По благословению

Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВЛАДИМИРА

© Н.М. Коняев, текст, 2007

© Издательство «Сатисъ», 2007

В село Сомино, самый дальний приход Петербургской епархии, нас пригласил священник церкви святых апостолов Петра и Павла отец Геннадий Беловолов.

Отец Геннадий принадлежит к тому новому священству, которым пополнилась Православная Церковь после атеистического лихолетья. Он закончил аспирантуру Института русской литературы (ИРЛИ), до сих пор работает научным сотрудником музея Федора Михайловича Достоевского, пишет диссертацию «Святоотеческие источники в романах Ф.М. Достоевского», но уже рукоположен в иереи, служит в храме села Сомино[1].

Не такое уж и великое расстояние от Петербурга, а совсем другая погода, снег чистый, зима спокойная, глубокая…

И простуда у моего спутника куда-то ушла.

Не зря еще в Питере, на вокзале, обещал ему отец Геннадий: «На свежий воздух попадешь да помолишься, вот и выйдет вся болезнь».

Вышла…

Главное же в Сомине – храм святых апостолов Петра и Павла. Он стоит на пригорке, видимый с любого двора, словно парит над землей, собирая воедино всю округу.

У Андрея Реброва об этом храме стихотворение написано:

– Не совсем об этом… – говорит Андрей.

Может, и не совсем…

Когда о храмах пишут, всегда получается не совсем об этом конкретном, а вообще о храме.

Иначе-то и не бывает. Иначе просто о памятнике архитектуры выйдет, а не о храме.

Но все остальное – точно.

И излука реки, и ельники, и необозримый белый простор, и храм…

А вот и дом отца Геннадия – как раз напротив храма.

Отец Геннадий, как я уже говорил, и сейчас продолжает совмещать службу в храме с музейной и научной работой. В приходе он проводит примерно половину времени.

Каждую неделю ездит сюда…

Семья летом живет в Сомине, а зимой – в городе.

Сейчас зима. Но в доме нет ощущения заброшенности, данности…

И дело не только в том, что печи накануне – кирпичи еще хранят тепло – протопили.

Нет… Дело в другом.

Жизнь здесь не сама по себе, а для Служения.

Дом при храме и жизнь – для храма. Без излишеств и своеволия.

И, конечно, иконы. Они висят в каждой комнате. Настоящие, намоленные иконы. Иконы, которые не только ты видишь, но которые и тебя видят. Какая-то ласковая строгость исходит от них. И от этого возникает в душе ясность и сосредоточенность.

А быт что?

О быте тоже нужно заботиться…

– Сегодня я сам управлюсь по дому, – говорит отец Геннадий. – А завтра служба в храме. На завтра распределим послушание. Тебе, Андрей, водное будет, а вам (это ко мне) огненное – печи топить.

Все знают, какое бессчетное число храмов было уничтожено у нас в России.

Но, пожалуй, только вот в таких дальних приходах и понимаешь, насколько опустошающим был этот смерч.

Церковь в Сомине – единственная на весь район. И понятно, что прихожане ее – не только здешние жители. Едут отовсюду. И едут издалека.

Здесь, в Сомине, даже есть специальный дом, что принадлежит церковной общине, в котором можно остановиться. Это что-то вроде бесплатной гостиницы. Здесь стоят кровати. Есть здесь и печь, где можно приготовить или разогреть еду.

И хотя много коек, как в общежитии, но чисто и уютно, даже по-домашнему.

Впрочем, это и есть дом. Странноприимный…

Такое вот совсем уже, кажется, исчезнувшее из языка слово встретилось здесь…

И встретилось не в разговоре, не в воспоминаниях, а наяву, живьем… Возле храма встретилось…

Вился дымок над трубой. Топилась печь в странноприимном доме. Мы зашли поздороваться.

Приехало несколько женщин из Пикалева.

Поговорили с отцом Геннадием о вечерней службе, о дровах, еще спросили что-то по хозяйству. Потом пожилая женщина отозвала отца Геннадия в сторону, и я, хотя и не прислушивался, различал в разговоре чужие в этом доме слова: иск, народный суд, заседание…

Оказалось, что женщину эту недавно уволили с работы, и она приехала просить благословения: хочет подать в суд, чтобы ее восстановили.

– Бедная женщина… – сказал про нее отец Геннадий. – Скорбь за скорбью у нее.

Возможно, читателю странным покажется соединение таких слов, как «благословение» и «судебный иск». Хотя чего же тут странного? Церковь не возбраняет искать защиты и в земном суде. Заботится она только о том, чтобы не ожесточилась в судебных кляузах душа человека. Тут-то и нужно благословение.

Погода менялась. Когда мы приехали в Сомино, днем подтаивало на солнышке. Но уже к вечеру, после вечерней службы, начало подмораживать.

Морозило все Прощеное воскресенье.

Отец Геннадий встал рано, я слышал сквозь сон, как умывался он, как молился, но самому проснуться сил не было. Так и ушел он без нас в церковь. Мы пришли туда, когда уже шла служба.

По сравнению с вечерней службой народу собралось много.

Весь зимний придел был заполнен. И исповедь долго шла, и причастие. А потом у отца Геннадия – мы-то уже вернулись в дом перекусить – еще крещение было, дома он появился только около четырех.

– И не тяжело так – с утра, не евши? – спросил я.

– Нет, – ответил отец Геннадий, – и не замечаешь, когда службу ведешь. Сейчас бы только чайку попить и дальше служить идти. Будет чин Прощения…

Действительно, попил чаю и отправился снова в храм, куда, выполнив «водное» и «огненное» послушания, пришли и мы.

Сейчас народу было совсем мало, всего несколько человек, но светились огоньки у икон, звучали слова молитв…

После службы собрались у отца Геннадия заговеться на Великий пост.

Пришли учительница литературы сельской школы Наталья Ивановна, крестившаяся год назад в свои почти шестьдесят лет, а теперь читающая на клиросе, главный врач местной амбулатории Мария Андреевна, фельдшерица Людмила, которая читала на литургии Апостол, другая молоденькая учительница с мужем-лесничим – к церкви сейчас потянулась сельская интеллигенция.

Пришел и алтарник Володя Костромской, бывший студент Литературного института…