Её лицо оставалось непроницаемым как маска. Ни слезинки, ни малейшей эмоции. Буру сделалось не по себе. Он кивнул. Придвинул тарелку.

Мать Вовчика вышла в сени. Хлопнула дверь. Каша оказалась чуть тёплой, а молоко подкисшим, на грани. Когда Бур входил в дом, закат уже догорал, а теперь враз наступила ночь. Уличного освещения в Тяжном не было. Снаружи послышалась резкая невнятная речь. Кто-то мазнул лучом фонарика по кружевным занавескам.

– Там он! – раздался голос тётки. – «Калаш» у него.

– Не дури, сепар! – крикнули с улицы. – Просто руки подымай и выходи. Не хватало ещё пальбу устроить. Давай, не тяни!

Бур дёрнулся от окна, на четвереньках прополз в сени, приоткрыл дверь. В темноте двора клацнул затвор. Отхода не было. По-дурацки вышло.

Выбросив автомат вперёд себя на землю, на соломенных ногах Бур спустился с крыльца. Рядом нарисовались сразу трое. Один небольно подтолкнул его прикладом в спину:

– На улицу! Пошёл!

За калиткой собралось с полсотни военных. Чужие нашивки, чужие погоны, чужая форма. Выстроились полукругом. Смотрели на Бура без злобы, но и без жалости. Как и мать Вовчика, пристроившаяся с краю.

Из задних рядов, повелительным жестом заставляя военных расступиться, вышел светляк. Он был на голову выше любого в толпе. Сначала показалось, что светляк тоже в пехотном комбинезоне, но нет, одежда оказалась совсем другого кроя. В такой хорошо выезжать в лес на благоустроенный пикник, сидя на деревянных лавках, петь песни под гитару, хотя бы.

«Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», а можно и «Для маленькой такой компании огромный такой секрет», и «Возьмёмся за руки, друзья», и вокруг все свои, родные, дорогие, и нет больше ни проблем, ни забот, ведь рядом Он, всезнающий, всерешающий, такой близкий, что как раньше можно было существовать без Него – непонятно совершенно, да просто невозможно.

– Как тебя зовут? – спросил Он.

– Бур.

В ответ Он чуть укоризненно, но и шутливо покачал головой. Его сверкающие глаза заглядывали прямо в сердце.

– Зачем все эти позывные, – сказал Он с улыбкой. – Глупые игры для мальчиков. Меня зовут Светлый. А тебя? Ведь есть же у тебя настоящее имя? От рождения? Кто ты? Как тебя зовут?

– Коля, – отвечать было радостно и легко, хотелось поделиться всей своей жизнью, доверить её доброму Светлому. – Коля Буров.

– Откуда ты пришёл сюда, Коля?

– Из-под Шатова, – сказал Коля Буров, – там у нас был разведпост, только убили всех. И Вовчика, а у него здесь мама, я к ней… Назад не мог пробраться из-за обстрела, пошёл в Тяжное. Очень жалко Вовчика…

Он и не замечал, что Светлый ведёт его куда-то прочь от толпы, приобняв за плечо широкой и твёрдой ладонью, а военные не шелохнутся, лишь провожают их долгими взглядами, в которых нет ни злобы, ни жалости.

– Ты же нарисуешь мне на карте, Коля, как ты шёл?

Коля даже рассмеялся. Он всю жизнь обожал карты, лабиринты, загадки и ребусы, конструкторы, машинки, играть в солдатиков и в футбол, и в пионербол, и в прятки в лесу, что начинался сразу за трансформаторной будкой, и да, конечно, он с удовольствием нарисует всё-всё-всё, что сможет. И Шатово, и склады в посёлке Горняков, и батарею Душмана за Ольховатой, и посты на подходе к Городу. Коля отдал свой телефон, и показал Светлому самые важные номера, чтобы тот мог позвонить Колиным друзьям, и чтобы им тоже стало хорошо.

Он говорил так долго, что иссохли губы, что язык распух и еле ворочался во рту, и стало стыдно от собственного косноязычия, но Светлый подбадривал и направлял Колю, накрывая его тёплыми волнами приязни, понимания, соучастия.

Вдруг резко захотелось спать, аж коленки задрожали, а сердце затрепыхалось воробушком. Светлый отвёл Колю в длинный тёмный ангар, где рядами стояли кровати как в оздоровительном лагере, а значит, рядом река, и можно будет купаться, лишь бы девчонки не пришли мазать их пастой, а то мы им ещё покажем…

Одна кровать как будто специально ждала его, и не было большего счастья, чем прижаться щекой к холодной подушке, зажмуриться и улыбнуться в предвкушении нового прекрасного и интересного дня.

– Спи, Коля! – ласково, как мама, сказал Светлый, и опустилась сладостная темнота.

…лишь бы быть рядом, лишь бы делать всё ради Него, вкладывать свою ничтожную песчинку в монумент сияющего будущего, придуманного Им – учителем, вождём, безупречным гением, – лишь бы двигаться вместе, попадаться Ему на глаза, удостаиваться кивка, улыбки, ободряющего слова. Пусть всё будет хорошо, пусть всё будет хорошо…

Густая взвесь восторгов, чаяний, надежд разрывала Колю Бурова изнутри, требовала выплеска, лезла кашей из-под крышки. Он проснулся в ночи среди новых товарищей и соратников, сотрудников и единомышленников, хорошо, как хорошо, мы сила, мы можем повернуть мир к свету, все вместе, во главе с Ним, чтобы хорошо, чтобы ещё лучше, вместе, навсегда. Кто-то надсадно храпел, кто-то сопел, бормотал нечленораздельное, тепло, уютно, какие славные люди! Все вместе, все вместе с Ним, во благо, чтобы хорошо всем, повсюду, пусть, пусть…

Он проснулся снова от того, что кто-то тряс его за плечо:

– Давай, новенький, поднимайся! Переезжаем!

Коля сел, протёр глаза, осмотрелся. Бойцы вокруг него паковали рюкзаки, собирались в дорогу.

– Куда? Куда мы? – спросил Коля, сам удивляясь такому естественному и доброму «мы».

Перед ним на корточки сел широкоскулый мосластый парень с офицерскими звёздочками на погонах.

– Я – Топор, – сказал он, – твой новый командир.

Коля улыбнулся удачной шутке:

– Мой командир – Светлый! Ради Него не пожалею ни себя, ни…

– Да, да, – покачал головой Топор. – Но Его волю ещё надо заслужить. Слушайся меня – твоего взводного, подчиняйся приказам, не спорь, не пытайся переспрашивать у Светлого, и всё будет хорошо. Понятно?

– А если я захочу обнять Его? – со страхом спросил Коля. – Он не оттолкнёт меня? Не осмеёт? Не прогонит? Только Им полнюсь, Его замыслами, ради них готов всё…

Топор сел рядом на краешек койки, успокаивающе похлопал по плечу:

– Никогда не прогонит! Я сам обнимал Его, когда ничего важнее в жизни быть не могло, и вот, свершилось! Он вдохнул в меня силу, дал мне цель, открыл глаза на смысл всего сущего! И с тобой так будет, друг! Вместе построим новый мир – во славу Светлому, на Его идеях. Хорошо будет! Хорошо!

Коля успокоился. Ради прикосновения к Светлому он готов был слушаться кого угодно.

– А переезжаем – в Шатово, – добавил взводный.

«В Шатово» – как хлыстом! Бур дёрнулся, взглянул непонимающе.

– Да взяли твоё Шатово, – снисходительно разъяснил Топор. – Ночью и выдвинулись, пока ты дрых. К утру уже зачистили. Вмазали им так, что любо-дорого. Вся дорога до Горняков наша, по самую развилку.

«Им» – это нам, не сразу понял Бур. Пульс колотился в виске, во рту пересохло. Как же, как же так вышло… Словно ожившая новогодняя игрушка, барахтающаяся в вате, он пытался найти себя, вспомнить, кто он и что, но дальше коротких повторяющихся недовопросов пробраться не получалось – логическая цепочка обрывалась и начинала строиться заново. Кто я? Кто я? Как же так…

Трактор через поле на большом четырёхколёсном прицепе повёз взвод Топора к Шатову прямо через поле, в обход дорог. Бойцы довольно хохмили, подпрыгивая на кочках. Бур механически удерживал уголки рта натянутыми до стандартной улыбки. И с ужасом разглядывал надвигающееся село. Трактор закладывал виражи, объезжая воронки. Траншеи защитников Города были пусты, не считая нескольких мёртвых тел, замерших на глинистом дне.

В Шатове уже кипела жизнь – новые постояльцы делили жилье, обустраивались.

– А вот и наше хозяйство! – весело объявил Топор, когда трактор остановился у дома бабы Крыси. – Значит так, барахло в сени, пять минут осмотр двора, пять минут осмотр дома, где какой непорядок – устраняем сразу. Чтобы к приезду Светлого всё блестело как…

Запах гречки и тушёнки ещё не выветрился из прихожей. Абажур темным куполом нависал над круглым столом. Дом стоял пустой, выстуженный, и кто-то сразу взялся за растопку. Кто-то загремел вёдрами. Кто-то полез на чердак. А Бур вышел во двор. У дровяника лицом вниз лежала баба Крыся с большим темным пятном на пальто между лопаток. Из-за поленницы выскользнула кошка Картошка и приветливо ткнулась Буру головой в щиколотку.