В Зойке ничего привлекательного не было. Ну совсем, ну ни капельки, ни капелюшечки. И внешность не ахти, так, средненькая. И характер никакой. Да Зойке ничего и не нужно было, её вполне всё устраивало – живёт себе и живёт. Зато родители постоянно сравнивали её со старшим сыном, Димкой. Вот он умница! Всё время ему что-то нужно, чего-то не хватает. Все книги в районной библиотеке перечитал – мало! Три языка самостоятельно выучил – мало! В школе все олимпиады выиграл – мало! Он ещё в десять лет мотался на кафедру физмата в МГУ, с ним там профессор один три раза в неделю занимался математикой (понятное дело, высшей) и физикой. Профессор этот увидел Димкину работу на какой-то олимпиаде, оценил, восхитился и предложил заниматься с ним абсолютно бесплатно. Уже в седьмом классе Димка мог спокойно поступить в МГУ (так его профессор поднатаскал), к десятому всю программу вуза освоил. А ему опять мало. Димка поступил в МГУ. Осень, зиму, весну учился, да ещё и репетиторствовал. А летом выиграл грант и поехал к капиталистам дополнительное образование получать. Когда МГУ окончил, у него уже куча заграничных сертификатов и дипломов скопилась. И снова мало! Рванул тогда Димка в Гарвард, в Америку. Кто бы мог подумать, что в их магистратуру поступит русский парень, да ещё и бесплатно. И здесь Димка сдюжил. Да что перечислять все его заслуги – чудо, а не сын! Гордость семьи Балашовых, всей родни. И он теперь эту родню обеспечивает так, что все живут как сыр в масле.
«Может, Зойка – расплата за удачного сына?» – думали родители. Любить её, конечно, любили – и младшенькая, и девочка. Но Зойка как будто сама от себя отталкивала своей инертностью. Читать ей никогда не хотелось, в кружки ходить она не любила, в школе из троек не вылезала. И никакие стимулы не помогали. Чего только мать не придумывала: и новую куклу за годовую четвёрку по математике, и красный глянцевый ранец за поступление в музыкальную школу, и поездку в лагерь в Сочи за секцию фигурного катания. Ничего не действовало. Зойке не нужны были новые игрушки, новые книжки, новые вещи, её устраивало всё, что у нее было и даже то, чего у неё не было. Зойка откровенно не понимала, чего всем от неё нужно. Она не грубит, не дерётся, с плохими девочками не водится, двойки не таскает.
Хотя иногда, нужно заметить, Зойку всё же слегка печалила её внешность. Ребёнком Зоя была чудо как хороша. А как вступила в зону известного своими сложностями пубертата, сразу все прелести растеряла. Тело заплыло лёгким рыхлым жирком, лицо потеряло выразительность, и Зойка стала похожа на кисель. Даже глаза цвета спелого лесного ореха по мере взросления приобрели невнятный болотный оттенок. Волосы тоже выступили предательским фронтом, из приятных светло-русых превратившись в непослушную соломку.
Мама смотрела на Зойку и сокрушалась, как такой хорошенький ребёнок мог стать ленивой полноватой девицей безо всякой изюминки, скучной, как серый дождливый день. Мать пробовала устроить революцию. Держала Зойку на строгой диете, таскала на аэробику, заставляла приседать по сто раз в день, раз в три недели водила её в парикмахерскую красить волосы в экзотический цвет «Венецианский блонд». Но волосы, ни в какую не желавшие покоряться новшествам, становились всё более ломкими и жёсткими. По всей видимости, краска диковинного цвета была слишком ядрёной и ядовитой для них.
Зоя, ужасно страдая, выполняла все материнские требования. Но в этой жизни, полной тягот и лишений, была у неё своя отдушина: втайне от всех Зойка тратила карманные деньги на вкусности. Вечером она закрывалась в ванной, где предварительно прятала свои сокровища, и начинала пир. Эта двадцатиминутная райская жизнь была венцом желаний, наградой за все мучения. Зойка любовно раскладывала на белый хрустящий хлеб шпроты, докторскую колбасу и лопала эти странные бутерброды, закрыв глаза от удовольствия. Затем, блаженствуя, съедала килограмм посыпанного сахаром слоёного печенья из соседней кондитерской, щедро запивая его сливовым компотом «Глобус». А главным призом этой вакханалии была баночка сгущённого молока. Зойка открывашкой проделывала дырочку на крышке, вставляла в неё соломинку для коктейлей и с упоением выдувала всё содержимое за считаные секунды. И ей было плевать, что ночью придётся часами сидеть в туалете, так как желудок, пребывая в жутком стрессе, начнёт бороться за свои права. Наутро Зойка всякий раз чувствовала себя просто ужасно, но ещё ужаснее была жизнь, которую устраивала ей родная мать. Все эти бесконечные диеты: тёртая морковка, редька, прозрачная порция нашинкованной капусты… Как можно наесться этим, когда гормоны бушуют в растущем организме, тело вовсю требует витаминов для роста? А изнурительные тренировки и упражнения? Застрелиться можно!
Мать не понимала, почему дочь не худеет ни на грамм. Ведь не ест же ничего лишнего! Маминого терпения хватило на полгода, а потом она просто плюнула на свою затею. Не всем же быть красивыми и стройными. Пусть кто-то и полненьким будет. Так почему не Зоя? Не за красоту же любят детей, уговаривала себя мама, а просто за то, что они есть.
И вновь всё пошло своим чередом. Вялая Зойка росла, взрослела, скучнела. Таскалась с понедельника по пятницу в школу, потом плелась домой, обедала и заваливалась спать до шести вечера. Просыпалась, убирала квартиру, делала уроки, смотрела подаренный братом видюшник, пока не свалит сон… Жизнь двигалась, словно замкнутая в плотном мыльном пузыре, без свежего воздуха, сладких потрясений юности, горячих конфликтов с лучшими подругами, пылкой первой влюблённости.
Но судьба больше не могла спокойно наблюдать со стороны за таким вялым существованием. Ей захотелось встряхнуть Зойку, устроить цунами, китайский цирк, праздничные салютики – что-нибудь этакое. И она решительно вмешалась в ход Зойкиной жизни.
***
Противным ноябрьским вечером в холодном троллейбусе Зойка возвращалась от тётки. Тётка стала часто прибаливать, и родственники по очереди дежурили у неё. В этот день была Зойкина очередь. Она печально выполнила свою миссию добра: прибралась в тёткиной квартире, разогрела ей еду, приготовленную мамой, подала лекарства, почитала новый выпуск «Литературной газеты», выслушала очередную порцию тёткиных воспоминаний (на этот раз об отдыхе в Керчи в августе 1977 года) и с чувством выполненного долга закончила дежурство. Самым неприятным и сложным в этом деле была дорога. Погода выдалась не просто плохая, а необычайно противная. Студёный ветер завывал с невероятной силой, с неба сыпался дождь вперемешку со снегом.
В ожидании троллейбуса Зойка поскуливала от холода, мечтая побыстрее оказаться дома, чтобы освободиться от мокрой ледяной шапки и застывшего пальто, которое, казалось, стало весить не меньше ста килограммов. Но когда очумевшая от холода Зойка забралась наконец в троллейбус, оказалось, что на улице было гораздо теплее. Зойка готова была всё отдать за горячую ванну и чашку тёплого чая с мёдом. Но до дома предстояло проехать двенадцать остановок, и даже мысль о том, что в этой жизни есть тёплое и сытное место, казалась абсолютно нереальной.
Троллейбус не спеша полз по своему маршруту. На очередной остановке он впустил нового пассажира, такого же продрогшего, как все и всё вокруг. Зойка вяло взглянула на вошедшего, и вдруг её сердце исполнило немыслимый кульбит – камнем упало на дно живота, а потом ракетой метнулось в грудь. Ноги подкосились, и застывшими от холода руками Зойка попыталась ухватиться за поручень. Парень был прекрасен, как сказочный принц. Зойка была уверена, что принц и должен быть именно таким: высоким, плечистым, стройным, с печальными серыми глазами, нежной бледной кожей, тонким лицом и, конечно, с чудесными густыми пепельными волосами. По лицу Принца стекали капельки растаявшего снега, он медленно стряхивал их и пытался привести в порядок намокшие волосы. Но длинная чёлка всё время выбивалась из рук. Эта непокорная чёлка окончательно добила Зойку. Она явственно представила себе, как подходит к Принцу, аккуратно подхватывает пальчиками непослушную прядь, нежно отводит её от его прекрасных серых глаз и начинает целовать каждую растаявшую снежинку на его чудесном лице. «Зацелую, залюблю! – шептала Зойка с закрытыми глазами. – Зацелую, залюблю!» Но Принц не слышал и не видел замечтавшуюся Зойку. Он постоянно растапливал тонкими пальцами кружочек на замороженном стекле, чтобы не пропустить свою остановку. Когда троллейбус остановился, Принц ловко соскочил с подножки, плотнее закутался в шарф и устремился в неизвестном направлении. Зойка опрометью бросилась за ним. Она даже забыла о холоде и голоде. Всё было замечательно, сказочно, необыкновенно хорошо! Зойка была счастлива идти за этим красивым человеком. Вокруг завывала ноябрьская вьюжка, мелкая и колючая, но Зойке казалось, что повсюду звучит волшебная музыка, которая разливалась в девичьем сердце нежными колокольчиками. А троллейбусный Принц быстро, уверенно и бесстрашно шёл через снежную завесу. И только полы его серого длинного пальто развевались на ветру. «Вот бы век так идти за ним…» – мечтала Зойка, топая по влажному грязному снегу. Но век идти не пришлось. Принц скрылся в подъезде пятиэтажного здания из красного кирпича. На стене висела табличка: «Общежитие № 1 Московского государственного института международных отношений». Зойка медленно вошла внутрь. Принца нигде не было, и Зойка обратилась к бабушке-вахтёрше, которая высунулась из своей будочки:
