Ты крепкий, праведный стоятель За Русь и славу праотцов, Почтенный старец-собиратель Старинных песен и стихов! Да будет тих и беспечален И полон счастливых забот, И благодатно достохвален, И мил тебе твой новый год! В твоем спасительном приюте Да процветет ученый труд, И недоступен всякой смуте Да будет он; да не войдут К тебе ни раб царя Додона, Ни добросовестный шпион, Ни проповедник Вавилона [414], Ни вредоносный ихневмон [415], Ни горделивый и ничтожный И пошло-чопорный папист [416], Ни чужемыслитель безбожный И ни поганый коммунист [417]; И да созреет безопасно Твой чистый труд, и принесет Он плод здоровый и прекрасный, И будет сладок это плод Всему Востоку, всем крещеным; А немцам, нашим господам, Богопротивным и мудреным, И всем иным твоим врагам Будь он противен; будь им тошно С него, мути он душу им! А ты, наш Петр, ты неоплошно Трудись и будь неутомим! [418]Свое трогательное отношение к А. П. Елагиной-Киреевской Н. М. Языков также выразил стихами.
А. П. Елагиной (при поднесении ей своего портрета) Таков я был в минувши лета В той знаменитой стороне, Где развивалися во мне Две добродетели поэта: Хмель и свобода. Слава им! Их чудотворной благодати, Их вдохновеньям удалым Обязан я житьем лихим Среди товарищей и братий, И неподкупностью трудов, И независимостью лени, И чистым буйством помышлений, И молодечеством стихов. Как шум и звон пирушки вольной, Как про любовь счастливый сон, Волшебный шум, волшебный звон, Сон упоительно-раздольный, — Моя беспечная весна Промчалась. Чувствую и знаю, Не целомудренна она Была – и радостно встречаю Мои другие времена! Но святы мне лета былые! Доселе блещут силой их Мои восторги веселые, Звучит заносчивый мой стих… И вот на память и храненье, В виду России и Москвы — Я вам дарю изображенье Моей студентской головы! [419]Я знаю, в дни мои былые, В дни жизни радостной и песен удалых Вам нравились мои восторги молодые И мой разгульный, звонкий стих; И знаю я, что вы и ныне, Когда та жизнь моя давно уже прошла, — О ней же у меня осталось лишь в помине, Как хороша она была И, приголубленная вами И принятая в ваш благословенный круг, Полна залетными, веселыми мечтами, Любя студентский свой досуг, — И ныне вы, как той порою, Добры, приветливы и ласковы ко мне, Так я и думаю, надеюсь всей душою, Так и уверен я вполне, Что вы и ныне доброхотно Принос мой примете, и сердцу моему То будет сладостно, отрадно и вольготно. И потому, и потому Вам подношу и посвящаю Я новую свою поэзию [420], цветы Суровой, сумрачной годины; в них, я знаю, Нет достодолжной красоты: Ни бодрой, юношеской силы, Ни блеска свежести пленительной; но мне Они и дороги, и несказанно милы; Но в чужедальной стороне Волшебно ими оживлялось Мне одиночество туманное мое; Но, ими скрашено, сноснее мне казалось Мое печальное житье. [421]В доме Елагиных-Киреевских молодежь прекрасно проводила время: устраивались чтения, сочинялись и разыгрывались драматические представления, предпринимались загородные прогулки. Экспедиция в Троице-Сергиеву лавру была описана Н. М. Языковым в виде шуточного посвящения к ее светлости главнокомандующей отделением народного продовольствия по части чайных обстоятельств М. В. Киреевской: В те дни, как путь богоугодный От места, где теперь стоим, Мы совершали пешеходно К местам и славным и святым; В те дни, как сладостного мая Любезно-свежая пора, Тиха от утра до утра, Сияла нам, благословляя Наш подвиг веры и добра; И в те часы, как дождь холодный Ненастье нам предвозвестил И труд наш мило-пешеходный Ездою тряской заменил; Там, где рука императрицы, Которой имя в род и род Сей белокаменной столицы Как драгоценность перейдет, Своею властию державной Соорудила православно Живым струям водопровод [422]; Потом в селе, на бреге Учи, Там, где в досадном холодке, При входе в избу на доске, В шинели, в белом колпаке, Лежал дрожащий и дремучий Историк нашего пути [423], — Его жестоко утомили Часы хожденья и усилий И скучный страх вперед идти; Потом в избе деревни Талиц, Где дует хлад со всех сторон, Где в ночь усталый постоялец Дрожать и жаться принужден; Потом в местах, где казни плаха Смиряла пламенных стрельцов, Где не нашли б мы и следов Их достопамятного праха; Там, где полудня в знойный час Уныл и жаждущий подушки На улице один из нас Лежал – под ним лежали стружки! Потом в виду святых ворот, Бойниц, соборов, колоколен, Там, где недаром богомолен Христолюбивый наш народ; Обратно, в день дождя и скуки, Когда мы съехалися в дом Жены, которой белы руки Играли будушим царем, — Всегда и всюду благосклонно Вы чаем угощали нас, Вы прогоняли омрак сонный От наших дум, от наших глаз. Итак, да знаменье оставим На память будущим векам И свой великий долг исправим Святой признательностью к вам. Мы все с поклоном вам подносим И купно молим вас и просим Принять с улыбкою наш дар, Лишь с виду малый и убогий, Как принимают наши боги Кадил благоговейный пар. Постельничий и походный виршеписец Н. Языков [424]. вернутьсяТо есть западник, возможно, Т. Н. Грановский. вернутьсяКиреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 147–148. вернутьсяИмеется в виду новая книга стихотворений Н. М. Языкова, изданная в 1844 году. вернутьсяКиреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 146–147. вернутьсяВодопровод в Мытищах, снабжавший водой Москву, был построен по приказу Екатерины II в XVIII в. вернутьсяКиреевский И. В., Киреевский П. В. Полное собрание сочинений в четырех томах. Т. 4. С. 140–142. |
