– Ну, ты ж – иное дело, – Одуль осекся, сообразив, что упрек насчет уведенной жены можно отнести и к Люту. – Етонову жену отсюда Святослав отослал, а тебе княгиня отдала.
– Но что назад будем ехать, озираясь на каждый треск сучка – это верно. Благо буди тому мужику укромовскому, что упредил. Как поедем, я в замыкающий дозор два десятка поставлю, пожалуй что.
Вечером явился княжий отрок – позвать Люта к князю.
– Меня? – Лют привстал, удивленный. – Меня одного?
– Просит князь Люта Свенельдича. Для тайной беседы.
– Скажи, сейчас буду.
Под удивленным взглядом Одульва и вопросительным – Острогляда Лют неохотно поднялся и потянулся к стене за кафтаном. Потом замер.
– Не приодеть ли кольчугу? – ответил он на эти взгляды. – Чего угрызку от меня понадобилось на ночь глядя?
– Был бы он бабой… – хохотнул Одульв.
– Была бы на его месте Адельхейд, я бы бегом побежал. Но чего этому недобитышу от меня надо – ума не приложу.
Через княжий двор Лют прошел с тремя телохранителями – этого требовало достоинство его рода и положения. Кольчугу он надевать все же не стал, но четвертого своего телохранителя – меч-корляг с этим же именем – повесил на плечевую перевязь. В этот поздний час гридница была пуста: бояре и старцы разошлись по своим дворам. Етон ждал гостя, сидя у стола на верхнем краю. Перед ним на столе горел глиняный светильник с двумя плавающими в масле пеньковыми фитилями, стоял кувшин, две серебряные чаши, на блюде лежали куски запеченной оленины, хлеб и белел сыр. Лют воззрился на это с удивлением: Етон был один, только Думарь, давний телохранитель еще прежнего Етона, привычно скорчился на ступенях престола, обняв длинными руками упертый в пол меч, и, похоже, дремал. Все выглядело как приглашение к самой дружеской, доверительной беседе. Но даже у Люта, не склонного впускать людей в душу, было мало знакомых, кому он доверял меньше, чем Етонову подкидышу.
В знак удивления подняв брови, Лют указал телохранителям на скамью у двери.
– Подходи! – Етон помахал ему, подзывая. – Троих товарищей привел – неужто боишься меня?
Он улыбнулся, показав крупные белые зубы. Одного снизу не хватало – потерял в превратностях своей лесной жизни, а между верхними передними виднелась щель – значит, и одного из дальних тоже нет.
Лют посмотрел на него в упор, держа брови немного приподнятыми – неужели не понимаешь?
– Положено мне так, – сказал он наконец. – Они по восемь гривен в год получают, чтобы везде со мной ходить.
– И в отхожий чулан тоже? – хохотнул Етон.
Видно, хотел задеть. Лют не ответил и даже не переменился в лице. Хотя мог бы сказать: здесь – да, и в чулан. Будто мало достойных людей именно в этом укромном месте закончили свою жизнь на чужом клинке! А тот вдвойне умен, кто способен учитывать чужой опыт.
– Садись, – Етон кивнул ему на скамью напротив себя.
Лют неспешно сел, привычно придерживая меч. Етон махнул кому-то – подошла ждавшая поодаль девка-челядинка, взяла кувшин, налила в обе чаши какого-то светлого напитка: в полутьме Лют подумал, что вареный мед.
– Ваши дары, – Етон кивнул ему на кувшин. – Попробуем, что за вино такое у Оттона варят.
Послы и правда поднесли ему три бочонка вина с монастырских виноградников на Рейне. Острогляд уверял, что греческое лучше, но Лют был с ним не согласен: надо думать, вкус греческого вина напоминал пожилому боярину подвиги молодости, когда они с Мистиной и войском гуляли по Вифинии. Но так или иначе, вино было дорогим товаром, и его, пользуясь случаем, послы закупили во Франконовурте сотню бочонков.
Етон взял чашу; Лют медлил, не прикасаясь к оставшейся.
– Что? – Етон глянул на него. – Не хочешь пить со мной?
Лют выразительно покосился на девку, что стояла у стола, ожидая приказаний.
– Ступай! – Етон махнул на нее рукой.
Девка еще миг помедлила, поджала губы, потом с неохотой поплыла прочь. Взгляд, который она бросила на Етона, был весьма красноречив. Ну что же, он парень молодой…
Лют выразительно осмотрелся, дабы убедиться, что больше их никто не слышит. Потом слегка наклонился к Етону и сказал, понизив голос:
– Когда сидят такие друзья, как мы с тобой, чашу выбирает гость.
Старый Етон знал такие мелочи. Молодого Етона научить было некому: те, кто был для этого достаточно опытен, не знали, что якобы возрожденному князю не восемьдесят, а чуть больше двадцати. И многие случаи, которые настоящий Етон видел сорок раз, с его преемником происходят впервые.
У Етона вытянулось лицо: он понял, что Лют говорит это именно ему, которому чуть больше двадцати. У него как будто была слишком тонкая кожа и все его душевные движения немедленно проступали на поверхности, хотел он того или нет. Немало времени пройдет, прежде чем он выучится скрывать свои мысли. Если успеет. Однако сейчас он лишь стиснул зубы от досады, но проглотил наставление. Что он не тот прежний Етон, а лесной найденыш, он Люту прошлым летом сказал сам. Перед ним сидел один из немногих людей, перед которым не было смысла притворяться.
– Ну, выбирай… – Етон снова поставил чашу на стол.
Лют помедлил, потом взял ту, которая и стояла ближе к нему. Не в пример Етону, у него покровы души были жесткими и сквозь них чувства не пробивались. Наоборот, если он хотел выразить что-то без слов, ему приходилось сознательным усилием приводить в движение мышцы лица. Но и сейчас, оставив позади свежесть юности, он умел улыбнуться так светло и располагающе, с оттенком лукавства, что легко внушал влечение женщинам и дружеское расположение мужчинам. Етон невольно засмеялся, хотя мог бы и рассердиться:
– Думаешь, я дурак совсем?
– А кто мне поручится, что ты умный?
– Кто-кто… Губить тебя мне толку нет. Жену из Киева уже не вернуть.
Лют качнул головой: жив он или нет, Величана в Плеснеск не вернется ни в коем случае. Мистина обещал ему полную безопасность для жены, что бы ни случилось с ним самим, а в слово брата Лют верил, как в прочность матери земли сырой.
– Ты мне, мнится, живой полезнее будешь, – продолжал Етон, отпив из чаши.
Лют снова приподнял брови, будто говоря: да ну? Это как? Он был куда менее находчив в разговоре, чем старший брат, но умением поддержать беседу без слов, пожалуй, его превосходил.
– Мне нужна жена. Знатная. – Етон невольно глянул на дверь, куда удалилась та девка. – Если не княгиня, то хоть роду хорошего. Я и Святославу, и матери его, и Олегу деревскому сколько раз кланялся, да им не до меня. Сижу на столе княжеском, а сам все как отрок.
Лют слушал с невозмутимым лицом: почему киевские князья не торопятся подыскать Етону жену, он знал. Святослав еще отчасти надеялся, что могильный выползок однажды растает, как морок, и не стремился помогать ему завести законных наследников.
– Я им говорю: жену мою в Киев забрали, так дайте мне другую! Сестру свою не хочет мне Святослав отдать. Просил Олегову внучку – тоже не отдает. Говорят, Ольга ей ключ привязала, теперь она раба ее. Это правда?
Лют кивнул.
– А я и позабыл, – с воодушевлением продолжал Етон, – что у меня здесь, у бужан, добрая невеста припасена! Воюн укромовский мне нынче напомнил. Я ведь знал, что суждено мне старым умереть и заново молодым родиться. Полсотни лет назад мне Один в тайности сие обещание дал. Потому я и перстень Воюну оставил, чтобы дочь не выдавал, ждал, пока я приеду удалым молодцем. Теперь она как раз мне в версту.
Лют хмыкнул с невольным одобрением: ловко придумано. Новый Етон и правда не дурак, хоть до старого ему, как зайцу до тура.
– Это самая по мне невеста! – увлеченно говорил Етон. – Роду хорошего, старинного, в доброй славе. Собой, люди говорят, красавица, как заря ясная. Да вот незадача – и эту в Киев уволокли. Видно, у вас в земле Русской худо с девками, красивых не родится, коли вы на наших все заритесь!
Этот выпад Лют оставил без внимания. В Киеве красивых девок хватало, но не для Етона.
– Я ее и увидеть не успел – а ведь у нее перстень мой обетный был, обручальный! Что с ней там, в Киеве? Ее Святослав замуж выдаст? Ведь не продаст же, коли она взята в тальбу, а не в челядь?
