Литмир - Электронная Библиотека

– По мне – так лучше бы этого не случилось, – проворчал Адам.

Лэнгфорд взглянул на него с удивлением.

– Но ты же не хочешь, чтобы тебя считали опасным для общества человеком. Ведь в этом случае никто не будет с тобой честен.

– Если производимое мною впечатление опасного человека удержит глупых людей от глупых поступков, которые заставляют меня защищать собственную честь, – пусть считают меня опасным. – Адам со стуком поставил бокал на стол, давая понять, что тема закрыта. – Рад, что встретил здесь вас обоих, – добавил он.

– А где же еще нам быть вечером в первый четверг месяца? – Брентворт вскинул брови, изображая удивление. – Так уж повелось, и мы ничего не собираемся менять. Хоть ты нас и покинул, мы все равно остались герцогами-декадентами.

Адам улыбнулся. Так они назвали себя еще в младших классах школы. Наследники герцогских титулов, друзья сразу же поняли, что у них много общего. В школе их считали чужаками, другие мальчишки их сторонились, поэтому они быстро усвоили, что воспринимать герцога нормально сможет только другой герцог. Эта мысль их сплотила и сделала закадычными друзьями.

Ежемесячным встречам в этой комнате они положили начало сразу после того, как закончили университет и вернулись в Лондон, чтобы в полной мере вкусить радостей, даруемых герцогскими привилегиями. Множество раз друзья встречались в этом клубе, а потом разлетались в разные стороны, чтобы узнать, насколько аморальными они могут быть на самом деле.

Шумные пирушки стали призванием Лэнгфорда. В приличных домах его принимали лишь потому, что он унаследовал титул, хотя зачастую пропуском в высший свет служило его обаяние, перед которым мало кто мог устоять.

Брентворт устал от такого образа жизни быстрее остальных и теперь являл собой образец герцога, безупречного во всем. Надменный и всегда уверенный в себе, он был на голову выше всех и в буквальном, и в переносном смысле. Но Адам вовсе не возражал против таких изменений в поведении и внешности друга. Он знал его слишком хорошо, чтобы понимать, насколько истинный Брентворт отличается от того, которого привыкли видеть в высшем обществе.

– Так почему же ты вернулся? – спросил Брентворт. – Прошло столько лет… Знаешь, я уже потерял всякую надежду увидеть тебя снова.

– Я бы мог ответить, что пришло время вернуться, но все не так просто. Французское правительство тоже решило, что меня заждались на родине. Жалобы на мое поведение дошли и до Англии. В результате меня вызвали ко двору.

Лэнгфорд рассмеялся.

– Как старомодно!.. И тем не менее очаровательно…

– Во Франции запахло жареным, в дело вмешался английский король, и вот я здесь, – добавил Адам.

– Ты уже нанес ему визит? – поинтересовался Лэнгфорд.

– Сразу после приезда. Мы выпили вина, и он расспросил меня о парижанках. Беседовали так дружески и непринужденно, словно я вернулся из увеселительной поездки.

– Стало быть, твоя английская половина подчинилась требованию английского короля, – заметил Брентворт. – Но если бы не это, то ты бы вернулся?

– Да, конечно, – кивнул Адам.

И не солгал. Гнев, заставивший его покинуть Англию, начал стихать примерно год назад, и он все чаще вспоминал о своих обязанностях, многие из которых нельзя было исполнять, находясь вдали от дома, в особенности – одну из них.

– Хорошо, что ты наконец-то объявился в городе, – произнес Лэнгфорд. – Завтра поедем к портному и закажем тебе несколько новых костюмов. Визит в парикмахерскую тоже не помешает. Не можешь же ты расхаживать по Лондону как один из тех французских графов, что соблазняют вдов, к их величайшему огорчению.

– Некоторые из них не так уж об этом сожалеют.

Адам опустил глаза и посмотрел на свой сюртук. Скроенный на французский манер, длиннее и уже тех, что были в моде в Англии, он действительно делал Адама похожим на иностранца.

– Давай напьемся, и ты расскажешь мне о них, чтобы я сгорал от зависти, – сказал Лэнгфорд.

– К сожалению, мне почти нечего тебе рассказать.

– Так каковы же твои планы? – спросил Брентворт.

– Полагаю, они ничем не отличаются от ваших: буду управлять своим поместьем и голосовать в парламенте, – то есть ничего особенного.

– И это все? – не унимался Брентворт. – Неужели ты прожил пять лет вдали от Англии только для того, чтобы, вернувшись, превратиться в провинциала, время от времени наезжающего в Лондон?

– Вообще-то я намереваюсь подыскать себе богатую и сладострастную жену. Пришло время жениться.

– Неужели? – усмехнулся Лэнгфорд. – Что ж, тебе – возможно, но только не мне.

– Не слушай его, – сказал Брентворт. – Видишь ли, две мамаши юных дебютанток положили глаз на нашего друга. Вот он и прячется. К сожалению, ни одна из девушек не показалась ему достаточно сладострастной. Иначе он с радостью уступил бы одну из них тебе.

– Если претенденток две, то одна из них вполне могла бы достаться тебе, – заметил Адам. Странно, но представительницы высшего света почти никогда не обращали внимания на Брентворта. Молва гласила, что он пугал дебютанток до такой степени, что их мамаши переключали внимание на кого-то другого. – Что же касается сладострастия, то ты уже подыскал даму, обладающую этим качеством, не так ли, Лэнгфорд?

Молодой человек рассмеялся.

– Наверное, во Франции существует возможность это выяснить, но у нас… Что ж, если ты забыл, напоминаю: здесь, в Англии, мы лишь надеемся на лучшее, но, как правило, наши надежды не сбываются.

Будучи наполовину французом, Адам находил весьма странной и любопытной склонность англичан к подавлению чувственности. Со стороны казалось, будто матери и бабушки собрались на совет еще в самом начале войны и в итоге постановили, что следует категорически отвергать все французское. Тем самым они лишили внучек и дочерей тех радостей, которым сами с удовольствием предавались во времена своей молодости.

В комнате воцарилась тишина. Адам поднял глаза и увидел, что Брентворт пристально смотрит на него. И отнюдь не по-доброму.

– Ну, говори, – потребовал Адам.

– Черт возьми, и скажу…

– Не надо, Брентворт, – Лэнгфорд с мольбой взглянул на друга.

– А я настаиваю, – заявил Адам.

Брентворт поднялся со своего места и подошел к графину с виски. Он стоял у стола довольно долго, и Адам уже подумал, что друг успокоился или просто решил промолчать.

Но тут Брентворт вдруг резко развернулся и проговорил:

– Я понимаю, что ты горевал, понимаю, что было высказано много оскорблений, непристойностей и…

Вскочив на ноги, Адам швырнул бокал в огонь. Языки пламени, словно испуганные, заметались по камину.

– Оскорблений? Непристойностей? Да он покончил с собой из-за всего этого!

– Знаю, – кивнул Брентворт. – Но ты никогда не говорил об этом с нами. И не позволил тебе помочь. Просто исчез вместе с матерью, не сказав ни слова на прощание, и молчал целых пять лет. И вот ты как ни в чем не бывало входишь в эту комнату и ведешь себя так, будто мы расстались только вчера. Черт возьми, Страттон, мы были друзьями много лет, а теперь ты ведешь себя так, словно мы оба ополчились против твоей семьи.

– Я никогда так не думал.

– Черт бы тебя побрал… – процедил Брентворт сквозь зубы.

Лэнгфорд сокрушенно покачал головой и пробормотал:

– Сядьте оба. Я и раньше говорил тебе, Брентворт, что в сложившихся обстоятельствах им руководили гнев и скорбь. Кто знает, как мы поступили бы на его месте? – Он одарил Адама улыбкой, в которой читалось… что? Прощение? – Ты ничего не должен нам объяснять.

Однако Адам прекрасно знал, что просто обязан объясниться. Гнев застил ему глаза, заставив отвернуться от всех и вся. Он фактически сбежал из Англии. Но не из-за недостойной смерти отца и не из-за того, что больше не мог никому доверять.

– Я уехал так поспешно только потому, что в противном случае убил бы кого-нибудь в припадке ярости. И не стал бы разбираться, виноват этот человек или нет.

Брентворт снова опустился в кресло, некоторое время сидел, не поднимая глаз на друзей, потом, наконец, спросил:

6
{"b":"676489","o":1}