Обед был, разумеется, роскошный; потом общество получило приглашение на спектакль. Давали “Филоктета”, трагедию Софокла, переложенную на французский язык, потом трагедию-фарс, под заглавием: “Le Sourd, ou lăuberge pleine”[121]. Ha этом представлении отличался сам Плещеев, который дополнил комедию своими остротами, уморил со смеху публику. За спектаклем следовали иллюминация, танцы и ужин. Но этот день, посвященный таким блестящим забавам, чуть не навлек неприятностей на амфитриона. Из числа его гостей нашлись люди, которым показалась сомнительною буква Н, стоявшая на знаменах и киверах солдат, маневрировавших в импровизированном городе. В этой злосчастной букве прочли не имя Нины, а Наполеона. Насчет Плещеева стали ходить такие неприятные слухи, что губернатор счел долгом пригласить его к себе. Плещеев объяснил ему дело – и обещался быть осторожнее»[122]. Помимо топонимически очерченного А. П. Киреевской круга родственников, с которыми она в то время общалась, нельзя не упомянуть и ее хороших знакомых: барона и баронессу Черкасовых; в их имении Володьково Авдотья Петровна отдыхала душой. Некоторые из перечисленных лиц вошли в так называемые Долбинские стихотворения В. А. Жуковского[123], относящиеся к 1814 году: Добрый совет (в альбом В. А. Азбукину) Любовь, надежда и терпенье — На жизнь порядочный запас. Вперед, без страха, в добрый час, За все порука Провиденье. Блажен, кому вослед Она веселье в жизнь вливает, И счастья радугу являет На самой грозной туче бед. Пока заря не воссияла — Бездушен, хладен, тих Мемнон; Заря взошла – и дышит он, И радость в мраморе взыграла. Таков любви волшебный свет, Великих чувств животворитель, К делам возвышенным стремитель; Любви нет в сердце – жизни нет! Надежда с чашею отрады Нам добрый спутник – верь, но знай, Что не земля, а небо рай; Верней быть добрым без награды. Когда ж надежда улетит — Взгляни на тихое терпенье, Оно утехи обольщенье Прямою силой заменит. Лишь бы, сокровище святое, Добро́та сохранилась нам; Достоин будь – а небесам Оставь на волю остальное. Записочка в Москву к трем сестрицам[124] Скажите, милые сестрицы, Доехали ль, здоровы ль вы, И обгорелые столицы Сочли ли дымные главы? По Туле много ли гуляли? Все те же ль там – завод, ряды, И все ли там пересчитали Вы наших прежних лет следы? Покрытая пожарным прахом, Москва, разбросанный скелет, Вам душу охладила ль страхом; А в Туле прах минувших лет Не возродил ли вспоминанья О том, что было в оны дни, Когда вам юность лишь одни Пленительные обещанья Давала на далекий путь. Призвав неопытность в поруку, Тогда, подав надежде руку, Не мнили мы, чтоб обмануть Могла сопутница крылата, Но время опыт привело, И многих, многих благ утрата Велит сквозь темное стекло Смотреть на счастие земное, Чтобы сияние живое Его пленительных лучей Нам вовсе глаз не заслепило… Друзья, что верно в жизни сей? Что просто, но что сердцу мило, Собрав поближе в малый круг (Чтоб взор наш мог окинуть вдруг), Мечты уступим лишь начавшим Идти дорогою земной И жребия не испытавшим, Для них надежда – сон златой, А нам будь в пользу пробужденье. И мы, не мысля больше вдаль, Терпеньем подсластим печаль, Веселью верой в Провиденье Неизменяемость дадим. Сей день покоем озлатим, Красою мыслей и желаний И прелестью полезных дел, Чтоб на неведомый предел Сокровище воспоминаний (Прекрасной жизни зрелый плод) Нам вынесть из жилища праха И зреть открытый нам без страха Страны обетованной вход. Что ни пошлет судьба, все пополам! Без робости, дорогою одною, В душе добро и вера к небесам, Идти тебе вперед, нам за тобою! Лишь вместе бы, лишь только б заодно, Лишь в час один, одна бы нам могила! Что, впрочем, здесь ни встретим – все равно! Я в том за всех и руку приложила. В альбом баронессе Елене Ивановне Черкасовой Где искренность встречать выходит на крыльцо И вместе с дружбой угощает; Где все, что говорит лицо, И сердце молча повторяет, Где за большим семейственным столом Сидит веселая свобода И где, подчас, когда нахмурится погода, Перед блестящим камельком, В непринужденности живого разговора Позволено дойти до спора — Зашедши в уголок такой, Я смело говорю, что я зашел домой. Записка к баронессе Черкасовой И я прекрасное имею письмецо От нашей долбинской Фелицы [126]. Приписывают в нем и две ее сестрицы [127]; Ее же самое в лицо Не прежде середы увидеть уповаю; Итак, одним пораньше днем В володьковский эдем Во вторник быть располагаю — Обедать, ночевать, Чтоб в середу обнять Свою летунью всем собором И ей навстречу хором «Благословен грядый» сказать. Мои цыпляточки [128] с Натальею-наседкой Благодарят от сердца вас За то, что помните об них, то есть об нас. Своею долбинскою клеткой (Для рифмы клетка здесь) весьма довольны мы: Без всякой суетной чумы Живем да припеваем. Детята учатся, подчас шалят, А мы их унимаем, Но сами не умней ребят. По крайней мере, я – меж рифмами возиться И над мечтой, Как над задачею, трудиться… Но просим извинить: кто в праве похвалиться, Что он мечте не жертвует собой? Все здесь мечта – вся разница в названье, Мечта – веселье, мечта – страданье, Мечта и красота; И всяк мечту зовет, как Дон Кихот принцессу, Но что володьковскую баронессу Я всей душой люблю… вот это не мечта. Р. S. Во вторник ввечеру Я буду (если не умру Иль не поссорюсь с Аполлоном) Читать вам погребальным тоном, Как ведьму черт унес [129], И напугаю вас до слез. вернуться«Глухой, или Наполненная гостиница» (фр.). вернутьсяКиреевский И.В., Киреевский П.В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 17–18. вернутьсяТам же. С. 66–85; Сочинения В. А. Жуковского в двух томах. Т. 1. С. 87–97. вернутьсяВозможно, что «три сестрицы» – это жена барона Петра Ивановича Черкасова и ее сестры. вернутьсяДети А. П. Киреевской: Иван, Петр, Марья. вернутьсяОчевидно, имеется в виду «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне и т. д.». |
