В конечном счете, она достанет маркеры по металлу и распишет чёрные полосы золотом и серебром.

Лицо её отца наконец-то успокоилось.

— Бл*дь, котёнок. Это финишное покрытие заняло где-то две недели.

Теперь, когда он не сходил с ума, она ослабила свою оборонительную позу, схватила край его жилета и улыбнулась.

— Я знаю, папа. Я так сильно люблю «Данте», — так она назвала свой автомобиль. Она понятия не имела почему, но для неё он был Данте. Так же, как был именно «им» (мужского рода). — Но это то, как я делаю его своим, а не твоим. Пожалуйста, не злись.

Он посмотрел на неё сверху вниз, его карие глаза прищурились, и она поняла, что он смирился с этим. Наконец, он вздохнул.

— Твою мать хватит удар.

Фейт усмехнулась.

— Я делала это несколько недель. До сих пор никто даже не заметил. Она не обращает на меня никакого внимания, пока не звонят из школы. Ей вообще плевать, чем я занимаюсь.

Её отец покачал головой.

— Это неправда, котёнок. Твоя мать любит тебя. Она хочет, чтобы ты была хороша во всём, — прежде чем Фейт смогла вставить насмешливый комментарий, который мать заслуживала, он просмотрел над крышей «Данте». — Я должен идти, котенок. Прости за сегодняшний вечер. Веди себя хорошо ради своего старика сегодня, ладно?

— Быть хорошей тяжело, — она надула губы.

Он засмеялся и поцеловал её в щеку.

— Как будто я не знаю. Люблю-люблю тебя.

— Люблю-люблю тебя. Будь осторожен.

Он подмигнул и удалился. Фейт наблюдала, как мужчины завели свои большие «Харлеи» и выехали с парковки в ревущем грохоте чёрного дыма.

Потом она развернулась и направилась в ремонтный бокс, зная, что именно там найдёт Толстого Джека.

Пока шла, она увидела незнакомого парня, бегущего по Глайд Стрит прямо к заправке Диаса. Молодой, ужасно симпатичный, высокий, худощавый, с лохматыми белокурыми волосами. Его рабочий комбинезон был завязан вокруг талии, и белая самая обыкновенная футболка в выгодном свете подчеркивала его замечательные мускулистые руки. И на нём был жилет проспекта, который сначала она не заметила. Её папа ничего не говорил о том, что взяли нового проспекта, но с тех пор, как в её жизни появился «Данте», она больше времени проводила дома, чем в клубе, так что, возможно, она просто пропустила новости. И если он был проспектом, значит, ему, по крайней мере, двадцать один. И это на пять лет больше, чем ей. Но это мелочи.

Она вздохнула. Да, всё верно. Видимо, ей суждено умереть девственницей. Нецелованной и нетронутой. Её отец позаботится об этом. И дядя Хус, и Поппи, и любой другой мужик в чёрной коже.

— Тащи свою тощую задницу сюда, коротышка, — проревел Толстый Джек через проём, и симпатичный белокурый проспект, который только что стоял на Глайд, повернулся, выглядя так, как будто посчитал, что именно его звал Джек. Он увидел Фейт, и их взгляды на какую-то долю секунды пересеклись. О, проклятье. Он был намного больше, чем просто симпатичный. Но затем он отвел взгляд и вернулся к той дерьмовой работе, какой бы ни занимался.

Она вздохнула и прогулочным шагом направилась к мастерской Толстого Джека.

— Привет, Поппи. Что у тебя есть для меня?

Мужик, который во всех отношениях был её единственным дедом, несмотря на отсутствие у них кровного родства, подарил ей быстрое объятье и поцеловал в щёку.

— Сначала дай честное слово, что ты оставишь этого парня в покое. У него и так достаточно проблем и без тебя.

Фейт подумала, что это было до смехотворного несправедливо. Она никогда не приносила проблем парням в клубе. Она выросла с членами клуба. Она едва даже замечала их, околачиваясь рядом, и не думала, что у них когда-нибудь появится проспект, который будет стоить еще одного взгляда (безусловно, до этих самых пор она особо-то и не приглядывалась).

— Что? Я просто заметила факт его существования. Ничего больше.

— Я стар и толст, мисси. Но не слепой. Если бы ты была мультяшкой из «Луни Тюнз» (Прим. «Безумные мотивы» — комедийный мультсериал), твои глаза вывались бы наружу на милю вперёд. И тут без вариантов. Ты — малолетка, а ему необходимо постоянное место проживания. Дом. Так что держи свои новые маленькие сисюли при себе.

Ладно, это странно и немного грубо получить такой выговор от Толстого Джека, особенно о её сиськах, как будто он заметил их существование. Она знала, что они были довольно симпатичными, хотя и не спешили быстро вырасти. Она думала, что эти её новые сиськи не были огромными, но и не совсем как у подростка. И он точно был не тем, кого бы она выбрала, чтобы он заметил это.

Хотя всё станет ужасно устрашающим, если кто-нибудь где-нибудь заметит, что она хочет, чтобы их заметили. Не то чтобы это когда-нибудь произойдёт. Она была довольно-таки уверена, что её отец замолвил словечко по всему Лос-Анджелесу, что любой мужик, у которого даже просто появятся нечестивые мысли о его маленькой девочке, умрёт кровавой смертью.

Она знала это наверняка, потому что собиралась получить аттестат об окончании средней школы, даже не держась с парнем за руки. Её отец позаботился об этом в первый день девятого класса, когда привез её в школу на байке позади себя, а весь грёбаный клуб ехал колонной позади них. Затем они все сидели на своих проклятых байках, в своих проклятых жилетах, нацепив проклятые чёрные солнцезащитные очки, с их проклятыми татуированными руками, скрещенными на груди, и ждали, пока не зазвенит звонок.

С таким же успехом её отец просто мог запереть её в стальной коробке. Ни один парень не хотел с ней даже просто поболтать. Они паниковали, если их назначали в одну группу с ней по подготовке проекта. Даже если появлялся новый мальчик, не знающий, кто она такая, с которым возможно она один раз захотела бы пофлиртовать, то кто-нибудь обязательно говорил что-нибудь ему, и она опять оказывалась там — одна в своём защитном поле из агрессивных байкерских угроз.

Они не делали ничего подобного, когда Сера пошла в среднюю школу. Но тогда Сера была членом математического кружка, кружка Организации Объединенных наций, членом студенческого совета и всякое подобное дерьмо. Она была горяча, но не заинтересована. И, в любом случае, Фейт думала, что она не привлекала тех мальчиков, от которых их отец чувствовал необходимость защищать их.

Очевидно, он был убежден, что Фейт надо защищать. Было бы круто узнать, что он, оказывается, прав.

Пока Толстый Джек уткнулся носом в двигатель байка, Фейт украдкой бросила ещё один взгляд на проспекта. Диаз орал на него, и лицо парня вспыхнуло, становясь ярко-красным. Затем он кивнул и слился в направлении, указанном ему Диасом. Фейт почувствовала жалость к нему. Проспекты приравнивались к дерьму, так это всё работало, но всё равно, от этого ей было не по себе. Он так сильно покраснел.

— Как его зовут?

Толстый Джек тяжело вздохнул и грохнул гаечным ключом по верстаку.

— Майкл. Пока он просто Майкл.

Майкл. Хорошее имя. Она надеялась, что он не сделает чего-то такого, чтобы стать обремененным каким-нибудь отвратительным дорожным именем. Она знала, как её отец, рождённый Аланом, стал Блю. И это отвратительно. Имя было связано с неправильным использованием кольца для члена и посещением отделения скорой помощи, и она бы многое отдала, чтобы никогда не слышать эту рассказанную по пьяни историю.

— Коробка под столом.

Фейт крутанулась, чтобы лицезреть, как Толстый Джек подарил ей резкий указывающий взгляд с высоко приподнятой одной густой белой бровью. Она усмехнулась, потянув его за длинную бороду.

— Остынь, Поппи. Блин. Давай уже посмотрим, что там.

Она села на корточки и закопалась в открытой коробке, в которой когда-то находилось моторное масло. Сейчас внутри неё был настоящий клад — разные виды шестерёнок, цепей, шайб и кто знал, чего ещё, и многие из них были ржавыми.