«Церера! Церера! Церера!»

Церера ощущала монотонное пение толпы так же отчётливо, как и стук её собственного сердца. В подтверждение этому она подняла меч и как можно сильнее сжала его рукоять, наслаждаясь прикосновением к её кожаной отделке. Для неё не имело значения, что они, вероятно, узнали её имя всего несколько минут назад. Ей было достаточно, что они его знали, и это ощущение было настолько осязаемым, что проникало в каждую клеточку её тела.

На другом краю Стадиона лицом к ней находился её противник, массивный воин, который размеренно шагал по песку. Церера сглотнула, увидев его, страх охватывал её с той же скоростью, с которой она пыталась его подавить. Она знала, что эта битва может оказаться последней в её жизни.

Воин расхаживал словно лев по клетке, размахивая в воздухе мечом, казалось, эти движения выполнялись специально, чтобы показать рельеф его мышц. С его нагрудным щитом и шлемом с забралом он выглядел так, будто был вырезан из камня. Церере трудно было поверить, что он состоял из плоти и крови.

Церера закрыла глаза, пытаясь собраться с духом.

Ты способна на это, сказала она себе. Может быть, ты и не победишь, но ты

должна доблестно бороться. Если ты умрёшь, то обязана сделать это с честью.

По барабанным перепонкам Цереры ударил трубный звук, заглушивший даже гул толпы. Он заполнил собой арену, и внезапно её соперник пошёл в атаку.

Он был быстрее, чем она могла предположить: такой крупный мужчина просто не должен быть в состоянии двигаться столь стремительно, он оказался рядом, прежде чем она успела среагировать. Всё, что Церера могла сделать, – это уклониться, подняв столб пыли, уходя с пути воина.

Воин поднял клинок двумя руками, и Церера отпрянула, почувствовав, как её накрыло воздушным порывом, когда он прошёл мимо. Он рубанул сверху вниз, словно мясник, орудующий своим ножом, и, когда она развернулась и заблокировала его удар, от металлического звона завибрировали и её руки. Она не думала, что воин мог быть настолько сильным.

Она сделала несколько шагов в сторону, но её противник продолжал следовать за ней с удручающей неизбежностью.

Церера слышала, как её имя вплеталось в возгласы и крики толпы. Она заставила себя сфокусироваться на деле; она не сводила глаз с оппонента и пыталась вспомнить свои тренировки, продумывая все возможные варианты дальнейшего развития событий. Она попыталась ударить, а затем провернула запястье, чтобы переместить меч в положение для защиты.

Но воин лишь заворчал, когда её клинок сделал небольшой надрез на его предплечье.

Он улыбнулся, будто это ему даже понравилось.

«Ты за это заплатишь», - предупредил он. У него был сильный акцент, явно из дальних уголков Империи.

Он наступал снова и снова, заставляя её уклоняться и защищаться, и она понимала, что не сможет пойти на него в атаку лоб в лоб, только не на кого-то столь сильного.

Церера почувствовала, как земля уходит из-под её правой ноги, ощущение пустоты возникло там, где должна была находиться твёрдая почва. Она посмотрела вниз и увидела, как песок утекает в какую-то яму. На мгновение её нога повисла над пустотой, и она отпрянула наперевес со своим мечом, пытаясь удержать равновесие.

В том, как воин отражал её удары, было даже нечто пренебрежительное. На мгновение Церера решила, что она умрёт, потому что не нашла способа полностью увернуться от острия меча. Она ощутила резкий удар металла по металлу. Но это лишь замедлило клинок противника, поскольку он впился в её броню. Её нагрудный щит с силой ударил по костям и плоти, а в том месте, где он заканчивался, она почувствовала жгучую вспышку боли, когда меч врезался в её ключицу.

Она отпрянула назад и, сделав это, заметила, что в полу арены появилось больше ям, они разверзались словно пасти голодных зверей. И тут, в момент отчаяния, у неё появилась идея: может быть, ей удастся использовать их в своих интересах.

Церера обогнула края ям, надеясь замедлить приближение воина.

«Церера!» - вскрикнул Пауло.

Она повернулась, и оруженосец бросил ей короткое копьё. Черенок глухо ударился о её ладонь, и она обхватила его своими пальцами; древесина была достаточно грубой. Копьё оказалось короче, чем те, что обычно используют в реальных сражениях, но всё-таки достаточно длинным, чтобы вставить его наконечник в форме листа поперёк ямы.

«Я буду расправляться с тобой по кусочкам», - пообещал воин, обходя девушку.

Церера подумала, что такого сильного противника стоит попробовать взять измором. Как долго подобный громила будет в состоянии удерживать себя в боевом расположении духа? Церера уже ощущала, как начинают гореть её мышцы, и как пот стекает по её лицу. Насколько хуже подобное состояние окажется для воина, с которым ей приходится бороться?

Никогда не знаешь наверняка, но это была её главная надежда. Поэтому она пригнулась и нанесла удар, используя длину копья, насколько это было возможно. Ей удалось обойти защитную позицию массивного воина, но всё равно она добилась лишь того, что зазвенели его доспехи.

Воин бросил в глаза Цереры горсть пыли, но она вовремя увернулась. Она отпрыгнула назад и махнула копьём на уровне его незащищённых ног. Ему удалось вовремя отскочить, однако Церера успела нанести ещё одну рану его предплечью, когда она отдёрнула копьё.

Церера размахивала оружием вверх и вниз, целясь в конечности своего противника. Гигант блокировал и отражал её удары, пытаясь поймать удобный для атаки момент, но Церера продолжала двигаться. Она метнула наконечник ему в лицо, надеясь хотя бы отвлечь соперника.

Воин поймал копьё. Он схватил его за наконечник, дёрнул на себя и отступил в сторону. Церере пришлось выпустить оружие из рук: она не хотела рисковать напороться на меч гиганта. Ударив копьём по колену, противник разломил его с такой лёгкостью, будто это была лишь веточка.

Толпа заревела.

Церера почувствовала, как по её спине побежал холодный пот. На мгновение в её голове возникла картинка, как гигант так же легко переламывает её позвоночник. Эта мысль заставила её шумно сглотнуть, и она снова приготовила свой меч.

Она схватила рукоять обеими руками, когда на неё посыпались очередные удары, потому что это был единственный способ хоть немного вымотать воина. Однако задача оказалась невероятно сложной. С каждым ударом ей казалось, будто она была колоколом, по которому молотили кувалдой. Каждый удар заставлял её руки бешено колебаться.

Церера уже начала ощущать усталость, эти нападения её вымотали. Дыхание стало прерывистым, казалось, будто ей с трудом удаётся заставлять свои лёгкие работать. Теперь не могло возникнуть и мысли о попытке контратаки, оставалось лишь отступать и надеяться.

И тогда это случилось. Церера почувствовала, как внутри неё медленно растёт сила. Она ощутила тепло, словно затлели первые угольки костра. Он находился прямо в её животе, дожидаясь её, и Церера потянулась за своим пламенем.

Энергия потекла по её телу. Мир вокруг замер, и время начало ползти очень медленно, Церера вдруг почувствовала, что всё её естество сосредоточилось на том, чтобы спланировать следующую атаку.

Силы вернулись к ней. Она с лёгкостью отразила атаку воина, а затем взмахнула мечом и ударила его по руке чуть ли не со скоростью света.

«Церера! Церера!» - заревела толпа.

Она видела, как воина охватывает ярость, пока толпа продолжала скандировать её имя. И она могла понять почему. Ведь они должны были радоваться за него, провозглашать его победу, наслаждаясь её смертью.

Он закричал и бросился вперед. Церера выжидала столько, сколько ей хватало духу, заставляя себя не двигаться с места, пока он практически её не настиг.

Затем она упала. Она почувствовала, как его клинок просвистел над её головой, а после ощутила грубый песок, когда его коснулись её колени. Она бросилась вперёд, размахивая своим мечом, который прошёлся по ногам воина, когда он промчался мимо.

Он упал лицом вниз, меч выскользнул из его руки.

Толпа начала сходить с ума.

Церера стояла над ним, глядя на то, что сотворил с его ногами её меч. На мгновение она задумалась, сможет ли он подняться и так, но он упал, повернулся на спину и поднял руку, прося пощады. Церера медлила, она посмотрела на королевских особ, которые должны определиться, будет ли человек перед ней жить или умрёт. В любом случае, она решила, что не убьёт беспомощного воина.

Загудела труба.

Железные ворота со стороны арены открылись, и послышался рёв, одного этого звука было достаточно, чтобы по всему телу Цереры пробежала дрожь. В этот момент она почувствовала себя не чем иным, как добычей, чем-то, на что нужно охотиться, кем-то, кто должен бежать со всех ног. Она осмелилась поднять взгляд на королевскую трибуну, понимая, что это действо было преднамеренным. Бой окончен. Она победила. Однако этого было недостаточно. Они собираются её убить, любым способом. Они не позволят ей покинуть Стадион живой.

Существо вывалилось на площадку, оно было больше человека и покрыто свалявшимся мехом. Клыки торчали из похожей на медвежью пасти, а вдоль его спины проступали шипы. Лапы обрамляли когти длиной с кинжал. Церера не знала, что это было такое, но это и не было нужно, чтобы понять, что их встреча должна была обернуться для девушки смертью.

Похожее на медведя существо опустилось на все четыре лапы и побежало вперёд, а Церера приготовила свой меч.

Сначала оно настигло павшего воина, и тогда Церера отвела бы взгляд, но не осмелилась. Мужчина вскрикнул, когда зверь набросился на него, но он никак не успел бы уйти с его пути вовремя. Гигантские лапы приземлились на воина, и Церера услышала, как хрустнул его нагрудный щит. Зверь взревел, разрывая на куски её бывшего противника.

Когда чудище подняло голову, его клыки были мокрыми от крови. Оно посмотрело на Цереру, обнажило зубы и перешло в атаку.

Она едва успела отойти в сторону, ударив зверя мечом, когда он прошёл мимо. Существо взревело от боли.

Однако этот рывок вырвал клинок из её ладони: она почувствовала, что её руку вот-вот оторвёт, если она его не отпустит. Она с ужасом наблюдала, как меч пролетел по воздуху, разметая песок, и приземлился в одну из ям.

Зверь продолжал двигаться на Цереру, и она в исступлении взглянула на то место, где на песке лежали половинки её сломанного копья. Она прыгнула к ним, схватила одну часть и развернулась за одно мгновение.

Когда она поднялась на одно колено, существо уже бежало на неё. Она сказала себе, что не сдвинется с места. Это был её единственный шанс.

Оно врезалась в Цереру, его вес и скорость моментально подняли её с ног. Не было времени размышлять, не было времени бояться. Она выбросила вперёд сломанную часть копья и била ей снова и снова, когда лапы медвезверя обхватили её.

Его сила была ужасна, у Цереры не было возможности ей противостоять. Она чувствовала, будто её ребра вот-вот поломаются от давления, её нагрудный щит скрипел, пытаясь противостоять мощи существа. Церера почувствовала, как когти сгребут её спину и ноги, её охватила мучительная боль.

Его шкура была слишком толстой. Церера наносила удары снова и снова, но она чувствовала, что кончик копья едва проникает в его плоть, пока он рвёт её на части, пока его когти сдирают кожу со всех открытых участков её тела.

Церера закрыла глаза. Она попыталась достучаться до силы внутри себя, не зная даже, сработает ли она в этот раз.

Она почувствовала, как вздрогнула от появления шара энергии. Затем она направила всю свою силу в копье, воткнув его в то место, где, как она надеялась, должно было находиться сердце существа.

Зверь завыл, отпрянув от неё.

Толпа взревела.

Ощущая боль от глубоких царапин, Церера вылезла из-под обмякшего тела и, едва держась на ногах, встала. Она посмотрела вниз на зверя, в сердце которого застряло копьё, оно свернулось калачиком и скулило, издавая звук, который, казалось, совершенно не подходит чему-то столь огромных размеров.

И вот зверь замолк и умер.

«Церера! Церера! Церера!»

Стадион снова взорвали аплодисменты. Куда бы ни посмотрела Церера, везде были люди, скандировавшие её имя. Казалось, и дворяне, и простолюдины слились воедино в этом пении, забыв о себе в этот момент, момент её победы.

«Церера! Церера! Церера!»

Она обнаружила, что наслаждается этим. Было просто невозможно игнорировать это море лести. Все её тело, казалось, пульсировало во время этого пения, которое обволакивало её, и она развела руки в стороны, будто приветствуя их всех и благодаря за похвалу. Она медленно поворачивалась вокруг себя, разглядывая лица тех, кто даже и не слышал о ней до сегодняшнего дня, но теперь относился к ней так, будто она была единственным человеком в мире, который имел значение.

Церера была настолько поглощена этим моментом, что едва ощущала боль от ран, которые нанёс ей зверь. Но теперь её плечо вновь заболело, поэтому она дотронулась до него. Её рука намокла, покрывшая её кровь в свете солнца всё ещё казалась ярко-красной.

Церера несколько секунд рассматривала это пятно. Толпа всё ещё повторяла её имя, но внезапно биение сердца, которое она ощущала в ушах, показалось ей намного громче. Она посмотрела на толпу, и ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что она делает это с колен. Она не могла вспомнить, когда на них упала.

Краем глаза она видела, как Пауло торопится к ней, но это движение казалось слишком далёким, будто даже не имеющим к ней никакого отношения. Кровь капала с её пальцев на песок, окрашивая его в тёмный оттенок. Она никогда не чувствовала такого головокружения, казалось, она находится в бреду.

Последнее, что она поняла, так это то, что она падает лицом вниз на пол арены, более не в состоянии пошевелиться.

Танос медленно открыл глаза и оказался в замешательстве, когда почувствовал, как волны ласкают его лодыжки и запястья. Под собой он ощутил мягкий белый песок пляжей Хейлона. Солёные брызги время от времени орошали его рот, затрудняя дыхание.

Танос посмотрел в сторону вдоль пляжа, не в силах сделать больше. Даже это было затруднительно, когда он иногда приходил в сознание, а после снова терял его. Ему казалось, что было слышно, как где-то вдалеке разгорается пламя и стонут люди. До него доносились крики и стальной скрежет.

Остров, вспомнил он. Хейлон. Атака началась.

Так почему же он лежал на песке?

Потребовалось время, чтобы боль в плече ответила на его вопрос. Он вздрогнул, как только на него нахлынули воспоминания. Он вспомнил момент, когда меч пронзил его спину. Он вспомнил свой шок от того, что Тайфун предал его.

Боль пронзила Таноса, словно пышный цветок моментально вырос из раны на спине. Каждых вдох приносил страдания. Он попытался приподнять голову, но лишь потерял от этого сознание.

В следующий раз, когда Танос проснулся, он всё так же лежал на песке лицом вниз, он мог сказать, что прошло какое-то время, потому что начался прилив: теперь вода доставала ему до пояса, а не только до лодыжек, как ранее. Наконец он смог поднять голову достаточно высоко, чтобы разглядеть на пляже другие тела. Казалось, что мёртвые застилали собой землю, растянувшись по белому пляжу настолько далеко, насколько он мог видеть. Он рассматривал людей в доспехах Империи, распластанных там, где они упали, смешавшись с защитниками, которые погибли, обороняя свой дом.

Запах смерти заполнил ноздри Таноса, и он изо всех сил старался сдержать рвотные позывы. Никто пока не начал сортировать тела мёртвых на дружеские и вражеские. Такие тонкости могут подождать до окончания битвы. Возможно, Империя оставит это приливу; обернувшись назад, Танос заметил в воде кровь, а после увидел плавники, возвышающиеся над волнами. Пока это были небольшие акулы, падальщики, а не охотники, но насколько большими они должны быть, чтобы сожрать его, когда прилив усилится?

Танос почувствовал, как его охватывает паника. Он попытался вскарабкаться на берег, вытянув руки и перебирая под собой песок. Он закричал от боли, когда продвинул своё тело вперёд, возможно, на половину его длины.

В глазах снова потемнело.

Когда Танос пришёл в себя, он оказался лежащим на боку, глядящим на силуэты людей, которые присели рядом с ним на корточки, достаточно близко, чтобы он мог до них дотянуться, если бы у него хватило на это сил. Они не были похожи на солдат Империи, они вообще не походили на солдат, а Танос провёл достаточно много времени бок о бок с воинами, чтобы заметить разницу. Эти люди, один молодой, а другой пожилой, больше походили на фермеров, обычных людей, которые, вероятно, покинули свои дома, чтобы спрятаться от бойни. Но это не значило, что они были менее опасны. Оба держали в руках ножи, и Танос подумал, что они могли оказаться такими же падальщиками, как и акулы. Он знал, что всегда находятся те, кто не брезгует грабить мёртвых после окончания битв.

«Этот ещё дышит», - сказал один из них.

«Я вижу. Просто перережь ему горло и покончи с этим».

Танос напрягся, его тело приготовилось к бою, хотя на самом деле он вряд ли смог бы что-то предпринять.

«Посмотри на него», - настаивал молодой человек. «Кто-то вонзил ему нож в спину».

Танос увидел, как пожилой мужчина слегка нахмурился. Он зашёл за Таноса, оказавшись вне его поля зрения. Таносу удалось подавить стон, стремящийся вырваться из груди, когда мужчина коснулся места, где кровь всё ещё текла из раны. Он был принцем Империи и не собирался показывать свою слабость.

«Похоже, ты прав. Помоги мне оттащить его подальше, где акулы не смогут его достать. Остальные захотят это увидеть».

Танос увидел, что молодой человек кивнул, и сообща им удалось поднять его вместе с доспехами. На этот раз Танос закричал, не в силах стерпеть боль, когда они поволокли его по песку.

Они оставили его, словно корягу, за линией, до которой волне удалось добросить водоросли, положив его на сухой песок. Они поспешили прочь, но Танос был охвачен слишком сильной болью, чтобы смотреть, как они уходят.

Он не мог подсчитать, сколько уже прошло времени. Танос всё ещё слышал, как где-то поодаль продолжалось сражение, с его гневными возгласами и суматохой, с его звучащими в унисон криками и сигнальным гудением труб. Хотя битва могла длиться минуты или часы. Она могла бы закончиться при первой же атаке или продолжала бы идти, пока ни одна из сторон не решилась бы предпринять что-то большее, чем прятки и бегство. Танос не знал, какой вариант развития событий вступил в силу.

В итоге к нему подошла группа мужчин. Они действительно выглядели как солдаты, на их лицах читалась та суровость, которая приходит к человеку только после того, как он вынужден был побороться за свою жизнь. Было легко понять, кто из них лидер. Высокий темноволосый мужчина, стоявший впереди, не был облачён в искусно выкованные доспехи, которыми мог обладать генерал Империи, но все обращали свои взгляды именно на него, когда группа подходила ближе, очевидно, ожидая приказов.

Незнакомцу, вероятно, было за тридцать, его лицо обрамляла короткая борода, такая же тёмная, как и остальные его волосы, он обладал сухощавым телосложением, в котором, тем не менее, чувствовалась сила. На каждом его бедре висел короткий острый меч, и Танос догадался, что такое облачение не служило ему лишь украшением, судя по тому, как его руки автоматически остановились подле рукояток. По выражению его лица Танос понял, что мужчина молча сканирует каждый закуток на пляже, проверяя, нет ли поблизости засады, всегда думая на несколько шагов вперёд. Его зрачки сфокусировались на глазах Таноса, а в улыбке читалось странное благодушие, словно её владелец видел в этом мире что-то такое, чего не замечал никто другой.

«И ради этого вы привели меня сюда?» - сказал он, когда пара обнаруживших Таноса вышла вперед. «Посмотреть на одного умирающего имперского солдат в блестящих доспехах?»

«Он из знати», - сказал пожилой мужчина. «Это видно по доспехам».

«И он получил удар в спину», - отметил юноша. «Похоже, от своих же людей».

«Значит, он недостаточно хорош даже для мразей, которые пытаются захватить наш остров?» - сказал лидер.

Танос наблюдал, как мужчина подошёл ближе и встал рядом с ним на колени. Возможно, он намеревался закончить то, что начал Тайфун. Ни один солдат Хейлона не проникнется сочувствием к тем, кто находится в оппозиции.

«Что такого ты натворил, что твои собственные союзники пытались тебя убить?» - спросил незнакомец достаточно тихо, чтобы его услышал только Танос.

Таносу удалось найти в себе силы, чтобы покачать головой: «Я не знаю». Слова вырвались из его рта с хрипом и шипением. Даже если бы он и не был ранен, вряд ли бы его голос прозвучал иначе, ведь ему пришлось слишком долго лежать на песке. «Но я не хотел этого. Я не хотел устраивать здесь побоище».

Мужчина одарил Таноса очередной странной улыбкой, которая, как ему казалось, выражала собой насмешку над окружающим миром, хотя смеяться было совершенно не над чем.

«И всё же ты здесь», - сказал незнакомец. «Ты не хотел участвовать во вторжении, но сейчас ты на нашем пляже, а не за уютными стенами своего дома. Ты не хотел проявлять в отношении нас насилие, но армия Империи сжигает наши дома прямо сейчас, пока мы разговариваем. Ты знаешь, что происходит выше этого пляжа?»

Танос покачал головой. Даже из-за этого ему было больно.

«Мы проигрываем», - продолжил мужчина. «О, мы боремся достаточно сильно, но это не имеет значения. Не в этих пропорциях. Битва всё ещё продолжается, но лишь потому, что половина людей с моей стороны слишком упряма, чтобы признать правду. У нас нет достаточно времени, чтобы отвлекаться на подобное».

Танос наблюдал, как незнакомец достаёт один из своих мечей. Он выглядел невероятно острым. Настолько острым, что он, вероятно, даже не почувствует, когда клинок пронзит его сердце. Однако мужчина использовал оружие как указку.

«Ты и ты, - сказал он мужчинам, - заберите нашего нового друга. Возможно, он чего-то да стоит там, на другой стороне». Он ухмыльнулся: «А если нет, я сам его убью».

Последнее, что почувствовал Танос, были сильные руки, приподнявшие его за подмышки, дёрнувшие и потянувшие его, после чего наш герой наконец погрузился во тьму.

Берин ощущал боль от тоски, когда шёл по дороге домой к Делосу, единственное, что заставляло его продолжать движение, были раздумья о его семье – о Церере. Одной мысли о возвращении к дочери было достаточно, чтобы он шёл вперёд, несмотря на то, что путь его был нелёгок: дорога под ногами была испещрена кореньями и завалена камнями. Его кости не становились моложе, и он уже чувствовал, как от этой ходьбы разболелось колено, состояние которого усугубляла жизнь кузнеца, постоянно работающего с молотом и металлом.

Впрочем, это была справедливая цена за то, чтобы снова увидеть дом. Увидеть свою семью. Всё то время, пока Берин отсутствовал, это было его главным желанием. Он уже сейчас мог представить себе, как пройдёт его возвращение. Марита будет готовить обед в глубине скромного деревянного дома, запах пищи будет доноситься до двери. Сартес будет играть где-то, сидя спиной к выходу, а Несос, вероятно, будет за ним приглядывать, даже если и притворяясь, что это не так.

И там будет Церера. Он любил всех своих детей, но с Церерой у него всегда была особая связь. Она помогала ему в кузнице, она была похожа на него больше всех и, казалось, вероятнее всего могла пойти по его стопам. Оставить Мариту и мальчиков было долгом, болезненным, но необходимым решением, если он хотел обеспечить свою семью. Но, оставив Цереру, он почувствовал, что лишился какой-то частички себя.

Теперь пришло время вернуть её.

Берину хотелось, однако, чтобы он принёс домой более радостные новости. Он шёл по гравийной дорожке, ведущей к их дому, и хмурился; зима ещё не наступила, но её время придёт уже достаточно скоро. План заключался в том, чтобы он ушёл в поисках работы. Лорды всегда нуждались в кузнецах для обеспечения оружием своих охранников, войн, Боен. Но оказалось, что Берин им не нужен. У них были свои люди. Молодые, более сильные мужчины. Даже король, который, казалось, хотел взять его на работу, оказался не рад тому, что Берин уже не тот, что был лет десять назад.

Мысль ранила, но он знал, должен был догадаться, что им не нужен человек, в бороде которого седых волос больше чем чёрных.

Ему было бы обиднее, если бы этот отказ не значил, что теперь он должен идти домой. Дом был тем, что имело для Берина огромное значение, пусть это и всего лишь квадратная коробка из грубых деревянных стен, увенчанных крышей из дёрна. Дом означал ещё и людей, ждущих его возвращения, и мыслей о них было достаточно, чтобы заставить его ускорить шаг.

Когда Берин поднялся на холм, он понял, что что-то не так. У него сжался желудок. Берин знал – что-то случилось. Несмотря на бесплодность окружающих его земель, дом всегда был местом, наполненным жизнью. Там всегда было шумно, будь то от радости или от жарких споров. В это время года на участке вокруг него всегда росли, по крайней мере, несколько зерновых культур, овощи и небольшие ягодные кустарники – неприхотливые растения, которыми можно питаться.

Но сейчас он видел перед собой не это.

Тогда Берин побежал так быстро, так только ему позволяли силы, оставшиеся после столь долгой прогулки; гнетущее чувство опасности грызло его изнутри, а сердце будто сжимали тиски.

Он подошёл к двери и резко распахнул её. Может быть, подумал он, ничего страшного не произошло. Может быть, они уже заметили его прибытие и решили сделать ему сюрприз.

Внутри было темно, окна покрылись сажей. В помещении кто-то был.

Марита стояла в самой большой комнате, помешивая содержимое кастрюли, которое пахло слишком кисло. Когда Берин ворвался внутрь, она повернулась к нему, и, как только она это сделала, он понял, что был прав. Что-то было не так. Что-то было совершенно не так.

«Марита?» - начал он.

«Дорогой». Даже её безжизненный голос сообщил ему, что всё далеко не так, как должно быть. В любое другое время после его долгого отсутствия Марита бы обняла его, как только он вошёл бы в дверь. Она всегда была полна жизненной энергии. Но сейчас она казалась... опустошённой.

«Что здесь случилось?» - спросил Берин.

«Не знаю, что ты имеешь в виду». И снова эмоций в её голосе было меньше, чем следовало бы, как будто что-то в его жене переломилось, выпустив из неё всю жизнерадостность.

«Почему тут так… тихо?» - настаивал Берин. «Где наши дети?»

«Сейчас их здесь нет», - сказала Марита. Она вернулась к кастрюле, как будто всё было совершенно нормально.

«Где же они тогда?» - Берин не собирался отступать. Он мог поверить, что они убежали к ближайшему ручью или выполняли какие-то поручения, но хоть кто-то из детей должен был заметить его возвращение и встретить отца. «Где Церера?»

«Ах, да», - сказала Марита, и Берин услышал в её голосе горечь. «Конечно, ты спрашиваешь про неё. Не как мои дела. Не как поживают твои сыновья. А она».

Никогда раньше Берин не слышал в голосе жены подобных ноток. Да, он всегда знал, что Марита была не самым альтруистичным человеком, она больше заботилась о себе, чем об остальном мире, но теперь её речь звучала так, будто её сердце превратилось в пепел.

Казалось, Марита быстро успокоилась, и та скорость, с которой это произошло, вызывала у Берина подозрения.

«Ты хочешь знать, что сделала твоя драгоценная дочь?» - спросила она. «Она убежала».

Дурное предчувствие заставило Берина покачнуться. Он затряс головой. «Я в это не верю».

Но Марита продолжала: «Она убежала. Не сказав, куда направляется, она просто украла у нас всё, что могла, и ушла».

«У нас нет денег, чтобы их красть», - сказал Берин. «И Церера никогда бы так не поступила».

«Конечно, ты всегда встаёшь на её сторону», - сказала Марита. «Но она взяла... вещи, наше имущество. Всё, что, как она решила, она могла бы продать в соседнем городе. Я-то её знаю. Она бросила нас».

Если Марита действительно так думала, то Берин мог быть уверен, что она никогда не знала свою дочь на самом деле. Или не знает его, раз смогла помыслить, будто он поверит в такую очевидную ложь. Берин обхватил её плечи своими руками, и, хотя уже не обладал той же силой что раньше, он всё ещё был достаточно силён, чтобы его жена почувствовала себя хрупкой рядом с ним.

«Скажи мне правду, Марита! Что здесь произошло?» Берин затряс её, словно таким способом можно было вернуть к жизни её прежнюю версию, ту Мариту, на которой он женился много лет назад. Но всё, что ему удалось, – так это вынудить её вырваться из его хватки.

«Твои мальчики мертвы!» - крикнула Марита в ответ. Слова заполнили собой всё пространство внутри их небольшого дома, вырвавшись из горла, словно утробное рычание. Её голова поникла. «Вот что произошло. Наши сыновья мертвы».

Слова сбили Берина с ног словно лошадь, которая лягалась, не желая быть подкованной. «Нет», - сказал он. «Это очередная ложь. Такого просто не могло случиться».

Берин не мог и придумать, что ещё могла бы сказать Марита, чтобы ранить его так сильно. Наверняка, она выдумала эту ложь, просто чтобы причинить ему боль.

«Когда ты так сильно меня возненавидела?» - спросил Берин, потому что это была единственная причина, по которой, как он подумал, его жена была в состоянии сказать что-то настолько ужасное, используя мысль о смерти его сыновей в качестве оружия.

И тут Берин заметил слёзы на глазах Мариты. Их не было, когда она говорила о том, что их дочь якобы сбежала.

«Когда ты решил оставить нас», - огрызнулась его жена. «Когда мне пришлось смотреть, как умирает Несос!»

«Только Несос?» - сказал Берин.

«А этого тебе не достаточно?» - закричала Марита в ответ. «Или тебе плевать на своих сыновей?»

«Минуту назад ты сказала, что Сартес тоже умер», - парировал Берин. «Хватит врать мне, Марита!»

«Сартес тоже мёртв», - настаивала его жена. «Его забрали пришедшие сюда солдаты. Они утащили его, чтобы он стал частью армии Империи, а он всего лишь маленький мальчик. Как думаешь, как долго он продержится в живых? Нет, оба моих мальчика канули в небытие, а Церера...»

«Что?» - надавил Берин.

Марита только покачала головой: «Если бы ты был здесь, этого бы не случилось».

«Ты была здесь», - вспылил Берин и затрясся всем телом. «В этом и был смысл. Ты думаешь, я хотел уйти? Ты должна была присматривать за ними, пока я пытался добыть деньг, чтобы прокормить нас всех».

Тогда отчаяние охватило Берина, и он почувствовал, что начинает плакать так, как не плакал с самого детства. Его старший сын был мёртв. Кажется, это было единственной правдой из всей той лжи, которой окатила его Марита. Потеря оставила дыру в его сердце, которую невозможно заполнить даже горем и гневом, которые его переполняли. Он заставил себя сосредоточиться на других фактах, потому что это казалось единственным способом, что мог помочь ему взять себя в руки.

«Солдаты забрали Сартеса?» - спросил он. «Имперские солдаты?»

«Думаешь, я лгу тебе про это?» - спросила Марита.

«Я уже не знаю, во что верить», - ответил Берин. «Ты даже не попыталась их остановить?»

«Они приставили к моему горлу нож», - сказала Марита. «Мне пришлось».

«Пришлось сделать что?» - спросил Берин.

Марита покачала головой. «Мне пришлось позвать его на улицу. Иначе они бы меня убили».

«Значит, вместо этого ты отдала его им?»

«А что я должна была сделать?» - разозлилась Марита. «Тебя здесь не было».

И Берин, наверное, будет чувствовать себя виноватым из-за этого до конца своих дней. Марита была права. Возможно, если бы он был здесь, этого бы не случилось. Он ушёл, пытаясь спасти свою семью от голода, но, пока он отсутствовал, всё развалилось на части. Однако чувство вины не вытеснило собой его горе или гнев. Оно лишь усилило их. Эти ощущения кипели внутри Берина, вертелись, будто представляя собой нечто живое, борясь за то, чтобы выбраться наружу.

«А как же Церера?» - вспомнил он. Он снова затряс Мариту. «Скажи мне! На этот раз правду. Что ты натворила?»

Хотя Марита снова отстранилась, теперь она опустилась на пол, свернулась калачиком и даже не поднимала на него глаз. «Попробуй узнать сам. Это я должна была жить со всем этим. Я, а не ты».

Часть Берина хотела трясти её до тех пор, пока она не даст ему ответ. Он хотел выбить правду из Мариты, чего бы это ни стоило. Тем не менее он был не таким человеком, он знал, что никогда не мог бы им быть. Сама мысль об этом была ему противна.

Он не взял из дома ни вещи, когда ушёл. Там не осталось ничего, что было бы ему нужно. Когда он взглянул на Мариту, настолько погружённую в свою горечь из-за того, что она бросила сына и попыталась скрыть то, что случилось с их детьми, было трудно поверить, что он когда-то питал к этой женщине какие-либо чувства.

Берин вышел на свежий воздух, моргая, чтобы избавить глаза от остатков слёз. И только когда яркое солнце обожгло его радужки, он понял, что понятия не имеет, что собирается делать дальше. Да и что он мог сделать? Он никак не мог помочь своему старшему сыну и не имел понятия, где находились другие его дети.

«Это не имеет значения», - сказал себе Берин. Он чувствовал, что его внутренняя решимость превращается в нечто подобное железу, с которым он работал. «Это меня не остановит».

Возможно, кто-то поблизости видел, куда они ушли. Конечно, кто-то должен знать, где сейчас находится армия, и Берин понимал, как и любой другой, что человек, который умеет делать клинки, всегда найдёт способ приблизиться к армии.

Что касается Цереры... он что-нибудь нащупает. Где-то же она должна быть. Думать иначе просто не представлялось сейчас возможным.

Берин осмотрел окрестности своего дома. Церера была где-то за их пределами. Как и Сартес. Следующие слова он произнёс вслух, потому что так это было похоже на обещание, обещание самому себе, всему миру, его детям.

«Я найду вас обоих», - поклялся он. «Чего бы мне это ни стоило».

Тяжело дыша, Сартес бежал меж армейских палаток, сжимая в руке свиток и вытирая пот со лба, понимая, что, если он не доберётся до палатки своего командира в срок, его выпорют. Он пригнулся и шагал столь быстро, сколь мог, зная, что время на исходе. Его уже слишком много раз останавливали.

У Сартеса уже были следы ожогов на голенях из-за тех случаев, когда он что-то неправильно понял, и сейчас они ныли ещё сильнее. Он отчаянно моргал, оглядывая армейский лагерь, пытаясь определить правильное направление движения среди бесконечного множества палаток. На них висели флаги и знамёна для обозначения пути, но он до сих пор не до конца выучил эту схему.

Сартес почувствовал, как что-то зацепило его за ногу, после чего он навернулся, и мир, казалось, перевернулся с ног на голову, когда он упал. На мгновение он подумал, что споткнулся о верёвку, но потом поднял голову и увидел, как смеются солдаты. Впереди всех стоял пожилой мужчина с короткой седеющей щетиной и шрамами от множества сражений.

Тогда Сартеса охватил страх, как и ощущение некоторой обречённости; такова была армейская жизнь для новобранца, подобного ему. Он не стал расспрашивать, почему с ним так поступили, ведь это был верный путь к избиению. Насколько он смог усвоить, практически всё было таким путём.

Вместо этого он поднялся на ноги и стряхнул грязь с туники.

«Куда это ты направляешься, щенок?» - потребовал ответа солдат, который поставил ему подножку.

«Выполняю поручение для своего командира, сэр», - сказал Сартес, поднимая клочок пергамента, чтобы спрашивающий увидел его. Он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы оказаться в безопасности. Зачастую действительность оставляла желать лучшего, несмотря на правила, в которых было прописано, что приказы всегда обладают основным приоритетом над чем-либо ещё.

С тех пор как Сартес сюда прибыл, он узнал, что у имперской армии было много правил. Некоторые были официальными: покинешь лагерь без разрешения, откажешься выполнять приказы, предашь армию – и тебя могут убить. Маршируешь не так, как надо, делаешь что-то без разрешения – и тебя могут избить. Однако были и другие правила. Неписанные, но неподчинение им могло быть не менее опасно.

«И что же это за поручение?» - поинтересовался солдат. Другие начали собираться вокруг него. В армии всегда не хватало развлечений, поэтому, если появлялся шанс немного повеселиться за счёт новобранца, люди обращали на него внимание.

Сартес изо всех сил старался выглядеть невинно. «Я не знаю, сэр. Просто у меня приказ – доставить это сообщение. Вы можете прочитать его, если хотите».

Это был взвешенный риск. Большинство простых солдат не умели читать. Он надеялся, что его тон не принесёт ему оплеуху за неподчинение, но старался не показывать своего страха. Не показывать страх было одним из правил, которые не были прописаны. В армии было как минимум столько же таких правил, сколько и официальных. Правила о том, с кем нужно быть в хороших отношениях, чтобы получить еду получше. О том, кто с кем общается, и с кем нужно быть осторожнее, вне зависимости от ранга. Казалось, что знание этих правил было единственным способом выжить.

«Ну, тогда тебе лучше поторопиться!» - взревел солдат, пытаясь пнуть ногой воздух рядом с Сартесом, чтобы заставить его двинуться вперёд. Остальные засмеялись так, будто это была лучшая шутка из всех, которую они когда-либо слышали.

Казалось, что одним из самых важных неписаных правил было то, что новобранцы были основной мишенью для нападок. С тех пор как Сартес сюда прибыл, его постоянно били кулаками, шлёпали и толкали. Его заставляли бегать, пока он не начнёт терять сознание, а затем бежать ещё и ещё. Его нагружали таким количеством снаряжения, что ему казалось, будто он не сможет встать, заставляли его нести эту амуницию, рыть ямы в земле без явной на то необходимости, работать. Он слышал истории о людях, которые любили поступать с новобранцами гораздо хуже. Даже если бы они умерли, какое для армии это имело значение? Их привозили сюда, чтобы отдать на растерзание врагу. Все ждали, что рано или поздно они умрут.

Сартес думал, что умрёт здесь в первый же день. К его концу он даже почувствовал, что ему этого хочется. Он свернулся калачиком в палатке из очень тонкого материала – такую ему выдали – и задрожал, надеясь, что земля поглотит его. Невероятно, но следующий день был даже хуже. Был убит другой новобранец, чьё имя Сартес даже не успел узнать. Его поймали, когда он пытался сбежать, и все были обязаны наблюдать за его казнью, как будто так им преподавали какой-то урок. Единственный урок, который удалось усвоить Сартесу, заключался в том, насколько жестокой была армия со всяким, кто позволял ей заметить, что он напуган. Именно тогда он начал пытаться похоронить свой страх, не показывать его, хотя на самом деле теперь не было и минуты в его жизни, когда он переставал быть начеку.

Он обогнул несколько палаток, ненадолго сменив направление, чтобы заскочить в одну из них, где пару дней назад одному из поваров понадобилась помощь в написании письма домой. Армия почти не кормила своих новобранцев, и Сартес чувствовал, как его желудок урчит, почуяв близость еды, но он всё равно не ел то, что взял с собой, пока бежал к палатке своего командира.

«Где ты был?» - спросил офицер. По его тону Сартес понял, что рассказывать правду про задержавших его солдат не имеет смысла, в качестве оправдания это не сработает. Но Сартес это предвидел. Именно поэтому, отчасти, он и заглянул в палаточную столовую.

«Захватил по пути вот это, сэр», - сказал Сартес, протягивая командиру яблочный пирог, который, как он слышал, был его любимым блюдом. «Я подумал, что сегодня у Вас может не оказаться возможности взять его самому».

Тон офицера мгновенно сменился. «Очень предусмотрительно, новобранец…»

«Сартес, сэр», - Сартес не рискнул улыбнуться.

«Сартес. Солдаты, которые умеют думать, нам здесь не помешают. Хотя в следующий раз помни, что приказ всегда должен стоять на первом месте».

«Да, сэр», - сказал Сартес. «Вам требуется что-то ещё, сэр?»

Командир махнул ему рукой: «Не сейчас, но я запомню твоё имя. Свободен».

Сартес покинул павильон командира, чувствуя себя намного лучше, чем когда он вошёл. Он не был уверен, что этой небольшой хитрости будет достаточно, чтобы спасти его от кары за задержку, возникшую из-за солдат. Однако, похоже, он избежал наказания и сумел занять определённую позицию: офицер узнал, кто он такой.

Сартес словно ходил по лезвию ножа, но в это время вся армейская жизнь была для него такой. До сих пор он выживал здесь, применяя смекалку и держась подальше от самых агрессивных форм проявления насилия. Он видел, как мальчиков его возраста убивали, или избивали так сильно, что было очевидно – они скоро умрут. Тем не менее, он не был уверен, как долго он сможет действовать в том же духе. Для новобранца вроде него это было такое место, где насилие и смерть не будут долго ждать в сторонке.

Сартес сглотнул, думая обо всём, что может пойти не так. Солдат может слишком сильно тебя избить. Офицер может обидеться на любую мелочь и назначить крайне суровое наказание, чтобы другим было неповадно поступать так же. В любой момент Сартеса могли отправить в сражение, а он слышал, что новобранцы обычно шли впереди всех, это делалось с целью «отсеять слабых». Даже процесс обучения может оказаться смертельным, ведь в армии редко используется затупленное оружие, а новобранцам нечасто дают полезные инструкции.

Единственный страх, который шёл впереди всех остальных, заключался в том, что кто-то узнает, что он пытался присоединиться к Рексусу и повстанцам. На самом деле вероятность была крайне мала, но даже она перевешивала всё остальное. Сартес видел тело солдата, обвинённого в симпатии к повстанцам. Его же подразделению было приказано разрубить его на куски, чтобы доказать свою преданность. Сартес не хотел закончить так же. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы заставить его желудок сжаться не только от голода.

«Вот ты где!» - раздался голос, и Сартес вздрогнул. Было невозможно избавиться от ощущения, что, каким-то непостижимым образом, кто-то догадался, о чём он думает. Он заставил себя хотя бы притвориться спокойным. Сартес оглянулся и увидел солдата в броне сержанта, мускулы на поверхности которой были выдолблены особо тщательным образом, на его щеках виднелись рубцы, настолько глубокие, что практически вырисовывали собой некий пейзаж. «Это ты посыльный старшины?»

«Я только что отнёс ему сообщение, сэр», - сказал Сартес. Это было почти что правдой.

«Тогда ты подойдёшь и мне. Иди и выясни, куда задевались тележки с моими пиломатериалами. Если кто-то решит доставить тебе неприятности, просто скажи им, что тебя послал Венн».

Сартес моментально отдал честь: «Сию минуту, сэр».

Он убежал выполнять поручение, но, когда он отправился в путь, то не стал сосредотачиваться только на одной миссии. Он пошёл более длинной дорогой, окольным путём. Так он мог осмотреть окраины лагеря, подметить его геостратегические точки, что позволило бы ему найти его слабые места.

Поскольку, живым или мёртвым, Сартес найдёт способ сбежать отсюда сегодня же вечером.