Тем не менее, какой-то странный голубоватый отсвет у этого выступа имелся.
До него оставалось еще около ста метров. Спуститься как будто не проблема. Только вот гулять по площадке, начиненной газогидратом, удовольствие из последних.
С полминуты Тао Бяо принимал решение, для которого он решил не спрашивать одобрения у капитана Уайта - ведь на этом решении висел ценник: "стоимость: одна человеческая жизнь". И не исключено, что заплатить все-таки придется.
Сегодня Джон думает только об успехе экспедиции, и он скорее всего одобрит чужое самопожертвование, но завтра он неожиданно поймет, что послал человека на смерть. Никакие успехи промышленности и рост народного благосостояния не могут отменить мыслей о грехе, которые приходят к каждому из нас в преддверии неотвратимой катастрофы - пусть это даже самая тихой и мирная смерть на веранде собственного дома.
Даже на веранде, увитой виноградом, каждый человек попадает в компанию неприятных товарищей, которых зовут Одиночество, Зависть, Забвение, Маразм, Угасание и Сомнения. Сомнения водят вокруг тебя свои акульи хороводы, превращая в кошмар последние твои деньки, ежесекундно напоминая тебе о Грехе. И этого не желал Джек Тао Бяо своему капитану.
Тао Бяо съезжал вниз по тросу, думая о том, что жизнь как вода, которая переливается из сосуда в сосуд. Так говорил его дед, вслед за классиками от Будды Шакьямуни до последнего Далай-Ламы, гастролирующего по отелям-крепостям сети Хилтон. И он был прав, этот старый азиат, который умер сидя. Но, чтобы достичь столь концентрированной безмятежности, надо быть безликим китайским кули. Жизнь миллионов кули и в самом деле подобна воде, переливающейся из сосуда в сосуд. Проблеск, преломление света - все мгновенно, мимолетно, зато вечно течение и смешение струй...
И вот уже хрустнул под ногами сомнительный грунт. И хотя, как капитан Уайт, так и с некоторым запаздыванием далекий Хьюстон, следили за Джеком, даже сейчас от них не поступило ни одного предупреждения.
Тао Бяо своими емкими дрессированными глазами сразу "просканировал" картину местности.
"Расширенная реальность" снабдила его уточняющими сведениями.
До вершины каньона больше мили, его борт акварельными тонами вливается в лиловое небо и край почти незаметен в оптическом диапазоне. До противоположной стены каньона около пятидесяти миль. Путешествующие в Морских Долинах лучи и углекислотная дымка создают свой мир, где спутаны направления, искажены расстояния и трудно определимы позиции в пространстве.
Выступ соединялся с бортом каньона тонким почти ажурным "мостом", за которым виднелась расщелина. Если точнее, крупный оползень, связанный с разрушением мерзлых пород и вскрытием горизонтов подмерзлотных вод. Все это подсказала услужливо-ускоренная память, об этом ему могла сообщить и космическая сеть. По обеим сторонам расщелины сиял лед, он-то и бросал отблеск на выступ, который "прозеркалил" капитану.
Уайт и Хьюстон молчали, хоть коммуникатор и сетевой вход функционировали. Система мониторинга сообщала о микросейсмах в районе Морских Долин. Ничего тревожного, можно спокойно жертвовать своей жизнью дальше...
На хрустящем "мосту" Джеку на момент стало жутко: если падать вниз, то это почти три мили. Хватило бы и пятидесяти футов, но от этих трех миль приходило сознание собственной ничтожности. Куда ты влез, малыш? Ты мог еще хотя бы пару лет лопать горячие сосиски, тискать девочек и валяться на пляже, пока не попал бы под какой-нибудь очередной призыв. Но и на любой войнушке у тебя было бы в сто раз больше шансов выжить чем здесь, потому что на Земле ты - свой.
Оползень, размером с приличный овраг, напоминал улицу. Благодаря льду даже какой-нибудь торговый пассаж с обилием хрусталя и призматического стекла - из тех, что уцелели в некоторых городках Среднего Запада, до которых еще не добрались вандалы.
Время от времени Джеку начинало казаться, что лед обработан чьей-то рукой - на манер ледовых "дворцов", которых устраивали русские времен первой империи или японцы эпохи Хирохито. Вот здесь эркер, там башенка, здесь крыльцо, там наличник. Да нет, ерунда конечно...
Джека Тао Бяо словно током дернуло. И хотя его скафандр пока что поддерживал оптимальную среду, астронавт не мог унять дрожь в течение минуты, как при шоке. Даже понадобилась легкая адреналиновая автоинъекция - сработали микрокапсулы, имплантированные в его бицепсы.
У ледяной стены расщелины лежало три тела. Их бледно-голубые лица были покрыты изморозью. На них была кое-какая одежда, что-то вроде грубых тканей, которых изготавливали в северных регионах Земли лет сто назад.
Тао Бяо вытащил из контейнера меданализатор. Приставил к коже оледеневшего объекта и нажал стартовую кнопку. Аудиодатчик уловил хруст, когда игла пробивала покровы объекта. Частота пульса Тао Бяо увеличилась в полтора раза, когда определилось, что далее плотность среды, которую преодолевает игла, значительно уменьшается. Несколько секунд ожидания и анализатор выбросил на подшлемный дисплей информацию.
Тао Бяо понял, что имеет дело с живым объектом, и по нему словно пронесся вихрь - вроде тех, что взмывали со дна каньона.
Ему больше не было жалко собственной жизни, потому что стало кристально ясно - классики были правы, от Будды Шакьямуни до последнего Далай-Ламы. Жизнь - как вода, которая переливается из сосуда в сосуд. Человек - сосуд, планета - сосуд. Весь мир - живой. Лиловое небо Марса смотрело на Джека легкими хлопьями углекислотных облаков и сейчас уже не казалось холодным. Оно пролилось на него ласковым световым дождем и он почувствовал прикосновение планеты. Его дыхание вдруг стало дыханием Марса, планета была как будто в сонной истоме, но она не была мертвой.
Тао Бяо посмотрел еще раз на три тела, которые подарили ему озарение и двинулся дальше вдоль расщелины. Ее стены сплошь состояли изо льда, причем льда земного происхождения - первый же поверхностный анализ показал, что в нем отсутствуют минеральные примеси из солей железа и серы, которые присущи льду марсианскому. Да и одного взгляда достаточно, чтобы заметить отличие от марсианского льда: цвет голубоватый, а не оранжевый и не красноватый. А внутри голубоватой толщи - это не было галлюцинацией, потому что участки мозга, способные обмануть сознание, у Джека просто не функционировали - он видел замороженные трупы лошадей с седлами, попонами и даже уздечками...
Джек обернулся. Те трое, которые только что лежали в глубоком анабиозе около входа в расщелину, сейчас шли за ним. Каждый из них был на голову выше его и намного шире в плечах. Их стального цвета глаза не моргали.
Тао Бяо поднял руку ладонью верх - миролюбивый жест понятный любому человекоподобному существу. Трое подошли к нему и встали с трех сторон. А потом Джек понял, что эти трое начали его убивать. И хотя он отлично владел приемами рукопашного боя, сейчас он оказался беспомощен. Трое существ захватили наружный воздухопровод, словно стальными клещами сжали его ослабевшие словно от обиды руки, сдавили с боков. Уже трещали замки и соединения его шлема.
Этим трем не просто надо было уничтожить его. Дисплеи его шлема должны были показать монстрам, как добраться до остальных участников экспедиции. Когда Джек понял это, то скручивающим движением немного освободил свою левую руку и дотянулся до крупнокалиберного беспатронного пистолета, висящего у него на поясе. Сканер-прицел "Кольта" уже выдал визир на центральный подшлемный дисплей, его перекрестье сошлось на выпуклом лбу одного из ледяных монстров. Но в этот момент рука Джека была вывернута из суставов, а шлем содран со всех креплений.
Трое существ больше не держали его, в этом не было никакой необходимости. Дальше работала разряженная атмосфера Марса. Она бросилась на астронавта свирепее любого хищника. В тот момент, когда вскипающая кровь вытолкнула глаза Джека из глазниц и хлестнула из ушей, он еще успел подумать, что жизнь была прекрасна, по крайней мере до того, как он пошел в школу...
