Марк ладит с Августом – они оба заядлые охотники. Иногда я чувствую себя лишним, когда оказываюсь в их компании. И сейчас, наблюдая за ними из темноты, видел, как они разговаривают – непринужденно, открыто, спокойно, деловито. Августа тоже гложет чувство вины по отношению ко мне, и наши беседы получаются вымученными, со множеством неловких моментов, вынужденными паузами, они слишком обдуманные и осторожные. Эта проклятая вина всегда встает стеной между нами – мной, Марком и Августом.

Я растянулся на кровати, взглянул на часы – только десять вечера, детское время. Иногда на меня находит – и я буквально валюсь с ног от усталости. Кирилл объясняет это тем, что организм еще не восстановился. Но так было всегда. Жить с Охотником – значит, постоянно тратить очень много сил на то, чтобы держать его в рамках. В городе я выматывался так, что вечером не чуял под собой ног, приходил домой и вырубался, порой даже не раздевшись. Там усталость сопровождала меня всегда. Здесь, конечно, легче, но все равно требуется время на восстановление. Например, сейчас, в разгар семейного праздника. Я закрываю глаза и погружаюсь в темноту и тишину. В голове тает последняя мысль, и ощущения исчезают.

***

В нашем доме у всех проблемы со сном. Похоже, мы чем-то изрядно насолили Морфею. Август страдает от бессонницы, я просыпаюсь среди ночи и вижу, что на кухне горит свет, а он сам пытается чем-то заняться, чтобы скоротать время. Денис превратился в запойного читателя – и шелестит страницами чуть ли не до утра, словно ему на работе этого не хватает. А меня часто преследуют кошмары. По крайней мере, я знаю это со слов своих соседей, сам обычно не запоминаю сны. Просто просыпаюсь с бешено бьющимся сердцем, задыхаясь, с криком, застрявшим комом в горле.

Пунктуальности моих монстров можно позавидовать – каждую ночь они являются около четырех. Хоть часы по ним сверяй. Август в это время почти всегда оказывается рядом. Его присутствие успокаивает меня. Он просто сидит в старом кресле, пока я вновь не усну. Я открываю глаза, убеждаюсь, что он тут, и вскоре засыпаю. Обрывки сновидений иногда всплывают в памяти посреди дня – какая-то темная вода, лед, холод. Но ничего определенного, никаких конкретных образов. Я даже не знаю, почему это меня так пугает. Хотя ночью все воспринимается по-другому. Наша защита слабеет, мы становимся уязвимее и беспомощнее. Это не касается Охотника. Он – сама тьма, это его суть, его стихия. Ночью он становится сильнее. Он ждет наступления темноты с нетерпением в надежде, что снова сорвется с цепи, как это бывало не раз.

Кто-то трясет меня за плечо – с трудом выныриваю из сна и несколько секунд пытаюсь сообразить, где нахожусь.

– Алек, новый год проспишь! Осталось всего несколько минут! – Кирилл не намерен оставлять меня в покое. Я что-то мычу в ответ, отмахиваюсь, хочу отвернуться к стене, но тут рядом раздается звонкий голос Лианы:

– Проснись! Проснись! Надо загадать желание! Оно обязательно сбудется!

Против такого напора не устоять. Сажусь, стаскиваю с себя одеяло – странно, откуда оно взялось? Видимо, кто-то укрыл, пока я спал. Отчаянно тру глаза и с усилием поднимаюсь на ноги. Кирилл с Лианой моментально увлекают меня за собой в комнату, где в углу разноцветными огоньками переливается елка. Приятно пахнет смолой и апельсинами. Темноту разгоняют только всполохи гирлянд да свет от экрана телевизора, который висит под потолком. Все с волнением следят за движением секундной стрелки. Даже Августу, похоже, передалось это настроение. Я сижу рядом, и чувствую, как он что-то напряженно обдумывает. С удивлением оглядываю лица окружающих – все очень сосредоточены. Неужели они верят в эту чушь насчет исполнения желаний? Ладно, я понимаю, Лиана еще ребенок, и ожидание чуда записано в ее должностной инструкции черным по белому, но остальные?

Хотя, наверное, взрослым тоже иногда необходимо во что-то верить. В какую-то светлую и добрую силу, которая придет на помощь, выручит, спасет в нужный момент, когда будет казаться, что уже все, конец. Откидываюсь на спинку дивана и закрываю глаза. Нет, я не собираюсь ничего загадывать. Я не верю, что новогодняя ночь чем-то отличается от остальных – это всего лишь произвольная дата, случайным образом выбранная для начала отсчета очередного витка планеты вокруг Солнца. Можете смело называть меня циником, не буду протестовать. Я все же решаюсь проинспектировать свой список желаний, но в голову ничего стоящего не приходит. Странно, оказывается, у меня нет никаких стремлений и мечтаний, которые бы нуждались в участии некой магической силы. Перебираю свои желания, и понимаю, что все они вполне осуществимы – стоит только приложить немного усилий. Может, я просто путаю мечты и цели?

Оглушительно бьют куранты, вокруг поднимается радостная суматоха, за окном начинают раздаваться взрывы петард и свист фейерверков, а я сижу с закрытыми глазами и пытаюсь разобраться в себе.

– Ну что, с новым годом! – голос Августа возвращает меня обратно.

Киваю в ответ. На большее я сейчас не способен. Вновь наваливается усталость, неудержимо клонит ко сну, но перебарываю себя и выхожу во двор вслед за остальными. Марк держит в руках большую яркую коробку, от которой остро пахнет свежей типографской краской и порохом.

Мороз незамедлительно начинает щипать за щеки, все накинули куртки, я же в одной толстовке, на голове – капюшон. Мне нужно немного померзнуть, чтобы взбодриться.

Кирилл с Марком устанавливают коробку поодаль от дома, в сугробе, поджигают фитиль и отходят. В небе с треском распускаются огненные цветы и опадают с тихим шорохом. Охотник забился вглубь своего логова – он не выносит взрывы и вспышки света; я на несколько минут остаюсь наедине с собой. Стою, запрокинув голову, но смотрю не на фейерверк, а на звезды – они загадочно мерцают в зимней ночи, далекие, недоступные, холодные. Их свет продолжает нестись через безжизненное пространство космоса даже спустя тысячелетия после их гибели. Возможно, как раз сейчас мои глаза улавливают луч, который был послан миллионы лет назад светилом, подобным нашему Солнцу, приветливым, горячим гигантом, полным энергии; но сейчас оно превратилось в прожорливую черную дыру и поглотило все планеты, которые имели несчастье возникнуть рядом с ним.

Кто-то накидывает на плечи куртку, оборачиваюсь – это Август. Он что-то говорит, но грохот новых залпов заглушает его слова. Он указывает рукой вверх, мол, смотри, и улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ, и послушно запрокидываю голову. Золотые искры взмывают в воздух и гаснут над верхушками заснеженных сосен. Лиана сопровождает каждый залп восторженным визгом, Марк и Кирилл дурачатся, бегая по сугробам, Денис присоединяется к ним, и они все с хохотом валятся в снег. Старшие стоят неподвижно, но по их лицам заметно, что и они радуются празднику. Подходят соседи, слышатся поздравления; Кирилл, судя по всему, купил самый большой салют, какой только смог найти, и представление все не заканчивается.

Лишь когда утихает эхо заключительного залпа, мы возвращаемся в дом. Лица разрумянились от мороза, глаза блестят, все оживлены и весело переговариваются. Лидия разливает горячий чай, Кирилл и Денис тащат с кухни еду – не знаю, зачем мы столько всего наготовили; я пытаюсь незаметно ускользнуть в комнату Марка, но Лиана решительно преграждает мне путь – поднимаю руки и сдаюсь на милость победителя.

– Ну что, все успели загадать желания? – Лидия обводит нас озорным взглядом, – Может, поделитесь, кто что задумал? Алек?

Я вздрагиваю, словно школьник, которого внезапно вызвали к доске, и пытаюсь сообразить, как бы отболтаться так, чтобы не нарваться на новые вопросы, но Лиана спасает меня:

– Мам, а можно я?

– Да, говори, милая.

– Я хочу, чтобы папа вернулся.

На несколько секунд в комнате повисает напряженная тишина. Я сижу, не отрывая глаз от скатерти, и с преувеличенным интересом изучаю наряд толстого добродушного Санты.

– И хочу, чтобы Алек его нашел. Ты ведь его найдешь, правда?