Работа над этой книгой заняла немало времени, и многие успели мне помочь. Первый из этих людей – научный руководитель моей диссертации в Висконсинском университете в Мадисоне Дэвид Бетеа – надежный помощник, мудрый наставник, критик и друг, к которому я обращался за советом на каждом этапе своего проекта. Много больше, чем требовал служебный долг, сделала для меня и Джудит Корнблат: как в годы моей учебы в аспирантуре – в качестве рецензента моей диссертации, – так и после. Я хотел бы поблагодарить Эндрю Рейнолдса, начавшего преподавать на нашем факультете в Висконсинском университете с того семестра, на который пришлась моя защита, но все же нашедшего время внимательно прочесть мою диссертацию и дать мне ряд полезных советов. Также выражаю признательность профессорам Александру Долинину, Клэр Каване, Юрию Щеглову и Галине Филипович, способствовавшим моему формированию в качестве ученого, а вместе с тем и появлению этой книги.

Хочу также поблагодарить Ладу Панову, Александра Жолковского, Олега Лекманова и Сергея Василенко за любезную помощь и поддержку. Благодарю Николая Богомолова, Лазаря Флейшмана, Георгия Левинтона, Дину Магомедову, Александра Меца и Омри Ронена за ценные советы, касавшиеся разных частей этой книги. Благодарю Беттину Котран за консультации по поводу текстов на немецком языке. Особую признательность выражаю Михаилу Гаспарову, по приглашению которого я в течение года работал по программе «Фулбрайт» в Институте высших гуманитарных исследований Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ) и у которого, к моему огромному сожалению, я не успел поучиться. Благодарю Айрин Мейсинг-Делик – «анонимного рецензента», упомянутого в примечаниях, – которая внимательно прочла мою книгу для издательства Университета штата Огайо, а также второго рецензента, так и оставшегося анонимным. Благодарю моих прекрасных редакторов Сэнди Крумс и Мэгги Диль. Благодарю Мартина Бойна за работу над указателем. Разумеется, ответственность за любые недочеты несу только я сам.

Большая часть разысканий для этой книги была профинансирована последипломной программой Общества Долорес Зохраб Либман и программой поддержки научных исследований «Фулбрайт». Я глубоко обязан этой помощи: без нее книги, которую читатель держит в руках, в ее нынешнем виде попросту не было бы.

Благодарю за открытость и содействие работников Мандельштамовского архива в Принстоне, Пушкинского Дома и Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге, а также Российской государственной (Ленинской) библиотеки и Государственного литературного музея в Москве. Благодарю за поддержку Мандельштамовское общество. Благодарю Сергея Василенко за авторскую экскурсию по посвященному Мандельштаму замечательному литературному музею, который он в одиночку создал в подмосковном городе Фрязино, – пусть она и случилась слишком поздно для того, чтобы найти отражение в тексте этой книги.

Некоторые ее части были ранее опубликованы в ином виде. Речь идет о следующих публикациях: Bedside with the Symbolist Hero: Blok in Mandel’shtam’s «Pust’ v dushnoi komnate» // Slavic Review. 2004. Vol. 63. № 1. P. 26–42; Blok’s Living Rampa: On the Spatial and Conceptual Structuring of the Theater Poems // Slavic and East European Journal. 2005. Vol. 49. № 3. P. 474–489; Преодолевающий символизм: Стихи 1912 г. во втором издании «Камня» (1916) // «Сохрани мою речь…». Вып. 4. [Ч. 2]. М.: РГГУ, 2008. С. 487–512; «Kak trudno rany vrachevat’…»: Mandelstam’s «Prescient» Evasions of Bloom // Russian Literature and the West: A Tribute to David M. Bethea. Stanford: Stanford University Press, 2008, 27–43; Соотношение искренности-подлинности (authenticity) в поэтике Мандельштама и Блока // Миры Осипа Мандельштама. IV Мандельштамовские чтения: материалы международного научного семинара. Пермь: Изд. ПГПУ, 2009. С. 271–285; «To Anaxagoras» in the Velvet Night: New Considerations on the Role of Blok in Mandelstam’s «V Peterburge my soidemsia snova» // Russian Review. 2010. № 69. P. 294–314. Благодарю редакторов этих прошлых публикаций.

Я также признателен Филу Макнайту – директору Школы современных языков Технологического института Джорджии – за поддержку, наставления и дружбу. Пусть я и не могу поблагодарить всех друзей поименно, хотелось бы все же отдельно упомянуть Алиссу Гиллеспи и Мартина Дотри, которые всегда были готовы меня выслушать, в том числе и тогда, когда дело касалось этого моего проекта.

Я чрезвычайно обязан моей семье, моим чудесным детям Соне и Лиле, а в особенности – моей жене Мадине, которая поддержала меня в столь многом и которая почти ровно двадцать лет тому назад открыла для меня поэтическое творчество Осипа Мандельштама.

Поэт Осип Мандельштам известен широтой культурного кругозора и кажущейся непринужденностью, с которой он перебирает самому себе назначенное «блаженное наследство, чужих певцов блуждающие сны»1. Но он также был – не по своему выбору и не по своей вине – младшим современником русского символизма. Перевезенный в детском возрасте из Варшавы в Санкт-Петербург, один из двух центров русского символизма, среднее образование он получил в Тенишевском училище, где его учителем словесности был Владимир Гиппиус, поэт и поклонник поэзии символизма, к тому же лично связанный с этим движением. В 1909 г. Мандельштам впервые участвовал в работе поэтической мастерской одного из мэтров символизма, Вячеслава Иванова, и затем продолжал – часто, если не постоянно – посещать ивановскую «академию» вплоть до 1911 г.2 Первые опубликованные стихи Мандельштама совпали по времени с началом упадка русского символизма, и период его творчества до 1911 г. принято определять – с некоторыми оговорками, но по сути верно – как символистский.

Эта единственная недобровольная связь с русским символизмом – среди всего многообразия художественных явлений, которые позднее отзовутся в его «тысячествольной цевнице, оживляемой сразу дыханьем всех веков»3, – заслуживает особого рассмотрения. Важнейшая для Мандельштама стратегия инкорпорирования западной культуры в собственную поэзию была «разрешенной кражей» – полной свободой выбирать для себя или же оставлять без внимания дары прошлого4. Символизм, однако, не мог быть свободно выбран, поскольку в известном смысле был уже дан5.

При этом «исповедальный тон» и пророческая поза поэта-символиста были Мандельштаму – еврею и новичку в поэзии – недоступны. Центральным в творчестве «второго поколения» «мифопоэтических»6 символистов был поиск всепреображающего мистического союза с Вечной Женственностью или Россией как невестой. Мандельштам, юный и странноватый еврей, не был, по замечанию Григория Фрейдина, подходящим женихом для России7. В то же время по мере того, как движение вступало в солидный возраст, а журналы все больше заполнялись сочинениями эпигонов, припозднившийся поэт-символист уже не имел доступа к той харизматической ауре, что так необходима для поддержания принципиально важного напряжения, заключенного в диафаническом слове, – слове, отсылающем одновременно к посюсторонней и потусторонней реальностям8. Как сформулирует спустя десятилетие с лишним сам Мандельштам, «русский символизм так много и громко кричал о „несказанном“, что это „несказанное“ пошло по рукам, как бумажные деньги» (CC, II, 423)9.