– А вы верите в летающие тарелки?

– Нет.

– А я, по-моему, верю. Мне, например, приятно было бы думать, что на нас смотрят какие-то существа высшего порядка, а вам?

– Надеюсь, что тот, кто на нас оттуда

смотрит, обладает чувством юмора.

Айрис Мердок «Дитя слова»

С этого дня я начинаю вести дневник, посвящённый моим исследованиям на Трёшкапланте.

Мне 13 лет и 10 из них меня готовили для полёта на Трёшкапланту, с целью обновления имеющейся информации об её обитателях. Вообще-то лететь на Трёшкапланту в лучшем случае я должен был бы через 15-20 лет. Но проверявший Исследовательский Центр Высокий Ум решил, что мы слишком давно не были на Трёшкапланте. Последние исследователи были на этой планете ровно 50 лет назад. 50 солнечных лет – это довольно маленький срок, обычно на Трёшкапланту исследователей отправляют с интервалом в 70 лет. На другие планеты исследователи вообще летают с периодичностью в 100, а то и в 120 лет.

И тут вдруг Высокий Ум решил, что срочно нужно лететь на Трёшкапланту. И выбор пал на меня. Выбрали меня не потому, что я был самым сообразительным и ответственным в учебной группе – у нас есть ребята намного сообразительнее и ответственнее меня. И не потому, что я самый умный и способный – мои знания по Трёшкапланте оценили как "очень средний уровень". И это при всех моих стараниях: я годами читал и перечитывал все учебники по Трёшкапланте, даже написанные 120 лет назад. К примеру, язык трёшкапланцев я знаю прилично, лучше меня его знают только исследователи, которые сами были на Трёшкапланте.

Но выбрали меня не из-за этого. Всё дело случая. Даже ошибки, и, причём, сделал эту ошибку не я. Много лет назад мне нечаянно вкололи двойную дозу иммуномодулятора. И если все в нашей группе должны стать похожими на трёшкапланцев к двадцати годам, то я вылитый трёшкапланец уже в 13. Раньше на это особо не обращали внимания. Нет, мама, конечно, была возмущена, что её сына изменили до неузнаваемости. Больше всего её расстраивали ставшие невероятно большими мои уши. Но папа сказал, что они (родители, а не уши), знали, на что идут, когда в три года отдали меня в Исследовательский Центр на подготовку к полётам на другие планеты.

Мне тоже сначала было непривычно с такой внешностью. Я чувствовал себя неуютно из-за того, что на улице на меня часто оборачиваются, настолько я выделяюсь среди своих. А потом привык. Иногда могу и подшутить – резко выскочить перед кем-нибудь и закричать: "Стоять! Я – трёшкапланец! Вы захвачены!" Правда, пугаются не все – многие не знают, кто такие трёшкапланцы, а те, кто и знает, не знают, как они выглядят.

И вот, благодаря моей внешности, я лечу на межпланетлёте, и меня уже завтра высадят на Трёшкапланте. Моя цель – проникнуть в Исследовательский Центр трёшкапланцев, изучить их поведение и постараться узнать как можно больше полезной информации о них. В Исследовательский Центр я должен проникнуть под видом трёшкапланца, который был похищен обитателями других планет и смог от них сбежать. Это должно вызвать интерес ко мне, и я смогу задержаться в Центре достаточно долго, что позволит мне наблюдать жизнь трёшкапланцев, не подвергая себя опасности.

Жить и обитать среди трёшкапланцев мне запрещено – не дорос ещё до самостоятельной жизни в открытой среде чужой планеты. А в Исследовательском Центре мои контакты с внешним миром будут сведены к минимуму. По заявлениям исследователей, побывавших на Трёшкапланте, каждую минуту на этой планете может подстерегать непредвиденная опасность.

Меня наконец-то высадили на Трёшкапланте. На то же самое место, откуда 50 лет назад забрали предыдущих исследователей. Теперь я сам себе главный – рядом нет ни одного взрослого, который без конца говорил бы, что мне делать, и постоянно указывал на то, что я сделал не так. Отныне все ответственные решения я принимаю сам. Сам за себя отвечаю и сам в одиночку веду наблюдения на чужой планете.

Итак, первое, что меня поразило на Трёшкапланте – яркий солнечный свет. Я не мог открыть глаза, переживая, что ослепну и не смогу как следует осмотреть Трёшкапланту. Однако второе обстоятельство заставило меня забыть о первом. И это второе тоже было связано с солнцем – солнечные лучи буквально жарили меня. Теперь я понял, почему на меня надели неудобный многослойный костюм трёшкапланца – костюм должен защищать меня от пережаривания. Именно в такие костюмы были одеты наши исследователи, которые последними вернулись с Трёшкапланты.

Было настолько нестерпимо жарко, что я понял: нельзя стоять на месте, нужно идти вперёд и искать, где можно спрятаться от этих солнечных лучей, пронизывающих насквозь. Я огляделся и пошёл вперёд (по крайней мере, мне казалось, что та сторона, куда я иду, и есть "вперёд"). Я шёл медленно. Не потому что не торопился, а потому что не мог идти быстрее. До чего же у трёшкапланцев неудобные костюмы, и особенно обувь!

С трудом волоча ноги в огромной трёшкаплантской обуви, я шёл по бескрайнему полю, на котором ничего не росло. То здесь, то там валялись лишь остатки былой растительности. Наконец, я дошёл до длинной и пустынной дороги. Остановившись у края дороги, я стал ждать появления какого-нибудь трёшкапланца, чтобы узнать у него маршрут до Исследовательского Центра, где, наконец, смогу приступить к своим наблюдениям.

Вдали показалась машина. Чтобы трёшкапланцы наверняка заметили меня, я встал прямо посередине дороги.

Раздался визг и скрежет, и машина остановилась. Из неё вышел трёшкапланец, с огромными чёрными глазами на пол-лица. Он был выше меня – значит, это был взрослый трёшкапланец. Мне повезло, он должен знать, где находится Исследовательский Центр.

– Тычё офонарел? Тынакой поттачку сиганул? – такими были первые слова, которые я услышал на Трёшкапланте.

Я растерялся. Я не мог понять, на каком языке говорит трёшкапланец. Казалось, что я учил совсем другой язык. А может это трёшкапланский китайский язык? Я по-китайски знаю пять слов и могу рисовать две крючковатые картинки. Или английский? Его я тоже почти знаю, по крайней мере, лучше, чем китайский.

Конкретный язык трёшкапланца я определить не смог, но нужно было как-то отвечать, и я решил использовать язык мимики и жестов. Я улыбнулся и помахал рукой, желая выразить своё дружелюбие и показать, что я "свой".

– Чего лыбишься? Размахался тут. Чё под машину, говорю, бросаешься? Жить надоело? – трёшкапланец одной рукой взялся за свои большие чёрные глаза и мгновенно отцепил их с лица. Под этими большими глазами оказались ещё одни, обычного маленького размера, как и у всех трёшкапланцев, нарисованных в наших учебниках.

Но главное было не это. Главное, что я услышал в речи трёшкапланца знакомые слова и смог определить язык – трёшкапланец говорил на великомогучем языке, который я столько лет учил, учил и учил. И я бодро ответил трёшкапланцу прямо по учебнику:

– Здравствуйте, товарищ!

– Хотя бы не немой, и то плюс. И как же тебя зовут, товарищ? – уже не так строго сказал трёшкапланец.

И я выдал текст, который заучивал в последние дни:

– Я не помню свою фамилию и своё имя. Я несколько дней находился среди обитателей другой планеты. Прошу вас доставить меня в Исследовательский Центр или показать мне туда дорогу, чтобы я всё рассказал её сотрудникам.

– Вон значит оно как. Ситуация усложняется, – сказал трёшкапланец и полез к себе в карман. Оттуда он достал маленький чёрный прямоугольник, потыкал в него пальцем и, приложив его себе к уху, начал говорить.

– В общем так. Я ехал по трассе и увидел у обочины странного подростка. Решил остановиться, вдруг ему помощь нужна или подвезти куда надо. Так оказалось, он не помнит, как его зовут! Конечно, спросил! Фамилию тоже не помнит. Мы находимся на второй автодороге, примерно на двенадцатом километре. Хорошо, побуду с ним до приезда экипажа.