнул — квир-рр-р!!.. — пропал. В кустах продолжалось движение, кто-то продирался через чащу к верхушке холма.

«Учти, что за сундучком будут охотиться. Не скажу кто. Скажу только, что тебе лучше бы никогда с ними не встречаться. Если заметишь что-нибудь подозрительное, беги. Не принимай их вызов, сколь бы ни хотелось тебе проявить отвагу.

Мне нужно, чтобы ты добрался до места целым и невредимым. И с сундучком. Поклянись, что поступишь именно так, как я хочу.

— Клянусь. Именем матери своей клянусь!

— Принимаю твою клятву. Помни о ней, козаче».

Он легонько тронул Орликовы бока каблуками (шпор никогда не надевал!), направляя его прямо туда, где радуга входила в землю.

И они въехали.

В землю.

Никогда раньше Ярчуку не приходилось наведываться в Вырий этим путем. Да, признаться, он и в Вырии-то бывал не так часто, как полагали многие, чье знакомство с характерниками ограничивалось дедовскими сказками на печи. Нечего живому человеку лишний раз соваться в мир нежити! — это Андрий усвоил с первых же уроков у своего наставника, старого слепого характерника со странноватым прозвищем Свитайло.

Мир наш, объяснял Свитайло, устроен так: мы живем в Яви; когда же приходит человеку время помирать (то есть по миру дальше отправляться), попадает он на Господний шлях, что находится посеред Равнины предсмертия. А оттуда — уж как получится. Большинство уходит за окоем, как только Костлявая покидает их душу. Но люди-то разные бывают, сынку.

И доля у них тоже — разная.

Возьмем тех же чародеев-колдунов, бабок-шептух и прочий люд ведовской. Почему «ведовской»? Да потому что ведают побольше обычного человека. Но и расплата за то им выходит тяжелая, не зависящая, к слову сказать, от того, добро или зло творили они в Яви. Главное тут, что шли они супротив Христовой веры, которая вот уж несколько столетий как воцарилась на наших землях. Нет, сынку, я сейчас не о вреде или пользе православия говорю — мне ли о таких материях судить?! Я о том, что ведуны всякие (да вот хотя б мы с тобой), даже если добро людям приносят, все ж таки против Господа идут, нарушают Христом заповеданное. Так, во всяком случае, мне один монах объяснял… Крепко мы тогда заспорили с ним… ну, неважно. Важно то, что после смерти своей, ежели человек сильно был к Яви привязан, про-Явь-лялся здесь ярко, значительно, — сложно ему к Господу идти, нет ему пути по шляху Господнему, приходится свой торить, через другие пространства.

Всякое может с такой душою случиться. Может она застрять в Нави — в том месте, где находится Равнина предсмертия. Навь ведь — это и есть мир усопших наших предков. Застрявши там, как застревает щепочка малая на дне быстрой горной речки, меж камнями, — меняется душа. Сущность ее внутренняя начинает выползать наружу, смешавшись с обломками Костлявой, которая у такого человека как бы разрушенной оказывается, и не отъемлется полностью. И смешавшись, сросшись по-новому, образуют Костлявая и душа, считай, иное существо. Разным оно может быть — и способности у него разные проявляются. Кто-то всю жизнь на речке провел — тот водяником становится; кто-то в лесу или в поле, кто-то в горах, кто-то при хозяйстве лучшие свои годы, при хате просидел — так и превращаются в мавок, чугайстров, шишиг, кикимор… Много их, сынку, душ загубленных. Путь их сложен, дорога для них к Господу темна и терниста. Ибо попадают они из Нави в Вырий, что находится как бы рядом с Явью, но словно бы под нею.

Тесно переплелись Явь с Вырием, и Навь у них заместо тонкой прослойки. Но нежить, души эти неупокоенные, способна сигать меж Вырием и Явью легко, а влекут их сюда смутные воспоминания и желания, которым не суждено сбыться. Как дети малые, тянут они свои руки, помыслы свои к нам, в Явь, да только понапрасну — не доступны нежити ни радость любви, ни тепло человечье. Ведь все это — удел живых, а нежить уже померла, уже перестала жить. И, хоть и проявляется — лишь во вред себе и другим. Озлобляясь, навье причиняет малые и большие беды тем, кого винит в собственных горестях, — людям.

Встретишься с нежитью — будь осторожен. Не думай, что коль были когда-то людьми, то людьми и остались. Нежить — они твари опасные, злокозненные. Доколе не сгинут — от креста ли святого, от кола ли осинового или еще по какой причине — остаются они злейшими врагами человека.

Только не путай их с нелюдями — те существа живые, просто не люди, ни внешностью своей, ни нравом. С нелюдьми можно и подружиться. Например, домовики иногда образуются из неупокоенных душ, а иногда — это нелюдь какой-нибудь, часто мудрый и беззлобный.

Не то — нежить. Внешне могут походить они на человека, но и только.

«Что ж делать, чтобы не стать таким?» — спросил тогда у Свитайла Андрий. Мнилось ему уж безрадостное посмертие в виде какого-нибудь вихря, что часто встречается на степных шляхах; как будут швырять в него добрые люди ножи да открещиваться, а он, бешеный, растерявший всякие крохи разума, станет подминать под себя человека за человеком, ломая кости и выпивая кровь…

Вздохнул Свитайло, улыбнулся ласково, успокаивающе.

Надо всегда помнить, кто ты, сынку. И уходить на Господний шлях с легкостью в сердце, без зла, без страха. И еще — позаботиться о том, чтоб непременно выполнили над тобой все положенные при похоронах ведунских обряды.

Но я сейчас о другом. Явь и Вырий связаны между собой, и не только после недоброй смерти можно попасть отсюда туда. Я уже учил тебя о Родниках Силы, местах, где земля-матушка невестится с небом. Они, Родники, бывают Золотые и Серебряные. По одним попадешь в Вырий, по другим вернешься в Явь, нужно только знать, когда «нырять».

Есть и еще пути. Один такой открывается на конце темной радуги. О ней я тебе много рассказывать не стану, не время еще. Скажу только, что нет страшней и опасней дороги в Вырий, ибо, идя сквозь Родник, всегда знаешь, где окажешься. Не то — с радугой; она изменчива и злокозненна, с ней шутки плохи — сама кого хочешь перешутит. Коль получится тебе узреть ее, да поспеть к месту, где входит она в землю, не поспешай — ведь никогда не предугадаешь, куда занесет тебя нелегкая.