========== “Я был влюблен. Это больно и преувеличенно” ==========

И снова этот взгляд. Я уже перестал надеяться, что когда-нибудь в этих прекрасных и до безумея честных карих глазах исчезнит та боязнь и мольба, которая каждый раз пытается меня остановить от всего плохого, что я могу сделать. И я имею право. Я имею полноценное право уничтожить весь мир и всех, кто в нем живет, чтобы наконец-то насладиться возмездием за весь тот ужас, что предоставила мне жизнь. Ведь судьба быстрее жаждящего чаевых разносчика пиццы приносила мне постоянные разочарования и боль, которую я уже стал считать частью себя. Она была всегда рядом со мной, во мне, хотел ли я того или нет.

Наверное, каждый из вас хоть когда-нибудь, но осознавал, что жизнь обходится порой несправедливо, распоряжаясь вашими чувствами, желаниями и страхами. И, может быть, каждый из вас думал, что кровожадный, жестокий и всемогущий вампир, как я, вряд ли может жаловаться на судьбу, но кто, как ни она сделала меня таким?! И это не вопрос, это очередная жалоба. Столько раз я оставался обманутым и сломленным, что потерял этому счет, но знаю лишь то, что мне всегда удавалось закрыть это всё внутри, в самой дальней глубине едва живущей души, напоследок украсив всё этой самодовольной и соблазнительной ухмылкой, которая будто кричала «Идите к черту, я — хозяин этой гребанной жизни», но ведь прямо за ней таилась нестерпимая боль. Но легко ли, трудно ли, однако я терпел и продолжаю это делать даже тогда, когда это милое и идеальное лицо напротив меня излучает настолько сильный страх моих дальнейших непредсказуемых действий, что я сам начинаю ненавидеть себя за то, кто я есть. За то, что я есть. Я миллион раз делал ей больно, приносил ужасные неприятности, но эта соблазнительная, но всё-таки наивная и чистая шатенка еще стоит передо мной в своих обтягивающих синих джинсах и мешковатом сером свитере, не теряя надежды. Она, не знаю по какой причине, оставалась единственным человеком, который не отворачивался от меня, когда я становился несносным засранцем. Она не теряла веру в меня и, пожалуй, если это когда-то случится, я ни за что на свете не смогу это принять. Я просто не поверю в это так же, как Елена не верит в то, что во мне не осталось ничего хорошего. Этого уже не могло быть во мне даже потому, что внутри моего идеального и получавшего объятия сотней девушек и женщин тела не осталось ничего, после того, как одна стерва сожгла всё напрочь. И в этом есть какая-то ирония, ведь сжечь хотели именно ее саму. Я не хочу это вспоминать, но уже при одном упоминании ее имени мое сознание нельзя контролировать и уводить от тошнотворных воспоминаний. И самое отвратительное то, что и сейчас передо мной стоит самое яркое упоминание о ней: те же густые каштановые волосы, чуть смугловатая и мягкая кожа, огромные шоколадные глаза и хрупкое стройное тело, которое я мог бы целую вечность держать на своих руках, лишь бы оно было моим. И пускай эти две девушки были идентичной внешности, они до беспредела были разными, и об этом говорил тот огонек в глазах каждой. Стервозная и игривая Кэтрин. Мне вряд ли удастся забыть то, с каким интересом, желанием, страстью и возбуждением она смотрела на меня. Ни одна женщина в мире не смогла бы показать мне столь эгоистичную и ехидную улыбку, словно порадирующую мою. Елена. И снова мысленно произнеся ее имя, я вновь ощутил тот жуткий холодок нервозности и слабости, что потревожил мою кожу. Наивная, упрямая, красивая, добрая и прекрасная Елена Гилберт. Вряд ли вы найдете кого-нибудь честнее и справедливее, чем эта представительница женского пола. Ее глаза хоть и проявляли ко мне особый внутренний испуг и словно вечное припоминание о моем содеянном, но всегда искрились добродушием и чистотой ее большого сердца. Такие похожие девушки и такие разные влюбленности. Но сколько бы я ни хотел верить, что в этот раз меня застигла лишь та нелепая мальчишеская влюбленность, я всем своим мозгом понимал, что это была самая сильная и ярковыраженная на планете любовь, которая заставляла меня находить хоть какие-то остатки моей разорванной души и уничтоженной человечности, но та же самая любовь к моей полной противоположности вновь с болью и горечью сжигала это во мне.

– Деймон, прошу. Мы должны найти его. Должны же быть хоть какие-то зацепки! – ее уверенно настроенный и всё же беспомощный голос разорвал все мои мысли в одно коротенькое мгновение, и я сам подивился тому, как это маленькое кариеглазое существо могло полностью владеть мной и моим сознанием. Она снова посмотрела на меня, но с той же опаской и тревогой, что и прежде. И это ранило меня. Каждый раз, когда она, стараясь это усердно скрыть, выдавала через свой взгляд нерешительность и испуг ко мне, во мне просыпались незнакомые мне раньше посылы доказать ей обратное, сделать что-то галантное. И сейчас, стоя напротив меня буквально в трех шагах, она осмелилась заглянуть мне прямо в глаза, и мне было жаль, что она видела лишь прозрачные и холодные как лед зрачки. Серые с безжизненным матовым равнодушием зрачки. И лишь в порывах моего внезапного и неконтролируемого гнева и раздражительности, что я не мог себе позволить проявить перед так легко заполучившей мое сердце Еленой, в глазах виднелась вся самая темная чернота бущующего океана, а ведь когда-то давно, когда я еще мечтательно верил в несуществующее счастье, в моих широко раскрытых от удивления и принятия этого ранее интересного мира глазах виднелась яркая синева, какая бывает лишь в спокойном теплом море, плавно обрушевающемся на песчаный берег с довольными людьми в купальниках. Довольно-таки странное сравнение состояний моей души, вырывающихся наружу через насыщенный оттенок моих фальшиво веселых и равнодушных чуть сощуренных глазах, согласен. Но я и не могу иначе. Я не могу иначе, когда всё мое сознание запуталось в сети вдохновения, мечтательности и окрыленности из-за моей нелепой и явно несостоявшейся влюбленности. Я не могу иначе чувствовать себя и сейчас, когда вижу эту чертовски красивую и серьезно настроенную Гилберт напротив, когда ощущаю на себе ее внимательный и изучающий, словно дикую и нелюдимую пантеру в зоопарке, взгляд, улавливаю ее нежный аромат легких и свежих духов, слышу ее учащенное дыхание, которое, готов поспорить, вызвано всё той же боязнью меня. Я однажды убил, к счастью почти убил, ее брата, собирался поцеловать ее против ее же воли, миллионы раз осыпал ее своими издевками и многозначными взглядами. Но она снова смотрит на меня с надеждой и верой. Снова скрыто молит о помощи.

Возможно, я скотина, если позволил себе хоть немного порадоваться пропаже братца, но не настолько я мразь, чтобы подпустить к Стефану серьезные проблемы. И даже если бы передо мной в моей же гостинной не стоял бы идеальный силуэт его девушки, я бы искал догадки, всевозможные способы и информацию лишь бы ухватиться за что-то, что помогло бы мне его найти. Моего надоедливого, занудливого, но всё-таки родного и в какой-то степени любимого брата.

– Я, конечно, не 911, но попробую чем-то помочь тебе до того времени, когда ты наконец-то осознаешь, что это бесполезно. – и снова я кинул эту тупую язвительную фразу и показал наглую ухмылку. Я творю много ошибок, постоянно делаю всё не так и не то, но сейчас, я не вру, Елена действительно усмехнулась. Она не стала очередной раз закатывать глаза и говорить, что я идиот, а лишь усмехнулась и продолжила смотреть на меня. И только в эту секунду что-то вынудило ее опустить глаза чуть ниже, на черный и заляпанный кровью моей недавней жертвы воротник рубашки, и едва начавший зараждаться огонек задора и понимания ко мне затух, еще не успев вспыхнуть. И всё же она была права, когда говорила, что я идиот, и я надеюсь, что это соглашение вызвано не моим желанием вовсем ей угодить.

Возможно, это было к лучшему, ведь вслед за увиденными уликами на моей одежде не последовало тирады о моральных принципах и безнравственности, но Елена лишь показала не щедрую на продолжительность искреннюю улыбку, которая будто надсмехалась над моей расстерянностью перед ней и боязнью оказаться хуже чем есть. В моих мыслях пронеслась отстойная догадка, что сейчас здесь могла бы находиться именно Кэтрин, но шансы сводились к нулю, когда я снова залип на добром огоньке в ее шоколадных глазах. Я бы мог быть рад, что есть прогресс в топке толстого льда между нашими напряженными отношениями, постоянно уходящими в дружбу, но я вновь искал какой-то настроенный против меня подвох, что я и делал все свои несколько столетий после той, что отняла у меня всю веру людям и миру. А ведь я и вправду любил ее. Любил, как еще никого другого в своей жизни, но при одном воспоминании ее удовольствия от моих страданий я инстинктивно вырабатывал ненависть к слову «любовь». И на личном опыте я могу сказать, что любовь — весьма удивительный период жизни, времени и состояния. Сначала ты отрицаешь любые свои догадки о зародившемся неравнодушии, позже окрыленно и весьма глупо дрожишь перед объектом обожания, потом получаешь это гребанную любовь, думая, что это счастье и это навечно, но еще позже, когда случается что-то такое, что за одно мгновение заменяет всё положительное и доброе в тебе на тьму, разочарование и внезапно пришедшее равнодушие, разбившее в пыль сердце, ты начинаешь ненавидеть всё вокруг себя, понимая, что весь этот мир против тебя или ему просто наплевать. Но в любом из двух случаев становится несказанно больно, и следующий этап твоих эмоций, когда ты стараешься отомстить или просто забыться, всё плохое и больное в тебе не уходит. И оно будет ныть, тревожить, биться внутри тебя до тех пор, пока ты снова не почувствуешь волнение и дрожь в коленях от чужого взгляда, ставшего тебе уже совсем родным. Но худшее в том, что ты уже знаешь дальнейший сюжет и развязку, поэтому не хочешь верить и поддаваться своим чувствам, что вновь сведут тебя в могилу из эгоизма, похоти и психической боли. Разочаровавшись однажды, уже трудно поверить, что другой человек не поступит с тобой точно так же, поэтому даже влюбленную и поддерживющую улыбку рядом с собой начинаешь видеть лишь как фальшивую маску, прикрывающую обман и боль, уготовленную специально для тебя. Я перестал верить людям. Все они, все до единого, как фонари, которыми люди хотят заменить солнце. Каждый старается быть искренним по отношению к тебе, проявляет что-то положительное, но это не больше, чем обман. И это ужасно. Хуже чужого обмана может быть только самообман. Ведь нет ничего ужаснее и больнее собственных иллюзий и фантазий, которые рисуют в твоей голове лишь то, чего бы ты хотел, но чего нет на самом деле. Например, в моем случае это добрая улыбка Елены в ответ на мою очередную тупую шуточку. Но даже она, со всей своей светлой аурой, не дает мне точной уверенности в том, что всё ее великодушие, понимание и поддержка стопроцентная искренность. И я боюсь. Я признаю, что я действительно боюсь этой жестокой фальшивости от нее, но зная, что она возможна, я запрещаю делать хоть какие-то шаги вперед, понимая, что лучше иметь ее рядом с собой в статусе друга, чем вместе с небывалой ненавистью выгнать ее прочь из своей жизни.