Ну а за автомобильные запчасти давали стабильно хорошие деньги.

Одним словом, им тогда это казалось весьма удачной затеей.

Причем всё это безобразие совершенно не мешало Филе учиться в одном из престижнейших питерских ВУЗов.

Впрочем, как и его горе-друзьям. Все они были новоиспеченными студентами.

Вырвавшись из душных школьных коридоров на такую долгожданную свободу, они сразу же решили не тратить время попусту. Смекалка и еще раз смекалка! И вот результат: они, имея при себе достаточно приличные деньги, наконец-то почувствовали себя взрослыми. Ведь с самого начала этой заварухи они были совершенно уверены в том, что именно деньги дают настоящую независимость. И в первую очередь от родителей.

А еще существовала огромная армия симпатичных девушек, которым нравились щедрые мужчины, а не какие-то сосунки-первокурсники.

Так что их путь был сколь прост – столь и рискован. Но отказаться от него они были уже не в силах.

Разгульные вечеринки – вино, сигареты с ментолом (в те времена очень круто!), поездки за город большими шумными компаниями… Всё это было так здорово! По-взрослому! Быть в центре внимания, сорить деньгами, влюблять в себя девчонок… Все эти «раскрашенные куклы» тогда были пределом их мечтаний! Стыдно вспоминать!

А их собственные прически? Господи! И кто только надоумил их выкраситься в эти невероятные цвета?!

Филя, естественно, был круче всех! Его чернющая шевелюра узкой полосой, прямо вдоль пробора, была окрашена в ярко-ярко-рыжий цвет. И почему он только решил, что этот идиотизм вообще может кому-то нравиться? Но он был невероятно горд собой!

…Жизнь налаживалась…

Но им постоянно необходимы были всё новые и новые средства.

Так что ночь за ночью они снова и снова совершали свои разбойные вылазки.

Что это было? Романтика? Скорее невероятная глупость! А на языке закона – попросту воровство!

О чём они только думали? Особенно он, когда покупал оружие – настоящий боевой обрез?!

А еще они угнали чью-то новенькую «Волгу»! Прямо среди бела дня! От какого-то министерства… Зачем?

О, вот это была погоня! Как в кино!

Правда, через несколько кварталов машину пришлось, конечно же, бросить. И они даже каким-то чудом еще и умудрились сбежать от ментов…

… Хотя, как выяснилось, ненадолго…

…Сначала ему показалось, что всё происходящее – это просто кошмарный сон.

Его вели по длинным тюремным коридорам, от тусклого освещения которых и липкой сырости на стенах его начало невероятно тошнить, а от бесконечной вереницы металлических лестниц и зияющих пустотой пролетов ужасно кружилась голова.

Сердце билось часто-часто. В ушах звенели гулкие шаги конвоя.

«Спокойно, надо просто сосредоточиться, – твердил себе Филя, – скоро наступит утро, и я проснусь».

Но шаг. Еще шаг. Опять и снова… Уже испуганный и несмелый. И с каждым мгновением становилось всё страшней и страшней, а хмурые тюремные коридоры – всё длиннее и длиннее.

Всё произошло так быстро, что он даже не успел опомниться, как очутился сначала в КПЗ, а потом, через двое суток, – уже здесь, в СИЗО. На Арсенальной…

За ним приехали под утро, когда весь город еще мирно спал, беззаботно досматривая сновидения.

Мать убито смотрела, как два опера бесцеремонно обыскивают его комнату.

Отец, мертвенно-бледный, стоял отвернувшись к окну, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

А в Филиной голове почему-то вертелся его вчерашний разговор со Снежкой…

Они не виделись уже несколько месяцев, но накануне всё же решили встретиться. И отчего-то именно вчера.

Он позвонил ей ближе к вечеру. Ему вдруг, неожиданно даже для себя, захотелось увидеть ее.

И теперь он точно знал: это было предчувствие.

Поэтому вчера, как-то вдруг, вначале совершенно не собираясь, он рассказал ей всё.

И, видимо, поэтому сейчас, стоя посреди своей комнаты в окружении снующих туда-сюда милиционеров, он так отчетливо видел перед собой ее глаза, полные неподдельного ужаса:

– Ты в своем уме? – после услышанного не переставая твердила она. – Тебя же посадят!

– Не говори ерунды! – недовольно огрызнулся он ей в ответ. – Умные люди не попадаются! А лишние деньги – не помеха.

Но в конце концов она разозлилась:

– Врешь ты всё! Ты просто вруша! Это не может быть правдой! Я не верю тебе!

– Это еще почему? – удивился Филя. – Все верят, а ты – нет!

– Вруша! Вруша! А еще – дурак безмозглый!

– Хватит! – Филя никак не ожидал такой реакции: «Всем нравится, а ей – нет!» – И, вообще, – категорически тогда заявил он Снежке. – Хватит меня пилить! Ты не моя мама!

Кончилось тем, что они снова поссорились.

Блестяще! Ради этого стоило встретиться!

Но слова, сказанные ею на прощанье, именно сейчас всплыли в его сознании с безжалостной очевидностью их абсолютной правоты:

– Когда тебя посадят – даже не думай жаловаться! Мне будет совершенно всё равно, где ты и что с тобой!

И она ушла.

«Ну и ладно! Переживу как-нибудь!»

«Дура!»

…Но ему стало очень грустно. Будто он остался один. Совсем один на этом свете. Снежка… Его Снежка… Как она могла?

Он понял только сейчас. Что она была просто слишком зла на него… в тот вечер…

Словно почувствовала, что его ждет беда… и что она уже так близко…

И вот он был здесь. Один. Идущий под конвоем по длинному тюремному коридору… Вперед… И без вариантов…

Холод. Холод. Холод.

А еще очень хотелось есть. И спать. Даже непонятно, чего больше.

Тело ныло. Мучил кашель.

Хоть и весна, но тепла так и нет… Это же Питер! Так что хотеть от «Крестов»?

Тонкая серая роба не грела. А он уже почти сутки сидел на каменном полу – стоять просто не было сил.

Кровать отстегивается от стены лишь на ночь, а поутру – всё сначала.

Таковы правила для карцера. Это такая маленькая-маленькая комнатка. Одиночка.

Но попал он сюда совершенно заслуженно…

Последние несколько суток – это только бесконечные драки в камере.

Филя так и не понял: а может быть, он уже кого-то убил? И теперь его будут судить еще и за убийство? Хотя уже хорошо, что не убили его самого. И это реально было настоящей удачей.

Но те – типа «крутые», как они сами думали, ребята – просто еще не знали, на кого нарвались.

Уроды!

«С такими глазками – только в девочки!» – услышал в свой адрес Филя, лишь только переступил порог камеры… А дальше последовал удар. Сильный. Очень сильный.

И стало очень обидно. А еще больше – страшно. Оттого, что его могут сломать.

И он дрался. Дрался несколько дней подряд. Пока, похоже, не проломил кому-то голову. Или чего-то не сломал.

И вот… Практически отдельный номер! В лучших традициях этого заведения!

Но, по крайней мере, никто не бьет. И живой.

Только холодно.

Сам же он с головы до ног был в синяках. И всё болело.

Утро. День. Вечер. Ночь. Всё слилось в бессмысленном движении по кругу, и уже было совершенно не важно, что происходило, зачем и куда стремилось в итоге.

Просто больше некуда было спешить. А наказание в одиночке когда-нибудь всё равно закончится.

Так и случилось…

Его вернули в ту же самую камеру…

И он уже приготовился к схватке… Но теперь всё было по-другому:

– Наш чел – никого не сдал! – услышал он одобряющий гогот со всех сторон, после того как массивная железная дверь за ним плотно закрылась.

– Да пошли вы!

«Наш чел!»

Еще бы! Он дрался, как зверь. Вся накопленная внутри злость – на себя, на «друзей-подельников»…

… «Подельники!» … Это Артём-то с Пашкой? Да какие из них подельники?! Слились, как последние… Как говорится, так, ни о чём…

… На всё то, что осталось там, на воле, и отныне было ему недоступно… И, на всё то, что еще недавно казалось совершенно невозможным… Оказаться … в тюрьме…