– Хорошо, котенок. Береги себя.

– И тебе хорошего дня! ― крикнула Соня уже с лестницы.

Стукнула дверь в комнату, в коридор вышла Наташа.

– Вы что, мама? Кто-то приходил?

– Сонечка на работу убежала, ― Антонина рассеянно вытерла руки о подол халата.

– Я с работы, она на работу, вот жизнь.

Наташа дернула дверь ванной.

– Сейчас-сейчас, ещё десять минут, ― крикнула Маша.

– Дурдом на выезде. Людям на работу собираться надо, а эта бездельница в ванне валяется, ― пробормотала Наталья, подходя к зеркалу в коридоре и открывая пузырек со смывкой. Начав стирать один глаз, она продолжила расспросы: ― А Юрец где?

В туалете зашумела вода, искомый сын буркнул «доброе-утро-мам» и прополз мимо нее в детскую, захлопнув дверь.

– Да что такое! Зину собирай давай, в школу опоздаете! ― метнувшись следом, крикнула мать.

Зина испуганно зыркнула на неё из-под одеяла:

– Доброе утро, мамочка. Я уже встаю.

– Вот и вставай быстрее, время видели?

Один глаз у Натальи был уже чистый и потому маленький, невзрачный, на другом ещё красовалась ярко-синяя стрелка. Губы сына дернулись в усмешке. Наталья резко обернулась к нему.

– Собираемся-собираемся, ― пробормотал сын, глядя в пол.

– Вот и собирайтесь!

Наталья выбежала в коридор, несколько раз стукнула со всех сил в дверь ванной и на очередную реплику Машки сползла по стене, раскинув ноги в салатовых тапочках. На тапочках улыбались разноцветные почему-то зайцы, красный и оранжевый.

– Как же вы все меня задолбали, ― закрыв ладонями несимметричное лицо, глухо произнесла Наташа.

– Чай, может? Или кофе? ― осторожно перешагнула через её ноги Антонина.

– Да, не откажусь. Спасибо, ― вздохнув, невестка встала и вернулась к зеркалу.

В детской, негромко, оглянувшись на дверь, Юра спросил сестру:

– Зинка, ты что лежишь?

– Мне кажется, я заболела…

– Этого ещё не хватало, ты что, маму не видела? Держи градусник, быстро. Меряем и бежим. Сейчас бутер тебе принесу. Какое платье достать?

– Не надо платье, можно я дома останусь?

– Значит, синее будет. Давай-давай, засовывай под мышку, знаю, что холодный. Если 38 наберешь ― останешься. Но лоб у тебя не горячий, так что особо не надейся.

Зевая, из соседней комнаты вышел в коридор помятый Сережа, привычно пригнувшись под люстрой. Как и сын, он обошел Наталью по стеночке, та же, выплеснув все эмоции, сосредоточенно оттирала бордовый с губ.

– Мам, привет, ― упал Сереженька на табуретку в кухне. ― А где-то ещё оставалось…

– Никакого пива, ― понизив голос, твердо ответила Тоня. ― Чай почти заварился.

Заглянул Юрка, стащил со стола два бутерброда, без улыбки кивнул отцу и вернулся к сестре.

– Почти тридцать семь, смотри! ― подняла голову Зина.

– Не считается, вставай давай. Ешь.

– А зубы почистить?

– Там снова теть Маша. Сначала оденешься, потом умоешься перед выходом. Давай, косы тебе заплету. Осторожно, крошками кровать не засыпь, сама потом ворочаться будешь.

Поникшая Зина дотянулась до книги и успела перелистнуть страниц двадцать, пока брат справлялся с её волосами. Обычно кудри до поясницы распутывала Соня, но в последнее время между учебой и работой она по утрам ничего не успевала.

Грохнула дверь ванной, на кухню выкатилась раскрасневшаяся Маша в одном полотенце.

– Ну что, братец, как утречко твое?

– Машка, не ори.

– Ладно-ладно, молчу. Осталось масло ещё? А яйца куда подевались…

Называть Сережу братом Маша любила, но не уточняла степень близости их родства. Маша была дочерью двоюродного брата Игоря Семеновича, скончался тот уже лет десять как. Познакомились «брат с сестрой» всего месяца три назад, когда Машка с мужем Геной позвонили в дверь московской квартиры, приветственно помахав чемоданами.

Наталья вернулась на кухню через десять минут, посвежевшая, с накрашенными заново глазами, на этот раз менее броско ― золотыми и бежевыми тенями, и в рабочем синем, в цвет дочкиному, платье, которое успело высохнуть после вчерашней генеральной Тониной стирки. В чем же она тогда ночью работала? Утром Тоня видела невестку только в домашнем наряде. Неужели в той черной тряпочке с блестками, не прикрывающей колени, её на работу пустили?

– Дети, выезжаем, ― крикнула Наталья, не оборачиваясь, уже без особой злобы в голосе, и достала из холодильника питьевой йогурт со злаками и малиной. Муж зыркнул на неё из-за чашки чая, Наташа ответила ему столь ехидным взглядом, что оставалось только язык показать для завершения чистой эмоции. ― И тебе уже пора, небось. Глаза продрал наконец?

– Вот завелась-то, чесслово, на пустом месте. Поменяю я лампочку вечером, и к чемодану твоему колесико прикручу. А то вдруг тебе в дальние страны отдыхать, а ты вещи не соберешь в темноте, да не вывезешь!

– Ой, Наташенька, командировка что ли? ― обрадовалась Антонина.

– Что вы, мама, до командировок мы ещё не доработались. Но порядок-то в вещах быть должен!

– В отпуск она собралась. С подру-у-ужками… Знаю я шлюх твоих, и чем ты поедешь заниматься тоже знаю! ― проинформировал домочадцев Сергей.

– Сережа! ― воскликнула Антонина. ― Ты как с женой разговариваешь, чай пей лучше.

– И то правда, наедине потом поговорим, любимая. Тебе детей ещё в школу везти.

– И то верно, тебя-то прав лишили, ― наконец не сдержалась Наташка, показав язык и сразу помолодев от этого ребячества. Повернувшись на пятках (жаль, не успела туфли надеть, стукнула бы каблуками), она вылетела из кухни.

Из комнаты послышалось ворчание и нытье детей, через пару минут хлопнула входная дверь.

Выдохнув, Сергей допил чай одним глотком, поставил чашку в мойку и пошел скрывать дырки на майке рабочей одеждой.

– Ты что же, яичницу не дождешься? ― крикнула вслед Машка и продолжила тише, уже для Антонины: ― И вот куда они все спешат, нет бы поесть нормально, ничего ж не сготовлено ещё!

– Так они-то работают, ― беззлобно подметила Тоня и налила себе ещё чаю. ― Это ты встаешь ни свет ни заря, только чтобы в ванной ребятам помешаться. Спала бы на час подольше ― и то польза.

– Что вы, Тонь-Ванна, как же можно до обеда спать? Сейчас вот Генку растолкаю, чаю закинем и ― гулять.

– Где ходите-то хоть? По магазинам всё, небось?

– Нет, что сразу «по магазинам»? ― оскорбилась Машка. ― Вчера вот в парке Горького уточек смотрели. Ещё на выставке были недавно, этой, современного искусства.

– И как же тебе современное искусство?

– Да знаете, прямо говоря ― фигня! Но вот одна картина из пятен мне понравилась, я на неё минут двадцать смотрела, так и не поняла ― что в ней тоскливого.

– Да, сила живописи, ― кивнула Тоня и потянулась за книгой.

– Одно жаль ― никак работа не находится. Пишем-пишем анкеты эти в интернете, а они не читают даже ― зовут то в уборщицы, то в официантки.

– Тоже труд, что ж теперь.

– Понимаю, но Генка-то с его спиной не пойдет грузчиком, да и я куда потом из уборщиц?

– Мне всегда казалось, что лучше начать хотя бы с чего-то. Может, в процессе удастся куда получше перейти.

– Да уж, если так и не найдем, то придется. Но какую же квартиру мы на такие деньги снимем. Вам-то скоро совсем надоедим, не год же жить.

От перспективы терпеть дальнюю родню в квартире год Антонина Ивановна поморщилась и кивнула:

– И то верно. Надеюсь, вам повезет в ближайшее время.

– Дай-то Бог. Вам с Игорем Семенычем яишенки оставить?

– Спасибо, Маша, не стоит, нам жареное вредно.

– И точно, всё время забываю! Ну ладно, пойду будить…

Страницы романа затягивали всё глубже, и, вглядываясь в непослушные буквы, Тоня едва заметила, как сбежала обратно в постель кошка, как ушел на работу Сергей и как, наконец, отчалили на поиски искусства с утками иногородние захватчики.

Игорь Семенович, успевший задремать, проснулся от тяжести на ногах и чуть не скинул перебежчицу.

– Муська, ты что ли? Всё, разошлись кормильцы? Ты ж моя бедняжка. Иди сюда, почешу. Пальцы у меня уже не те, женщин гладить такими стыдно, но ты ведь привыкла? Только ты меня и любишь по-настоящему, красавица. Думал ли я в молодости, что импотенция ― не главная проблема в отношениях с барышнями, настигающая в старости? Да, знаю, ты каждое утро это слушаешь, а всё же иногда досадно, согласись. Что там Тонечка, читает небось очередные романчики? Хоть бы радио включила погромче.