Каждый из сералей, расположенных в противоположных концах здания, состоял из четырех комнат, соседствующих со спальнями персонала и камерами для пыток; большие комнаты предназначались для тех, кто предпочитал развлекаться в обществе, а отдельные камеры – для любителей уединенных утех; в спальнях размещались обитатели сераля. Обстановка была выдержана в безупречном вкусе, особой элегантностью отличались камеры, напоминавшие уютные домашние церкви, посвященные распутству, где имелись все необходимые орудия и инструменты, чтобы вдохновлять идолопоклонников. За порядком надзирали четыре дуэньи, они забирали у посетителей билеты, интересовались их желаниями и подбирали нужный персонал; кроме них к нашим услугам всегда были хирург, акушерка, два кнутобоя, палач и тюремщик, все они отличались меланхолическим выражением лица.
– Если ты думаешь, – заметила мне Клервиль, – что эти служители наняты случайным образом из соответствующей среды, ты ошибаешься: они – такие же либертены, как и мы, только не столь богатые, они не имеют возможности заплатить вступительный взнос и исполняют свои функции без жалованья, ради собственного удовольствия. Некоторые получают стипендии, другие довольствуются тем, что им предоставляют кое-какие привилегии.
Во время службы все эти люди были одеты в устрашающие костюмы: тюремщик был перепоясан ремнями, на которых болтались связки тяжелых ключей, кнутобой, носил на себе целый арсенал хлыстов и многохвостых плеток, а на боку палача, смуглого мрачного субъекта с закатанными рукавами и страшными усами, висели сабля и стилет. Увидев Клервиль, палач поднялся со своего стула и приветствовал мою подругу почтительным поцелуем.
– Я вам понадоблюсь сегодня, досточтимая содомитка?
– Я привела новенькую, – ответила она. – Проследи, чтобы она получила не меньше удовольствия, чем я.
Извращенец поцеловал меня с той же почтительностью и заверил, что он всегда к моим услугам. Я тепло поблагодарила его, и мы пошли осматривать сераль.
Каждая из четырех главных комнат предназначалась для определенной категории страстей. В первой можно было предаваться самым простым, скажем, мастурбации и совокуплению в разных формах. Вторая представляла собой арену для телесных наказаний и прочих жестоких утех. Третья служила для более утонченных жестокостей, четвертая – для убийств. Но поскольку любой обитатель мог заслужить заточение, порку или даже смерть, были предусмотрены должности тюремщиков, кнутобоев и палачей. Члены Братства обоего пола допускались в оба сераля: * мужской и женский. Когда мы вошли, многие обитатели были свободны и ожидали мучителей в своих комнатах. Клервиль открыла несколько дверей и показала мне по-настоящему очаровательные экземпляры; они были одеты в газовые платьица, волосы их были украшены цветами, л все приветствовали нас, склонившись в глубоком реверансе. Я без промедления набросилась на одно прелестное создание лет шестнадцати и уже занялась ее грудью и влагалищем, как вдруг Клервиль выговорила мне за чересчур деликатное обращение с девочкой.
– Что ты церемонишься с этой шлюхой? – недовольно сказала она. – Она не заслуживает даже такой чести, что ты к ней прикасаешься. Приказывай, и она будет повиноваться.
Я сразу переменила тон и тут же почувствовала слепое повиновение. Мы прошли в другие комнаты и всюду встречали одно и то же: очарование, красоту и слепое подчинение.
– Знаете, – сказала я своей подруге, – мне кажется, мы должны оставить о себе память.
Эта мысль пришла мне в тот момент, когда мы находились в комнате, где тринадцатилетняя девочка, прекрасная, как сама Любовь, в продолжение четверти часа своим трепетным язычком старательно обрабатывала мне вагину и анус. Ее я и выбрала в жертву; мы позвали кнутобоя, дуэнья отвела девочку в специальную комнату для пыток, где ее крепко привязали, и кнутобой со знанием дела принялся истязать изящное тело, а мы с Клервиль ласкали друг друга и любовались, как с него ручьями стекала кровь. Скоро моя подруга заметила, что орган нашего помощника достаточно отвердел, вставила его в свой раскрывшийся бутон и велела мне пороть самого кнутобоя до крови; он возбуждался все сильнее с каждым моим ударом, потом оставил Клервиль, чтобы овладеть мною. После короткого отдыха мы вновь, теперь все вместе, продолжили экзекуцию и превратили всю заднюю часть нашей потерявшей сознание жертвы в нечто невероятное, так что на следующий же день ее отправили в госпиталь. Затем мы перешли в мужской сераль.
– А что ты здесь собираешься делать? – поинтересовалась моя подруга.
– Буду развлекаться до изнеможения. – отвечала я, – Больше всего мне нравится сжимать в руке мужской орган и сдаивать сперму, собирать ее в ладонь… Особенно люблю смотреть, как она вырывается из крохотного отверстия, люблю ощущать ее на своем теле, купаться в ней…
– Ну что ж, – сказала Клервиль, – поступай как хочешь; что до меня, я предпочитаю более острые блюда. Давай сделаем так: ты знаешь, что я терпеть не могу, когда член извергается у меня внутри, но тем не менее могу допустить его в свою куночку погреться, поэтому, когда он хорошенько распалится, я передам его тебе, кстати, ты избавишься тем самым от утомительных предварительных упражнений.
– Отличная мысль!
Мы расположились в первой из четырех комнат и вызвали пятнадцать молодцов в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, выстроили их в шеренгу перед собой и начали принимать, лежа на кушетке, соблазнительные и вызывающие позы. Самый неоснащенный из мальчиков имел орган сантиметров восемнадцать в длину и двенадцать в обхвате, а самый внушительный член имел соответственно двадцать пять и восемнадцать сантиметров. Юноши, возбужденные нашими прелестями, подходили по одному; первой принимала их Клервиль и, позабавившись некоторое время, передавала в мои руки. Я заставляла их извергаться себе на грудь, в промежность, на ягодицы, на шею и лицо; дойдя до шестого, я ощутила настолько невыносимый зуд в заднем проходе, что с этого момента все эти великолепные образчики человеческой плоти, извлекаемые из влагалища Клервиль, немедленно оказывались в моем анусе: таким образом они наполнялись энергией в ее вагине и сбрасывали эту энергию в моих потрохах. Мы постепенно ускоряли ритм, помощники наши трудились из последних сил, но как говорится, аппетит приходит во время еды, и ничто не сравнится по мощи с темпераментом возбужденной женщины: это – нечто вроде вулкана, который клокочет еще сильнее при каждой попытке успокоить и погасить его. Нам пришлось вызвать дополнительные силы – прибыла свежая партия из восемнадцати копьеносцев, и на этот раз мы поменялись ролями: теперь члены, кстати, выгодно отличавшиеся от предыдущих, которые мы успели превратить в безжизненные лоскуты, воспламенялись в моем влагалище и испускали дух в заднем проходе моей подруги и наставницы; мы обе в один голос стонали от удовольствия, мы настолько увлеклись, что не раз во время этого второго акта случалось так, что установленный порядок нарушался, и в одно и то же время в обоих наших отверстиях оказывалось по члену, а несколько других извергались вокруг нас. Когда, в конце концов, мы поднялись на ноги, измазанные спермой с головы до ног, оставив мокрую, в желтых разводах кушетку, похожие на Мессалину, встающую со скамьи после безумных утех с гвардейцами идиота Клавдия, мы насчитали, что каждая из нас испытала не менее восьмидесяти пяти оргазмов.
– Теперь у меня невыносимо чешутся ягодицы, – заявила Клервиль. – После таких обильных излияний я всегда испытываю непонятную потребность в порке.
Я призналась, что меня одолевает то же самое желание.
– Надо бы вызвать парочку кнутобоев.
– Лучше четверых, – сказала я, – потому что мою жопку нынче вечером придется прямо-таки изрубить на мелкие кусочки.
– Погоди, – остановила меня Клервиль и, кивнув головой явившемуся на зов человеку, добавила: – Возможно, сейчас придумаем что-нибудь поинтереснее.
Она подошла к прибывшему и о чем-то тихо переговорила с ним; он улыбнулся и велел кнутобоям связать нас. Нас быстро и крепко связали и начали пороть, а распорядитель в это время массировал свой орган и водил им по ягодицам наших истязателей; когда показалась кровь, мы предоставили им свои влагалища, и эти внушительного вида молодцы с устрашающими членами совокупились с каждой из нас по два раза.
