В ожидании момента, когда «нет» превратится в «да», я решила обратиться к книгам. В двух шагах от Красной площади находится величественная Библиотека имени Ленина, перед ней с задумчивым взглядом сидит бронзовый Достоевский. Среди сорока четырех миллионов томов я, конечно же, найду необходимую информации о тех, кого мы с Элеонорой отныне называли «нашими ведьмами».
После нескольких «нет», на этот раз, впрочем, весьма незначительных, огромная библиотека открыла перед нами свои двери. Очень милые и профессиональные библиотекари проявили доброжелательность по отношению к двум экстравагантным итальянкам, желающим получить информацию о Nachthexen. Они предоставили нам много документов: биографии, стихи, рассказы, учебники и даже детские книги. Лихорадочно листая книгу за книгой, мы с удивлением узнали, что «ночные ведьмы» входили в состав сугубо женских полков: механики, техники, вооруженцы – все вспомогательные службы тоже состояли исключительно из женщин. Как это было возможно? В самый разгар войны Красная армия имела смелость сформировать авиационные полки, в состав которых входили только женщины? От пилотов бомбардировщиков до техников? Так решил Сталин в октябре 1941 года, – читаем мы. Вот это да! Не знала, что Иосиф Сталин был таким ярым сторонником феминизма, раз в военное время доверил самолеты женщинам и даже согласился на то, чтобы в их коллектив не был допущен ни один мужчина! Эта история казалась нам невероятной – к любопытству теперь примешивались чувства, понятные тем, кто хоть раз приближался к тайне, к уникальной истории, до сей поры никому практически не известной.
Когда мы вышли из библиотеки, держа в руках записи и ксерокопии, нам показалось, что Федор Достоевский на высоте своего пьедестала стал менее задумчивым и на губах его заиграла улыбка.
В тот вечер мы решили отпраздновать начало нашего приключения и заверить самих себя, что никакие «нет» нас уже не остановят: мы поужинали в кафе «Пушкинъ».
В Риме, на вилле Боргезе, напротив Национальной Галереи современного искусства, стоит памятник Гоголю работы Зураба Церетели. На мраморе выбита надпись: «О России я могу писать только в Риме. Только там она предстоит мне вся, во всей своей громаде»[1]. Мне показал ее один мой знакомый, когда узнал, что, сидя в кафе Галереи, я читала материалы о «ведьмах», которые смогла раздобыть в России. Гоголь был влюблен в Рим начала девятнадцатого века, именно там он начал писать «Мертвые души». Надпись на его памятнике показалась мне символичной. Сидя за столиком бара в римском парке, я читала и делала записи. И тут мне пришло в голову, что было бы неплохо снова поехать в Москву, погрузиться в тему и, вернувшись, написать о «ночных ведьмах». Эта русская история кому-то могла бы показаться незначительной, но именно отсюда, из Рима, она открылась мне «во всей своей громаде». Теперь, прочитав о них и увидев столько фотографий, я многое для себя открыла. Я подпала под очарование этих девушек с улыбающимися лицами, одетых в мужские гимнастерки. Я смотрела на их простодушные и невинные лица, и у меня возникали все новые вопросы. Мне хотелось понять, какие внутренние мотивы заставили их столь решительно отправиться на войну и взять на себя роль, до тех пор не ведомую ни одной женщине? Я хотела докопаться до сути этой необыкновенной эмансипации.
По меньшей мере миллион женщин в СССР приняли участие в войне наравне с мужчинами: медсестры, связистки, повара и даже солдаты, кстати, – женщины были отличными снайперами. О них хорошо пишет писательница Светлана Алексиевич (которую я очень люблю) в книге «У войны не женское лицо». Если вы ее прочтете, вас, как и меня, непременно поразят чувства, воспоминания, тревоги, которыми жили женщины во время войны. Эти переживания еще более трагичны оттого, что они не свойственны женщинам, ибо диктуются Великой Историей, в которой в отличие от многих мужчин они свое участие полностью не осознавали; напротив, они упрямо противопоставляли ей свое скорбное бремя. В историях, рассказанных Алексиевич, со всей возможной достоверностью показаны женщины, испытавшие тяготы жизни, угнетенные обстоятельствами и судьбой, не им предназначенными.
А у себя в заметках я явственно видела именно женское лицо войны: женщины здесь не были жертвами моральных и материальных бедствий, обусловленных войной, – это не было лишь страданием, принуждением и повиновением. «Ведьмы», как мне представлялось из книг, содержавших их воспоминания, из документальных фильмов с их интервью, не были жертвами Истории, напротив, им была отведена роль первого плана, война открыла им путь к эмансипации, расширила сферу свободы. Им недостаточно было равенства в школе и на рабочем месте, дарованного социалистическими преобразованиями, недостаточно плакатов на стенах, призывающих женщину сесть на трактор, работать на стройке и управлять самолетами. Они претендовали также на трагическое и жестокое равенство перед лицом смерти. Чтобы добиться его, им пришлось вступить в бой с теми, кто не собирался признавать за ними подобное право. Похоже, из этого боя они вышли победителями. Все «ночные ведьмы» в своих рассказах с гордостью повторяли: они доказали, что ничуть не хуже мужчин.
Вскоре я вернулась в Москву. В моем распоряжении было всего несколько дней. Хотя я по-прежнему мечтала встретиться с одной из «ведьм», я не была уверена, что добьюсь успеха в этот раз. Я подумала, что лучше пока забыть об этом и насладиться красотой оживленного города, готовящегося встретить Новый год, тем более что зима выдалась на редкость мягкой.
«Ведьма» нашла меня сама. Когда я прогуливалась по Измайловскому рынку среди матрешек, вышитых салфеточек и целых тонн реликвий – медалей, флагов, книг, домашней утвари, портретов, гербов, вещей времен Великой Отечественной войны и прочих мелочей, – на прилавке с филателией мое внимание привлекла одна марка. На ней изображался не Ленин и Сталин с добрыми улыбками, а молодая женщина с очками на шлеме пилота. Кто эта женщина, в советское время удостоившаяся права быть изображенной на марке? Не успела я сформулировать вопрос, как получила ответ. «Это Марина Раскова», – сказал мне продавец, немного удивившись, что я ее не узнала. И в самом деле, нет ни одной книги о «ночных ведьмах», где бы она не была упомянута. Именно эта женщина уговорила Сталина сформировать авиационные полки, состоящие только из женщин. И вот она передо мной, то есть на марке. Я ее покупаю, осторожно вкладываю в тетрадку и снова испытываю чувство горечи. На этот раз «ведьмы» посылают мне сообщение, а я не могу ответить. Это выглядит как неисполнение обязательств, о чем я когда-нибудь сильно пожалею.
В тот момент, погрузивший меня в уныние и пессимизм, я даже не оценила упорства Элеоноры, которая, прекрасно владея русским языком и своим всемогущим мобильником, решила обойти представителя дирекции музея на повороте, и шквал смс и звонков полетел в общества ветеранов и чиновникам Министерства обороны. Уж они-то должны знать, где можно найти последних «ведьм». Я смотрела на Элеонору невидящим взглядом и думала, что она просто увлеклась коллекционированием неизменных «нет». Однако уже во второй половине дня она с триумфом объявляет: «Мне удалось поговорить с Владимиром Александровичем Наумкиным!» – «А кто это?» – недоверчиво спросила я. «Он из Общества ветеранов при Министерстве обороны. Человек очень любезный, но живет по старинке, – сообщает мне Элеонора. – Он не пользуется ни сотовым телефоном, ни электронной почтой, поэтому связаться с ним очень сложно, но в конце концов он ответил по городскому телефону. Я попросила его познакомить нас с кем-нибудь из “ночных ведьм”», – заключила Элеонора. «Он ответил “нет”?» – «В том-то и дело! Он сказал “хорошо”!»
И вот мы встречаемся с Владимиром Александровичем Наумкиным на станции метро «Университет». На нем тяжелое пальто, вокруг шеи завязан шарф, на голове – внушительная меховая шапка. У него светлые, серьезные глаза, проницательный взгляд отставного военного, а предупредительное поведение и подтянутый вид напоминают о манерах русских офицеров прошлых времен. В руках у него пластиковый пакет с двумя книгами о Второй мировой войне, что свидетельствует о том, насколько ему дорога память о ней.
