- Прекратите! - завопил он.

Но она не прекращала. Напротив, сила струи лишь нарастала. Обжигая кожу, она текла точно к его анальному отверстию. И, в конечном счете, ее напор стал таким мощным, что она проникла ему в прямую кишку. Вскоре он почувствовал это, почувствовал у себя внутри мочу этой шутовской монашки. А она все продолжала мочиться...

- Ты, что, гребаная скаковая лошадь! - закричал он.

Казалось, это продолжалось целый час. Струя мочи прожигала его, словно лазерный луч, бьющий из куста ее лобковых волос.

- Ну, хватит уже! - простонал Александер. - Ты нассала столько, что можно было заправить бензовоз!

Наконец, и к счастью, поток утих, сменившись тоненькой струйкой, щекочущей ему лодыжки. Но потом он почувствовал, как вся эта горячая моча бурлит, переполняя его толстую кишку, и медленно пробирается в пищевод.

- Вот так, - сказала монахиня, опуская подол. - Разве тебе не приятно, святой отец? Разве тебе не приятно получить, наконец, искупление?

««—»»

Этот образ преследовал его, словно гудящий рой насекомых. Выскочив из постели, Александер сразу же бросился, будто рефлекторно, в туалет, где немедленно испражнился. Никакой мочи, конечно же, не вышло, но все равно чувствовал, что ему необходимо сделать это. Затем он принял душ и побрился, быстро оделся в черные брюки и рубашку, прикрепил воротник. Но образ не покидал его.

Монахиня, - подумал он.

Господи.

- Нужно сходить к психологу, - решил он, затем осекся. - Погоди-ка. Я же сам психолог! - Но как можно было объяснить столь отвратительный сон? Сны, в конце концов, рождались в сознании сновидца. Другими словами, они были частью его самого... Господи.

Наконец, он заставил себя действовать, спустился на первый этаж и огляделся. Никаких следов Энни, хозяйки. Но, пройдя через кухню в столовую, он увидел двух привлекательных женщин, завтракающих за раскладным столом. Блондинка и брюнетка. Обе одновременно подняли на него глаза.

- Доброе утро, - сказал он. - Я - отец Александер.

- Привет, святой отец, - сказала блондинка. Брюнетка слегка улыбнулась и кивнула.

- Я поживу здесь какое-то время.

- Мы знаем, Энни говорила нам, - сказала блондинка. - Я...

- Не говорите. - Александер поднял руку. - Вы - племянница Энни, а вы... - Он указал на брюнетку. Вы, должно быть, журналистка из газеты.

- Вы все перепутали, - сказала блондинка и рассмеялась. - Я - Джеррика, журналистка, а это - Чэрити, племянница Энни.

- Приятно познакомиться.

Все пожали друг другу руки. Александер сел.

- Хотите печенье, святой отец? - предложила Чэрити, протягивая руку к тарелке, полной завитушек из жареного теста, рядом с которой стояла маленькая чашка с сиропом.

- Нет, благодарю. Выглядит замечательно, но по утрам я не хочу есть. Затем он посмотрел на женщин более внимательно. На Чэрити было волнистое летнее платье в цветочек. На Джеррике - обрезанные джинсы и белый топик. Их красивые лица были какими-то усталыми и изможденными.

Затем, Джеррика, блондинка, заговорила.

- Вы, наверное, обратили внимание на наш помятый вид, святой отец. Это потому, что нам обеим сегодня снились жуткие кошмары.

Александер почувствовал, будто кожа у него на лбу окаменела.

- Что ж, похоже, кошмары в этих местах штука заразная, потому что мне тоже снилась всякая жесть.

- Да, ну? Мы расскажем вам наши сны, если вы расскажете нам свой.

Ага! - подумал Александер. Мне приснилось, что монахиня делала мне уриновую клизму. Это вовсе не то, о чем бы я хотел рассказывать людям.

- Забудьте, - сказал он вместо этого. - Однажды мне приснилось, что мы с папой римским играли в волейбол, и он надрал мне задницу. Иногда сны бывают очень смешными. Но, поверьте мне, сегодняшний сон стоит забыть.

- Тетушка Энни говорила, что вы здесь, чтобы заново отстроить старое аббатство, - сказала Чэрити.

- Не отстроить, а отремонтировать, - поправил ее Александер.

- Раньше там был санаторий для священников, верно? - отважилась спросить Джеррика.

Дерзкая девушка, - подумал Александер.

- Типа того. Мы хотим превратить его в центр реабилитации. - Александер понял, что она имела в виду. В последнее время католики подвергались жесткой критике. Многие священники обвинялись в растлении малолетних, наркомании и азартных играх. В этих дни в газетах было полно подобных сообщений. И, несомненно Джеррика, сама являясь журналисткой, провела параллель. Господи, они, наверное, закроют Институт св. Луки в Саитленде, скандал там был очень громкий. Местные жители протестовали, говорили, что боятся за своих детей в случае побега больного священника.

- Я первым готов признать, - открыто сказал он. - Католическая церковь ищет отдаленные места для размещения своих реабилитационных центров. Священники тоже люди. Иногда они болеют. Но в старые времена Роксетерское аббатство было не реабилитационным центром, а хосписом для умирающих священников. Это было очень давно, в середине семидесятых. Хоспис обслуживало несколько монахинь-епифанисток. Они только вернулись из Африки, и им нечем было заниматься, поэтому папа римский послал их сюда. - Александер заметил на столе еще один черепаший панцирь и закурил. - Рак, болезнь Альцгеймера и просто банальная старость...

- А еще СПИД, верно? - с вызовом спросила Джеррика.

Он не стал пудрить ей мозги.

- Возможно, до того, как СПИД стал официальным диагнозом. Иногда священники сбиваются с пути истинного, церковь никогда не отрицала это. Но когда они оказывались на последней стадии, нам требовалось место, куда мы могли поместить их, и которое было бы дешевле, чем больница. Поэтому мы создаем хосписы, и именно таким было Роксетерское аббатство.

- Но оно же закрыто, не так ли? - спросила Чэрити.

- Ага. Оно было не особо заполнено, а папе римскому потребовалось, чтобы монахини вернулись в Африку, где случилась очередная вспышка голода. Поэтому аббатство закрыли.

Но все эти разговоры о монахинях...

Монахини, - подумал он, внезапно почувствовав во рту привкус скисшего молока. Кошмар... Желудок у Александера непроизвольно сжался. Затем он поднял глаза и увидел, что Чэрити наливает холодный чай. Журчание напомнило то, как на него мочились. Что в нем могло вызвать такой сон? Неужели он питал какой-то тайный страх перед реставрацией Роксетера? Неужели я питаю тайный страх перед монахинями? - задался он вопросом. Но этого не может быть. Это не имело никакого смысла.

Разве тебе не понравилось быть искупленным? - спросила сестра из кошмара...

- Святой отец?

Александер поднял глаза. Это была Джеррика, у нее на лице внезапно появилось выражение беспокойства.

- С вами все в порядке?

- О, да, извините. Отвлекся ненадолго. Это связано с аббатством.

- И все-таки странное задание дала вам церковь, не так ли? - спросила Чэрити. - А что с вашими обычными обязанностями, с вашим приходом?

Вопрос на 60000 долларов.

- У меня нет прихода, - признался он. - Я работаю психологом в ричмондской епархии.

- Звучит увлекательно, - сказала Джеррика. - Священник-мозгоправ.

- Я не назвал бы эту работу увлекательной, но это лучше, чем жарить картошку в "Бургер Кинг". Боже, какая же она красивая, - подумал он. На самом деле, обе женщины были красивыми, но Чэрити выглядела более сдержанно, более строго. Но в Джеррике было что-то жизнеутверждающее, что-то очень открытое. Разительный контраст между загорелой кожей и белокурыми волосами. Голубые глаза, яркие, как драгоценные камни. Стройная, но фигуристая. Она могла бы даже у епископа вызвать "стояк", - подумал он. Хорошо, что я дал обет безбрачия, иначе приударил бы за ней. Господи, уже двадцать лет? Осторожней, сладкая! По крайней мере, сейчас он мог шутить на эту тему. Но, на самом деле, безбрачие оказалось проще, чем он думал. Это даже вызывало облегчение. Превращало мирскую похоть в куда более продуктивную энергию. Дав обет безбрачия, он мог объективно смотреть на женщин - бесстрастно - и признавал красоту их женской природы без примеси либидинальных гормонов. Это давало ему возможность смотреть на женщин, не желая чего-то из того, что он видел. К тому же, в более молодые годы он насытился этим по уши, так сказать. Если не больше.